…Когда в Москве, в кабинете наркома земледелия, доктор Харланд заканчивал свой доклад о поездке (рекомендации английского ученого помогли в дальнейшем наладить отечественное семеноводство и селекцию хлопчатника), его спросили, какую пользу сам он извлек для себя из поездки по советским республикам. Генетик-коммунист ответил наркому с той же прямотой, с какой только что говорил о замеченных недостатках. Он восхищен могучей, созданной в кратчайший срок хлопководческой организацией СССР, весьма поучительна и собранная в Ленинграде коллекция хлопчатника, это, без сомнения, самая лучшая, самая полная в мире коллекция. Но больше всего ему, доктору Харланду, дало общение с профессором Вавиловым. «Ваша страна может не бояться ошибок и просчетов в агрономии, генетике, селекции. Пока во главе сельскохозяйственных исследований стоит Николай Иванович, русское научное земледелие - в верных руках».

Год 1934 стал годом пшениц. Очередная экспедиция начинается с подготовки дорожных карт. Ботанику и растениеводу, карты нужны особые, точные, со всеми подробностями о растительном покрове, о возделываемых культурах. В начале мая директор ВИРа пишет своему сотруднику: «…помогите Отделу пшениц приготовить карту по Закавказью, которая мне нужна до зарезу для поездки… Прошу Вас вообще к запросам Отдела пшениц относиться с максимальным вниманием, так как это у нас, как Вы знаете, пуп земли». Пшеницы всегда были самой любимой культурой Вавилова, но в середине 30-х годов личная симпатия получила «подкрепление» в виде срочного «социального заказа» на хлеб. Руководящие органы страны настойчиво требуют от растениеводов, агрономов, организаторов сельского хозяйства увеличить пшеничный поток - в города, на экспорт, для промышленной переработки.

На дореволюционных сельскохозяйственных картах России место пшеницы определено было очень четко. Яровые значились в Западной Сибири, в Оренбургской губернии и в Поволжье. Украину, Северный Кавказ и Крым занимали озимые пшеницы. А на огромном пространстве от Петербурга до Урала, от Вологды до Орла оставалось «белое пятно», огромное пространство, начисто лишенное пшеничных посевов. Здесь сеяли рожь, пшеничный хлеб от века был привозным. Такой порядок утвердили десятилетия крестьянского хозяйствования. Биологи подвели под это обстоятельство даже соответствующую теорию: пшеницы-де не могут расти во влажной, малосолнечной средней полосе России, «белое пятно» навсегда останется недоступным пшеничному колосу. К началу 30-х годов вировцы уже основательно перекроили старую пшеничную карту. А заодно поставили под сомнение и теорию «белого пятна». Вавилов и его многолетний друг и сотрудник профессор Писарев были главными инициаторами «прорыва» пшениц на север.

Однако появление пшеничной страны, простирающей свои границы до Архангельска и Урала, только улучшило состав высеваемых хлебов, но оно не решило главной задачи государства - роста урожаев. Урожай зависит от многих причин. И на добрую четверть - от качества сорта. Сорта - дело селекционера. Но «из ничего волей богов ничего не творится». Тому, кто творит более урожайные, засухоустойчивые, богатые белком сорта, тоже необходимо сырье. Для скрещивания и отбора нужно то, что селекционеры называют исходным материалом, то есть дикие и культурные пшеницы с хозяйственно ценными признаками. Это как краски для художника. Чем больше их на палитре живописца, тем ярче, разнообразнее по цветам полотно. Чем богаче исходный материал селекционера, тем больше возможностей у него создать выдающийся по качествам сорт. Подарить селекционерам их «краски» может только человек, хорошо знающий происхождение пшениц, классификацию, расселение их по планете. Этот сложный поиск Вавилов взял на себя. Он уже передал селекционерам пшеницы Африки, Южной Америки и Передней Азии. Настала пора поискать хлеб насущный у себя дома.

«В первых числах июля предполагаю поехать в автомобиле из Ганджи в Эривань1, мимо озера Гокча, - сообщает Вавилов армянскому растениеводу профессору Туманяну. - Понаблюдаем не торопясь за персидской пшеницей около Гокчи и затем под Вашим руководством посмотрим еще раз дикие пшеницы около Эривани, потом направимся из Эривани в Нахичевань, в Джульфу и оттуда в Карабах, чтобы вернуться снова в Азербайджан. На все это предполагается примерно три недели, но с тем, чтобы видеть душу пшеницы» [¹ Старое написание названия столицы Армении - Еревана.].

Кавказ избран не случайно. Николай Иванович давно уже определил этот район как общий с Юго-Западной Азией центр происхождения культурных растений. Здесь лежит одно из звеньев великой цепи очагов древнейшего земледелия, звено ничуть не менее важное для познания истории культурных растений, чем Анды и Пиренеи. Услыхав на одной из кавказских дорог вопрос: «Куда едете?» - Николай Иванович ответил: «Вселенную объезжаем». Это не было только шуткой. Кавказ и Закавказье стали неотъемлемой частью вавиловской вселенной, территорией, которую растениевод, по его собственному выражению, спешил причесать, подытожить, привести в порядок.

Карты готовы, маршрут проложен. Теперь надо подобрать достойных спутников. В экспедицию нельзя назначать приказом, даже подчиненных. Научный поиск дело деликатное, требующее от исследователя не только эрудиции, но и личного интереса, так сказать, благорасположения. Поэтому к наиболее подходящим товарищам по будущему путешествию директор ВИРа обращается с личным письмом-приглашением. В 1934 году такие приглашения получают в Тбилиси ботаник Декапреле-вич, в Ереване - растениевод Туманян, болгарский генетик Дончо Костов, заместитель Вавилова профессор Ковалев, а также два американца, генетик Меллер и его ассистент аргентинец Офферман. Желающих поехать было, конечно, больше: получить приглашение от Николая Ивановича - немалая честь…

Итак, в путь!

В машинах девять участников экспедиции представляют шесть наций и пять областей биологической науки. Это очень в духе Вавилова. Одно время он даже носился с мыслью о международной экскурсии - симпозиуме по пшеницам. Хотел показать крупнейшим специалистам мира, как много форм, видов и разновидностей этой культуры можно сыскать на Кавказе. Но интернационал в данном случае нужен не сам по себе и даже не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть веру Николая Ивановича в неделимость единого потока мировой науки. Просто затеянный поиск требует очень сведущих и очень разных по своим знаниям разведчиков.

…Горы Западной Грузии. Глухомань. Далеко не к каждому селению можно подобраться на машине. Зато между деревнями Шови и Орбели на маленьких горных террасах, старательно укрепленных каменными подпорками, местные жители сеют эндем - исконную грузинскую пшеницу «зандури». Ботанический мамонт! Вавилов, не торгуясь, покупает у крестьянина двухпудовый мешок с зерном, и, будто боясь расстаться с драгоценной ношей, сам тащит его с горы в машину. А еще выше, в Орбели, совсем где-то под облаками, новая находка: столь же древний эндемичный для этих мест вид - «маха». В деревне, напоминающей орлиное гнездо, удалось добыть и деревянные палочки - шнакви - с помощью которых (точь-в-точь как в Испании, в стране басков) крестьяне обламывают спелую, легко распадающуюся на колоски пшеницу. В третьем месте - целые поля «дики», той самой «персидской» пшеницы, что в юности прельстила Вавилова своим иммунитетом к грибным заболеваниям. Но теперь секрет ее разоблачен, и ученый, хотя и набирает в мешочки семена «дики», знает, что никакая она не персиянка, а родом здешняя, эндем, из Дагестана.

Образцы, образцы: десятки, сотни матерчатых мешочков с деревянными бирками на веревочке. Химическим карандашом ученый предрекает судьбы каждого образца: «На цитологический анализ», «В анатомическую лабораторию», «Для фитопатологического анализа». Это значит, что собранные руками виднейших ботаников и растениеводов семена, прежде чем стать лишней «краской» на палитре селекционера, пройдут еще проверку химиков, генетиков, специалистов по строению клетки и знатоков-хлебопеков. Подарок селекционеру, а в конечном счете селу, хлеборобу должен быть действительно весомым, ценным, без изъяна. Наука о хлебе насущном не имеет права ошибаться.