Пробираюсь к львам, но… львов отгородили визными затруднениями, для нас почти непроходимыми.

Н. И. Вавилов - П. П. Подъяполъскольу

12 июня 1926 года

И когда корабли Васко да Гамы огибали мыс Африки, в грозе и буре явилось им чудовище и закричало на них: «Куда стремитесь, безумцы? Еще ни один смертный не шел этим путем. Вернитесь, пока не поздно!» Но Васко да Гама направился дальше…

Н. И. Вавилов - жене.

Из Лисабона

7 июля 1927 года

Институт на Исаакиевской площади бредил дальними странами. Старшие научные, собираясь в «предвавильнике» (так шутя именовалась комната секретарей, расположенная перед директорским кабинетом), оживленно толковали о заграничных паспортах, визах, валютных трудностях; младшие научные с тайной надеждой зубрили английский и французский, а лаборанты мечтательно сдирали почтовые марки с бандеролей и пакетов, прибывающих из дальних краев. Время от времени в Помпейском зале института (помпейскими фресками его расписали еще тогда, когда здание занимала канцелярия царского министра) при огромном стечении народа выступали вернувшиеся из дальних поездок ботаники. После их рассказов сухая ботаническая латынь, которая далеко не всем давалась в студенческие годы, начинала звучать как музыка. Названия растений обрастали географическими подробностями, экзотическими деталями. Кормовое растение улекс еуропеус происходит, оказывается, из центральной Испании, из той самой Ламанчи, где прославился бесстрашный Дон-Кихот. Самую крупную в мире редьку - шестнадцать килограммов - удалось разыскать у подножия действующего вулкана на песчаном берегу японского острова Сакурайима. А родственник конских бобов вициа плиниана избрал своим обиталищем горы Алжира, по соседству с пустыней, населенной львами. Пустыни, вулканы, львы, тихоокеанские острова - даже у скромных агрономов от таких разговоров начинало сладко ныть сердце.

Конечно, были у сотрудников и другие заботы. Громада института ширилась, обрастая всё новыми опытными станциями. По всей стране подводились итоги: чем богаты поля, огороды, сады России. Испытывалось все лучшее из даров местной природы. Одновременно от Мурманска до субтропиков продолжались так называемые географические посевы. Все, что привозили экспедиции, шло на делянки, в лаборатории. «Иностранцев» испытывали на юге и на севере, в горах и в низинах, чтобы дознаться, как географические, климатические, почвенные условия меняют их характер. Но в основном институт жил все-таки волнениями экспедиционными.

Ботанических групп, бороздивших мир под неусыпным надзором Вавилова, было в то время немало. Директор составлял им детальную программу поисков, посылал вослед своим научным гонцам рекомендации, одобрения и, конечно же, денежные переводы, что при институтской бедности часто оказывалось делом нелегким.

Экспедиционные средства приходилось просить, клянчить и только что не вымогать. Положение не улучшилось и тогда, когда в экспедицию по берегам Средиземного моря собрался сам директор института. Впрочем, финансовые препятствия были только следствием. Причина, из-за которой «зажимали экспедицию», таилась в ее маршруте: Италия, Испания, Португалия, Греция, Египет. Что может найти ботаник в самом изученном уголке земного шара? Оказывается, многое.

Передо мной сто двадцать пять писем и открыток, посланных на родину в 1926 - 1927 годах. Попробуем, читая их, понять, что же действительно происходило в те пятнадцать месяцев, когда, пересаживаясь с парохода на коня, с поезда на автомобиль и самолет, ученый преодолевал путь в восемьдесят тысяч километров.

Итак, почему же все-таки Средиземное море? Те, кто заглядывали в библиотеку профессора Вавилова (а она была широко открыта для всех желающих), могли заметить, с какой тщательностью ученый собирал древних авторов. Достаточно греческому или римскому поэту, историку даже мимоходом коснуться культурных растений, упомянуть приемы земледелия своего времени или даже просто привести какую-нибудь подробность крестьянского быта, как сочинение его попадало на полку к Николаю Ивановичу. Об античных агрономах и певцах земледелия говорить не приходится. Курс растениеводства римлянина Ко-лумеллы, написанный в I веке до н. э. «Георгики» Вергилия, труды Плиния, Теофраста, Катона не сходили у директора института со стола. То не была страсть коллекционера. Поэты, писатели и агрономы античности служили ученому XX века источником фактов об истории культурных растений. Когда и откуда та или иная культура была впервые привезена, как она выглядела в прошлом, как ее возделывали, с чем скрещивали - все это материал для раздумья о происхождении зеленого питомца, его родине, предках, родственниках.

Не меньше, чем агрономические книги, любил Вавилов исследования о судьбах древних цивилизаций, сообщения об археологических находках. Рукописи и отрывки древних сочинений, расшифрованные таблички хеттов и шумеров, иероглифы Египта в один голос указывали на побережье Средиземного моря как на место древнейшей земледельческой культуры.

Позднейшие исследования подтверждают: не менее двадцати тысяч видов растений обитают на благословенных берегах спокойного замкнутого бассейна. Первобытный земледелец нашел в горах, лесах и в полях Средиземья множество ценных растений, которые использовал сначала в диком виде, а потом ввел в культуру. Здесь родина большинства европейских овощей, плодовых деревьев, отсюда пошел «корень» таких важных зерновых и кормовых культур, как чечевица, чина, клевер. Именно здесь, говоря словами Вавилова, следовало постигать «философию» пшеницы, ячменя и бобовых. Ибо именно здесь - очаг разнообразия этих культур.

Но то, что для ученого казалось само собой разумеющимся, не имело ни малейшего значения для лондонских и парижских чиновников, ведающих визами. Древние житницы мира - Египет, Двуречье, окрестности Карфагена, острова Средиземного моря - превратились в новое время в колонии Англии и Франции. И если британское министерство иностранных дел - Форин оффис - разрешало «красному профессору» въезд в метрополию, то двери колоний перед ним, как правило, наглухо захлопывались.

Самой неподдающейся оказалась дверь в Египет. Выезжая 31 мая 1926 года из Москвы, Николай Иванович уже знал: борьба за визы предстоит нелегкая, но он не мог даже представить себе, каких гигантских сил потребует от него это непрерывное пятнадцатимесячное сражение. В Лондоне, а потом в Париже повторялась одна и та же ситуация: помощниками и друзьями Вавилова становились самые крупные ученые и общественные деятели; неизменными противниками - представители власти. «Бэтсон перед смертью просил доктора Холла, руководителя научными работами по министерству земледелия, сделать все, чтобы помочь нам», - сообщал Николай Иванович. Даниэль Холл - величина в британской науке первостепенная. Он и сам хорошо знал труды русского коллеги. Готовы были воспользоваться ради Вавилова своими связями также видный оксфордский генетик Сирил Дарлингтон и не менее заметная в Англии фигура - сэр Джон Рассел. Этому ученому синклиту удалось, однако, добыть визы только на Кипр и в Палестину. Судан и Египет? Чиновники министерства иностранных дел утверждали, что они бессильны. Хотя английские войска стояли в Каире и Александрии, но так называемое египетское правительство само якобы решало, кого впускать, а кого не впускать на «свою» территорию.

И все-таки одиннадцать дней в Англии не пропали даром. Николай Иванович сел в поезд Лондон - Париж с приятным чувством хорошо поработавшего человека: все свободные дни он провел в превосходных библиотеках министерства колоний и Британского музея - читал «африканскую» литературу. Чемодан его полон справочников, географических карт и… рекомендательных писем. Есть даже письма от лордов - Холл и Рассел постарались: авось помогут въехать в Египет и Судан.