И в физиологии комариной нет для Леонида Михайловича мелочей. Анофелес макулипенис, напившись крови, летит в помещение, а Гирканус предпочитает прятаться в растительности. Пустячная деталь? Но от этой детали зависит, где искать и как уничтожать кровопийцу.

А вот другая материя: паразит, вызывающий малярию, - плазмодиум вивакс. Он известен ученым с 80-х годов прошлого века. За столько лет его, кажется, могли бы уже изучить до тонкости. Ан нет! Это простейшее не так просто, как кажется. Если зараженный плазмодием человек живет в Узбекистане, приступ настигнет его уже через две недели после укуса комара. Но если комар внес плазмодия в нашу кровь где-нибудь под Москвой, так называемый инкубационный период - время от заражения до начала болезни - продлевается на несколько месяцев. Можно заразиться осенью, а испытать первый приступ в апреле. Возбудитель один, но есть, оказывается, северный и южный его варианты. Снова деталь, и опять, как видим, деталь немаловажная.

Может показаться, что доктор Исаев слишком уж непостоянен в своих занятиях. Давно ли его увлекали опыты с плазмодием? В институте только и разговоров было что о питательных средах, о разных методах окрашивания микроскопических препаратов. Но вдруг микроскоп отставлен, и вчерашний микроскопист уезжает в дальний колхоз спорить с агрономами о том, как сеять рис. А еще месяц спустя он весь погружен в ихтиологию - в Узбекистан привезли рыбку гамбузию, пожиратель-пицу личинок комара. Как для профана полотно художника-импрессиониста представляется хаотической мешаниной цветовых пятен, так и смена занятий доктора Исаева кое-кому из его современников казалась хаотическим метанием от одной проблемы к другой. До известной степени Леонид Михайлович действительно был импрессионистом от науки. Но как подлинный художник, он всегда ясно видел общий замысел произведения. И изучение плазмодия, и опека над рисовыми полями, и выращивание гамбузии были лишь разными «красками» на его палитре. Прошло много лет, но то, что заметил, понял и осмыслил ученый, прочно осело в науке, стало достоянием студенческих учебников. Таковы все классики - они оставляют потомкам произведения, писанные прочными красками.

А между тем сам классик меньше всего думал о своем будущем. Он жил и кипел лишь злободневными, до предела актуальными событиями. Архив Исаева набит газетными вырезками. В 30-е годы ученый зорко присматривается к росту посевных площадей, к планам строительства и орошения в каждой области, в каждом колхозе. Он вырезал и хранил постановления правительства и местных Советов, особенно те, что прямо или косвенно касались здоровья людей. Пристальное внимание врача к потоку современности не случайно: стремительные события тридцатых годов нередко порождали для эпидемиологов ситуации весьма острые. Индустриализация переселила в города миллионы крестьян. Скученность и теснота рабочих бараков, переполненные вокзалы и эшелоны грозили обернуться эпидемией, взрывом заразных болезней. Но и в деревне, где время обычно течет медленнее, эпидемиолога в пору коллективизации поджидали неожиданности. Очередной пятилетний план обязал Узбекистан расширить посевы риса. Казалось бы, какое дело до всего этого директору института в Самарканде? Но промелькнувшая в газете цифра сразу насторожила Леонида Михайловича. Сеять рис - значит разводить малярию. Растение плодоносит только стоя в воде. Рисовые чеки - неглубокие, обвалованные прямоугольники, заливаемые на несколько месяцев водой, - великолепный инкубатор для личинок комара. Нельзя разводить болота и ждать, что малярия сойдет на нет.

Исаев пишет протест в Узбекское правительство. Мнение врача принято в расчет, местные Советы запрещают колхозникам сеять рис ближе чем в трех километрах от ближайшего населенного пункта. Медик может быть доволен: Советская власть прислушалась к его доводам. Но ведь это Исаев: он попросту не знает, что такое радоваться, если дело уже завершено. У него новые идеи, новые планы. Болото, даже если оно далеко от кишлака, все-таки остается болотом. Комариная опасность продолжает висеть над людьми. Исаев ищет новое радикальное решение проблемы. Ищет и находит. Надо время от времени осушать чеки. Ненадолго, всего на четыре-пять дней. Потом можно снова пустить воду. Если повторить такое осушение два-три раза за лето, личинки погибнут и рисовое болото станет безопасным. А рис? Может он потерпеть эти пять дней?

Директор института берет в штат нового работника - агронома. В медицинском учреждении появляются опытные рисовые участки. Их периодически осушают, спускают воду из чеков. После этого агроном исследует состояние рисовых кустиков, а паразитологи, засучив брюки выше колен, бродят по грязи в поисках личинок. Живы или погибли? Так продолжается целое лето. Затем опыт переносят в ближний колхоз. И наконец итоги: Исаев публично объявляет, что периодическое осушение чеков не вредит рисовому растению, зато губит личинки комаров. Метод рекомендован для всех рисосеющих районов республики как совершенно радикальный. Оригинально, просто, дешево…

Ученый, предлагающий современникам нечто новое, должен быть готов не столько к благодарности, сколько к протестам. Запротестовали агрономы. Неспециалист вторгся в милое их сердцу растениеводство! Ату его! Что этот доктор понимает в агрономии?! При периодическом осушении на чеках поднимется целый лес сорняков. Рис будет заглушен, рис погибнет…

Исаев принимает бой. Проверка в институте показывает, что сорняки не успевают развиться за столь короткий срок, их губит вновь залитая в чеки вода. Кажется, все аргументы растениеводов исчерпаны. Но нет: в местной газете появляется статья, где автор-агроном доказывает: периодическая осушка повредит качеству рисового зерна. Агроном не пустослов, у себя дома в горшках он уже проделал соответствующие опыты. Может быть, доктор Исаев хоть теперь чувствует себя сраженным? Ничуть. Он тоже ставит эксперимент, но не в горшках, а в поле. В Тропический институт приглашены химики. Им поручено произвести тончайший анализ риса, выращенного новым методом. Агрономы, химики и медики не жалеют труда, чтобы выяснить истину. И она возникает, эта истина: лучезарная, единственная - периодическое осушение рисовых чеков качества зерна не ухудшает. Больше того, на опытных делянках урожай зерна выше контрольного, может быть, потому, что осушение укрепляет корневую систему рисового куста…

Как просто это выглядит в пересказе! А ученым, чтобы доказать свою правоту, каждый раз приходилось затрачивать годы труда. И какого труда… Дабы утвердить идею о благотворности периодического осушения рисовых чеков, чтобы изучить достоинства новых противокомариных ядов, чтобы установить, как ведет себя на рисовых полях рыбка гамбузия, сотрудницы института Зинаида Сергеевна Матова, Анна Викторовна Улит-чева, Варвара Андреевна Гоголь по полгода жили в дальних кишлаках; дважды в год переносили тяжелые атаки малярии, с беспамятством и температурой за сорок.

То, что мы называем сегодня научной командировкой, меньше всего походит на поездки исаевцев начала 30-х годов. Правда, медикам уже не грозило, как прежде, нападение басмачей (в 20-х годах Леонид Михайлович испытал два таких налета), но сложностей и у них было не мало.

Командированный сотрудник института имел в те времена сколько угодно шансов подхватить в кишлаке оспу, малярию или дизентерию. И уж тем более насидеться без хлеба. Леонид Михайлович и сам несколько раз болел малярией. Но, лежа в лихорадочном пароксизме, до последней минуты, пока сохранялось сознание, посмеивался, пошучивал, даже напевал… Он явно бравировал своим равнодушием к страданию: «Я лично профилактической хинизации себя не подвергаю, - писал он из Бухары Е. И. Марциновскому. - Не применяю даже полога в районе Представительства (РСФСР), где однодневное пребывание гарантирует заболевание» 1 [¹ Письмо из Урсатьевской от 24 июня 1924 года.]. Можно одобрять или не одобрять подобное безрассудство, но одного у Исаева не отнимешь: перед лицом тяжелой болезни он остается таким же стойким, как когда-то под картечью турок. В том же духе воспитывал и своих сотрудников. Никто никогда в институте не отказывался от самых тяжелых длительных командировок. Даже матери, оставляющие дома маленьких детей, даже пожилые люди с учеными степенями и почетным стажем научной работы. Никто никогда не спрашивал директора о смысле общих усилий. И жертвы и тяготы казались сами собой разумеющимися. Таким был стиль доктора Исаева. На том пятьдесят лет стоит исаевский институт. Пусть не вошло в практику прерывистое орошение риса, пусть остались неопубликованными поразительные по точности и строгости наблюдения Варвары Андреевны Гоголь над гамбузией, но дело сделано, опыт накоплен. Огромный, почти необозримый исаевский опыт оздоровления целого края. Шли годы. Изменялись, совершенствовались методы лечения малярии. Химики синтезировали отличные лекарства: акрихин, бигумаль, плазмоцид. Появился ДДТ, хорошо поражающий окрыленных комаров. Все это снова проходило через руки доктора Исаева, проверялось, испытывалось его гвардией. И эти новые эксперименты, расчеты, наблюдения также становились наукой. Ибо наука, а не просто организационные и санитарно-эпидеми-ческие мероприятия творятся в стенах исаевского Тропического института. Когда-то, в 1926-м, Леонид Михайлович ездил в Германию, чтобы поучиться у немецких ученых основам паразитологии. Но прошло время, и профессор Фюллеборн из Гамбурга, директор всемирно знаменитого Института корабельных и тропических болезней, сам посылает своего ближайшего ученика набраться опыта у среднеазиатских «провинциалов». А потом и другие страны начинают приглашать к себе знатока тропических болезней из Узбекистана: Исаева зовут в Алжир, Бразилию. Леониду Михайловичу есть что сказать врачам и биологам этих стран. В 1960 году в СССР с трудом удалось отыскать три с половиной сотни маляриков. В Узбекистане были излечены одиннадцать последних больных. А на остальной части планеты в том же году умерло от малярии около миллиона человек, а переболело 140 миллионов.