Первым в гостиницу к «красному профессору» приехал предупрежденный госпожой Вильморен французский посол. Затем потянулись остальные. Прислали приглашение представитель Японии, посол Греции. Во встрече с английским послом Николай Иванович был заинтересован особо: все еще надеялся получить хотя бы транзитную визу в Судан и Египет. Этот визит, самый неприятный из всех, живописал он в дневнике с обычным своим лаконизмом и темпераментом: «Попытка… безуспешна. Слушают как рыбы. Приняли у министра [посла] Англии. Он видит, черт его дери, что перед ним [человек], не хуже его знающий Кембридж, - и все впустую». Кембриджские однокашники - ученый и чиновник, - как уже не раз случалось в подобных ситуациях, «общего языка не нашли».
С россиянами отношения тоже складывались не просто. Рядом с откровенными белогвардейцами (эти даже на рынке слушок пустили: «Не продавайте большевику зерно - сглазит») оказались в эмиграции честные интеллигентные люди, готовые помочь ученому земляку. Надо было за короткий срок разобраться, кто есть кто. «Клубок российских обывателей труден, - записывал Николай Иванович. - Есть сочувствующие, есть терпимые, есть обрезающие на ходу подметки, есть наследники престола… Все пестро, подозрительно… Отбитые жены. Ненависть друг к другу». Впрочем, он довольно быстро ориентировался в «клубке» и нашел себе действительно полезных и верных друзей.
Не столь проницательным оказался ученый, попав во дворец. Рас Тафари дважды приглашал русского в свои покои. В первый раз, когда посол Франции представил советского ботаника, беседа носила официальный характер. Рас получил в подарок переведенную на английский книгу Вавилова о центрах и новую Карту Земледелия СССР. Будущий император, очевидно, страдал подозрительностью в меньшей степени, чем аккредитованные при его дворе европейские дипломаты. Учёному из Советского Союза был обещан Открытый лист и высокий статут «Гостя Эфиопии». Еще через несколько дней последовало второе приглашение, на этот раз личное. В почтовой открытке с портретом раса Тафари, отправленной Писареву, Николай Иванович сообщил: «Имел две аудиенции в два с половиной часа. И обещал послать его Величеству книги на французском языке с программой большевиков, коей его Величество весьма заинтересован». В записных книжках аудиенция описана подробнее. Беседа шла с глазу на глаз, по-французски. Рас, опершись тонкими черными пальцами на стол, как зачарованный слушал рассказ о мировой войне, Распутине, отречении и аресте русского царя, о событиях Февральской и Октябрьской революций. Он выспрашивал подробности биографии Ленина, интересовался нотами Чичерина, почему переименовали Петроград, как идет жизнь в Советской России. Вопросам не было конца. Но в основном будущего императора интересовала судьба российской царской династии. Вечером в гостиничном номере, восстанавливая на память разговор во дворце, Вавилов резюмировал: «Впечатление от раса Тафари, как от человека, кое-что усвоившего и внутренне, и внешне от Европы, но не сильного волей. Это не Петр. Не почувствовал и мудрого политика».
Спустя несколько лет ученому пришлось убедиться в своей ошибке. Когда Муссолини бросил против нищей, полудикой страны свои танковые дивизии, император Хайле-Селасие I, бывший рас Тафари, показал себя энергичным военачальником и умным политиком. Он не только несколько раз отбивал атаки фашистских войск, но и сумел обратить против агрессора все мировое общественное мнение. Осенью 1935 года в Советском Союзе прокатилась волна митингов в защиту Абиссинии. Вавилов охотно и искренне выступал,на таких собраниях. Он даже написал для «Известий» большую статью об экспедиции в Эфиопию, статью, полную симпатий к народу-борцу и его руководителям. Что побуждало его делать подобные заявления? Только ли долг ученого-общественника? Думается, для Николая Ивановича было важно и другое: хотя странички абиссинского дневника остались неопубликованными, автору хотелось лично для себя пересмотреть прежние оценки, освободиться от давнего заблуждения. «Эфиопия представляет единственный остров среди огромного черного континента, еще борющийся за свое существование, - писал он. - Против него - вся современная техника вооружений, на стороне абиссинцев - горы, моральная сила и симпатии тех, кто против поработителей».
Караван вышел из Аддис-Абебы 19 февраля 1927 года. Однако этому памятному дню предшествовали не менее памятные недели сборов и приготовлений. Начальник каравана должен был на два месяца вперед предусмотреть все, от большого до самого малого: купить мулов, нанять погонщиков и солдат, купить винтовки и револьверы на случай встречи с хищниками. Николай Иванович заполняет страницы записных книжек названиями деревень, через которые пройдет маршрут, именами князей-расов, через провинции которых предстоит идти каравану. А рядом - списки продуктов, закупаемых на дорогу: консервы, сухари, сахар, чай. Нельзя забывать и про лекарства - на два месяца начальник каравана становится для своих подчиненных также и врачом. Кроме раствора карболовой кислоты, аспирина, английской соли и доверовского порошка, в абиссинском походе оказалось необходимым каскеровое масло от вшей и глистогонное. Последний препарат специально оговорен в контракте, который составляется у губернатора. Согласно этому контракту, начальник каравана обязан не только хорошо относиться к своим спутникам, сытно кормить их и в случае смерти похоронить по всем эфиопским законам, но также ежемесячно давать им глистогонное, ибо местные жители предпочитают сырое мясо вареному и жареному.
Сборы каравана невыносимо затягивались. «Трудностей много, самые нелепые, с которыми никогда не встречался нигде», - писал Вавилов жене в начале февраля. Недоразумения возникали главным образом оттого, что добросовестный и доброжелательный путешественник не всегда хорошо знал обычаи страны. Чтобы облегчить караванщикам и солдатам двухтыся-чекилометровый путь, Вавилов купил каждому по ослу. Ослов доставили во двор гостиницы, и… весь с трудом подобранный «штат» каравана тут же разбежался. Оказывается, сесть на осла для взрослого мужчины - позор, на ослах ездят лишь дети и прокаженные. Конфузом кончилась и попытка начальника каравана обуть своих подчиненных. Розданные босым погонщикам сандалии мгновенно исчезли: караванщики продали обувь на том самом рынке, где Вавилов на час раньше купил ее. Чтобы не попадаться больше впросак, Николай Иванович принялся расспрашивать местных коммерсантов: итальянцев, англичан, французов, которые уже проводили торговые караваны по стране. Их советы также попадают в записную книжку: «Средние цены: 1) начальнику каравана - 25 талеров в месяц + три талера на харчи, 2) Солдаты по 10 талеров в месяц… Жалованье в дороге не давать». Однако от одного горячо рекомендованного ему приобретения ученый отказался: он не взял с собой запас кандалов на случай нарушения дисциплины. Более опытный в таких делах губернатор Аддис-Абебы покачал осуждающе головой: «Попомните, молодой человек…»
17 февраля Вавилов послал Писареву открытку: «Сегодня караван (И мулов, 12 человек и 7 ружей, 2 копья, 2 револьвера) выступает в глубь страны, к верховьям Нила. Путь Анкобер - Гондар - Асмара (Эритрея). Надеюсь, если не съедят крокодилы при переправе через Нил, быть в начале апреля в Асмаре». Крокодилов в дальнейшем удалось одолеть, но осилить беспорядок, царящий в многолюдных канцеляриях Аддис-Абебы, Николай Иванович так и не сумел. Чиновники в надежде на взятку еще на два дня затянули составление контракта. «Порядочки замечательные, - с сарказмом записывал Вавилов после многочасового ожидания какого-то писаря. - Нужно адово терпение…» И снова: «Нервы мои уже вышли из равновесия. Кругом появилась тьма типов, которые устраивают всякие напасти, чтобы получить бакшиш. Людей, которым дано жалованье вперед за месяц, не соберешь. Еще не уверен, выедем ли сегодня, [хотя] уже 12 часов дня… На два месяца нужно держать нервы в вожжах. Предвижу кафиристанский аналог».
Дороги Абиссинии в целом оказались более легкими, чем в Кафиристане, да и население - не чета обитателям Гиндукуша: добродушное и гостеприимное. Но нравы черного материка не раз заставляли ботаника вспоминать самое трудное из его путешествий - путь через Восточный Кафиристан. В деревнях, таких же нищих, как и афганские, и в городах, которые не многим отличались от деревень, одетые в рубища жители встречали караван с восторгом. Все спешили накормить, а главное - напоить гостей. То, что Абиссиния - родина твердых пшениц, ныне оспаривается, но неоспоримо, что именно здесь родина крепких спиртных напитков. «К вечеру, как правило, в деревне и в городе трудно найти трезвого человека, поголовно от мала до велика все навеселе, и в первую очередь караван». Кувшины с течем, крепким напитком из пчелиного меда, и ячменным пивом талу разрушали и без того не очень прочную дисциплину солдат и погонщиков. Несколько раз пьяные караванщики пытались пускать в ход ножи, и начальнику приходилось разнимать драчунов. А когда однажды среди ночи особенно горячий поклонник Бахуса, не внемля никаким уговорам, принялся отвязывать мулов, Николай Иванович с грустью вспомнил о предупреждении губернатора Аддис-Абебы: буяна пришлось скручивать веревками. Впрочем, наутро (опять это эфиопское добродушие!) вчерашний дебошир как ни в чем не бывало взялся за свои обязанности.
