В Мазар-и-Шерифе - неожиданная встреча: французский археолог Фуше пригласил советского растениевода соединить обе экспедиции, чтобы совместно обследовать Балх. Можно ли не поглядеть на Балх, древнюю Бактру, резиденцию легендарных царей Персии, родину сказочного Зороастра, столицу Гре-ко-Бактрийского царства! У Вавилова особый и давний интерес к центрам мировой культуры. В земледельческой стране история народа в конце концов всегда оборачивается историей отношений между человеком и землей. Правда, великая Бактра превратилась к началу XX столетия в захолустный городишко, окруженный болотами и солончаками. Малярия косит и без того немногочисленное население. Но, не обращая внимания на малярийные приступы, на палящее солнце и пыль, маленький Фуше, его жена и русский гость карабкаются по развалинам Балхской цитадели. Супруги Фуше разочарованы. Раскопанные памятники цивилизации относятся самое позднее к первым векам до нашей эры. Да и какие это памятники! Все, что обнаружил заступ, не отличается от современных земляных построек, от плоских земляных жилищ сегодняшнего афганца. А раньше? Неужели за пределами третьего тысячелетия эта-земля - земля, где в последующие века разыгралось столько потрясающих драм, - была абсолютно чужда человеческой культуре?
Маленький темпераментный археолог безнадежным движением сдвигает на затылок посеревшую от пыли панаму. Экспедиция провалилась. А ведь, выезжая из Парижа, он был убежден, что откроет в Балхе следы культуры, уходящей далеко за пределы третьего, а может быть, и четвертого тысячелетия. Нет, нет, теперь уже ясно: древность афганских поселений - мираж. За триста лет до прихода Александра Македонского в долинах и степях Афганистана царило полное безлюдье!
- Не убежден, - смеется Вавилов и хлопает ладонью по вьюкам с образцами собранных семян.
Сборы ботаника подсказывают совсем противоположный вывод. Но лучше вернуться к этому разговору после Кабула. Там Николай Иванович надеется обнаружить некоторые дополнительные аргументы.
От Балха на юг, в сторону столицы, французская и русская экспедиции двинулись вместе. Дорога проторенная: надо лишь перевалить через Гиндукуш, благо он здесь невысок, а там недалеко и Кабульский оазис. Но на одном из перевалов до ученых доходят скверные вести: восстание южных племен разгорелось не на шутку. Восставшие разбили войска эмира. Они приближаются к Кабулу с намерением свергнуть Амануллу-хана. Началось бегство европейской колонии. Еще через несколько километров повстречались курьеры советского посольства, но и они не могли пока сказать ничего утешительного. Фуше предложил немедленно вернуться в Мазар-и-Шериф. Оттуда в случае опасности можно перейти советскую границу. Вавилов не согласился. Там, на юго-востоке, за хребтами Гиндукуша, лежала предсказанная им еще в Ленинграде родина мягких пшениц. Повернуть назад, когда до вожделенного «центра происхождения» остается каких-нибудь четыре дня караванного пути? Ни за что! Встреча с фанатиками ислама, вооруженными к тому же английскими скорострельными винтовками, конечно, дело рискованное. Но повернуть назад - значит оставить неисследованными три четверти афганской территории. У Франции с Афганистаном подписан долгосрочный договор о проведении археологических изысканий. Мосье Фуше ничто не помешает вернуться сюда, едва успокоятся политические бури, а советский гражданин Вавилов еще не забыл о том, что для въезда во владения Амануллы-хана ему потребовалось восемнадцать месяцев непрерывных хлопот! Нет, черт побери, вперед, и только вперед!
Фуше смирился. Очевидно, его ободрила решимость русского коллеги во что бы то ни стало дойти до Кабула. Караван потянулся по местности, которая мало чем изменилась с начала XVII века, когда основатель тюркской династии индийских властителей Великий Могол Бабер писал об этих местах: «Горы Афганистана имеют вид однообразный, высоты - средние, почва - обнаженная, воды - редки, растительности - никакой, физиономия печальная и строгая». Завоеватель и политик Бабер не нашел для себя ничего интересного в «печальном и строгом» лике страны. Вавилов нашел. Шагая навстречу неизвестности, он продолжал невозмутимо собирать образцы растений, вел записи, измерял высоты, фотографировал.
Через сорок с лишним лет, перебирая в архиве Географического общества СССР вавиловские снимки, я снова как бы глазами самого ученого взглянул на Афганистан 1924 года. Что привлекало внимание Николая Ивановича? Базар дынь в Апд-хое. Горы великолепных плодов. Молотьба: крестьянин, не знающий другого средства выбить зерно из колоса, гонит волов по расстеленной на земле пшенице. В районе Бамиана фотоаппарат запечатлел горный склон со множеством пещер и фигурами Будды. Земледельцы живут в этих каменных норах так же, как жили их предки две тысячи лет назад, когда были высечены эти грубые изваяния. Еще снимок: два крестьянина прокладывают ирригационные борозды в поле - нищенская одежда, жалкие инструменты. И снова: жесткая каменистая почва и земледелец, пытающийся разрыхлить ее дедовским деревянным плугом…
Только человек, подлинно сочувствующий народу изучаемой страны, мог так увидеть жизнь. «Медленно проходя километр за километром караванным путем среди полей, среди земледельцев, занятых своим трудом, мы невольно могли заглянуть в душу убогой, суровой, но гордой и независимой страны», - писал Николай Иванович впоследствии в книге «Земледельческий Афганистан». Это была истинная правда: знаток растений понял не только происхождение афганской ржи и пшениц, но и подлинный характер народа-земледельца.
До Кабула они добрались без приключений. Как удалось избежать встречи с повстанцами, Вавилов не сообщает. В его письмах и отчетах промелькнули лишь три фразы, бросающие некоторый свет на политическую обстановку тех дней. «В августе и сентябре работу экспедиции тормозили военные события на юге Афганистана. Половина страны охвачена басмачеством». Очевидно, в начале сентября эмир обратился за помощью к северному соседу. В одном из отчетов Николай Иванович кратко поясняет: «Неожиданно события развернулись в лучшую сторону, особенно после появления советских аэропланов».
В Кабуле, однако, возникли новые осложнения. Едва караван вошел во двор советского представительства, стало известно: арестован Вукинич. Что мог натворить этот спокойный, рассудительный специалист, безмерно влюбленный в свою мелиорацию?
Выбирая Дмитрия Демьяновича в спутники, Вавилов принял в расчет и чисто человеческие качества старого товарища: трудно представить путешественника, менее требовательного к условиям походной жизни и более добродушного, чем Букинич. Правда, при всем том числилась за ним изрядная доза упрямства, но пока оно не шло во вред экспедиции. Может быть, даже наоборот, Дмитрий Демьянович легко заменял Николая Ивановича в походе. Именно его - медлительного, непреклонного, в полувоенном френче - сипаи и караванщики считали начальником экспедиции и безоговорочно слушались. С их точки зрения, Вавилов, стремительно бегающий по полям с фотоаппаратом и ботаническими принадлежностями, мало походил на подлинного хозяина каравана.
В Кабуле Букинич стал жертвой своей любознательности и упрямства. Поджидая караван Вавилова, он задумал добыть монолит из типичных почв прикабульского района. Чтобы получить монолит, обычно копают яму и в вертикальную земляную стенку «врезают» метровый узкий ящик. Операция немудреная, и в любой европейской стране она едва ли привлекла бы чье-нибудь внимание. Но «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Дмитрий Демьянович, конечно, знал, что в фанатичном Кабуле всякие необычные действия европейца могут привести к неприятностям, но заупрямился. С длинным узким ящиком в одной руке и лопатой - в другой, он, никого не предупредив, отправился ночью за город, на заранее приглянувшееся ему место, и… Недаром в официальной «Географии Афганистана» сказано, что «каждая пядь земли Кабула дороже, чем весь мир». Упрямого инженера препроводили в полицейский участок. А так как он не желал расставаться с ящиком и не мог втолковать представителям власти, для чего понадобилась земля, то его заподозрили в бог весть каких грехах, и советскому постпредству лишь с большим трудом удалось вызволить «злоумышленника».
