У строителей афганских рабатов тысячелетний печальный опыт. Ни одна страна в мире не видела у себя стольких пришельцев, ни один клочок суши не испытал столько захватов и насилий. Сюда вторгались мидийцы и персы, скифы и гунны, арабы и турки, здесь побывали армии Александра Македонского и орды монголов. Повозки завоевателей тянулись то с запада на восток, то с севера на юг, но неизменно по следам их вспыхивали пожары, лилась кровь аборигенов. Пришельцы упорно цеплялись за этот стратегический перекресток, где гранитные скалы Гиндукуша встают на пути из Центральной Азии в Индию. Никому не удавалось задержаться надолго: рать за ратью погибали под напором новых нашествий.
Воинственная история воспитала воинственные нравы. В кишлаках нелегко сыскать хлеб, но на базаре вы всегда можете купить оружие. Посетителей рабатов не удивляют ни башни, ни бойницы, ни отсутствие ванных комнат. Купцы и кочевники равно безразличны к европейским удобствам. Лица их угрюмы, речи кратки. Не избалованные жизнью, они рады уже тому, что на горной пустынной тропе нашли воду, кров и корм для лошадей. Впрочем, за три месяца, что профессор Вавилов провел на дорогах Афганистана, он тоже серьезно пересмотрел свое отношение к комфорту. После сорока километров, проведенных в седле под хлещущим с Памира октябрьским ветром, прокопченные стены рабата Ишкашим (высота 2760 метров над уровнем моря) действительно кажутся обителью уюта. Правда, в «зале» для почетных гостей нет ни окон, ни двери и дым очага выходит (вернее, должен выходить) через отверстие в потолке, зато земляной пол устлан цветными паласами, чай в полупрозрачных пиалах горяч и ароматен, а беседа с капитаном пограничной стражи Гулямом Нахшбандом дружелюбна и поучительна.
Позади две с лишним тысячи километров. Десятки рабатов пройдено между Кушкой и Мазар-и-Шерифом, между Мазар-и-Шерифом и Кабулом, между Кабулом и северо-восточным углом страны, куда забился пограничный пост капитана Нахш-банда. Гостиницы-крепости разнились между собой лишь количеством фуража, которого чаще всего не хватало, и числом гигантских «верблюжьих» клопов, которые всегда в избытке. Но здесь, в Ишкашиме, обыкновенный казенный рабат на сто лошадей впервые действительно превращен в крепость. Появление под ее стенами русского в сопровождении проводника и афганского солдата произвело невероятный переполох. Капитан вышел к воротам решительный и неприступный. Казалось, ничто не спасет путешественников от его должностного гнева. Но вот старый служака взял в руки письмо генерала Шамамудхана, начальника всех постов припамирской пограничпой стражи, и суровые складки на его лице сразу расправились. Генерал предписывал своим подчиненным относиться к советскому гостю со всем возможным радушием.
Гулям Нахшбанд привык строго выполнять предписания начальников. Прием Вавилову был оказан по высшему разряду пограничного гостеприимства. Из-за Пянджа криками вызвали представителей русского поста. По принятому обычаю, афганский капитан приглашал советских соседей переночевать в своей крепости. Такие визиты в здешних местах - дело обычное. Не успело смолкнуть в горах призывное эхо, как на той стороне показались три всадника. Летом через многоводную реку переправляются на гупсарах - надутых кожах, но сейчас, в октябре, трое в краснозвездных островерхих шлемах и длинных, до пят, шинелях прогарцевали через обмелевший Пяндж, даже не замочив шпор.
С волнением вглядывался Николай Иванович в лица русских парней, поднимавшихся вверх к воротам крепости. Вот она - Россия, тут, рядом. Как их не обнять - таких богатырей!
Для красноармейцев встреча с земляком «аж из Питера» тоже приятная неожиданность. Некоторые ленинградские новости трехмесячной давности все еще не докатились до крыши мира. А главное, приезжий вовсе не похож на сухого, чопорного старца, каким представляют в народе столичных профессоров. И ростом, и широтой плеч Вавилов не уступал своим собеседникам. А когда он, блестя глазами, горячо жестикулируя, принялся рассказывать о дорожных своих приключениях, то сердца и гостей и хозяев сразу оказались в плену. Деликатно обходя острые моменты (а таких было немало), Вавилов так повествовал о трудностях дальних дорог, что все тяготы рисовались в виде забавных недоразумений. И русских, и не очень-то склонных к улыбкам афганцев рассмешил рассказ о старике, кидавшем камни в фотоаппарат (на самом деле это был фанатик-мулла, из-за которого экспедиции пришлось спешно покинуть городок Вану). Трогательно прозвучала история лошади, которая в пустыне, изнемогая от жажды, прельстилась сочной мякотью горького арбуза - колоцинта.
Впрочем, все это было потом. А поначалу, при встрече, стащив тяжелые сапоги, но не снимая оружия, пограничники расселись на коврах и завели вежливый, пристойный для данного случая разговор: о здоровье профессора и его спутников (пришлось сообщить, что Букинпч заболел и остался в Зебаке, не доезжая Ишкашима), о лошадях, не потеряли ли они подковы на трудных дорогах, о ранних в этом году холодах. О целях и дальнейшем направлении экспедиции никто не расспрашивал - восточный этикет запрещает серьезные разговоры до угощения.
А слуги уже несли рассыпчатый, заправленный шафраном плов, наполняли чаем бесчисленные пиалы, раскладывали липкие сладости. В конце банкета появились виртуозы-исполнители. «На тонком стальном стержне при помощи натянутых струн таджик-музыкант производил совершенно исключительные звуки, дополняя их мелодекламацией и подпеванием», - записал в дневнике Вавилов. Потом пели гости, пели украинские и русские песни. И солдаты-афганцы, молчаливыми кучками толпившиеся на темном крепостном дворе, с удивлением слушали, как муаллим - ученый - вместе с русскими солдатами выводит:
…И бес-пре-рыв-но гром гре-ме-ел…
И вдруг разом все стихло: песни, аплодисменты, смех. В комнате без окон вместе с профессором остались только русские и афганские начальники. Зашелестели географические карты, послышались названия горных аулов. Началось деловое совещание. Эту черту Вавилова помнят многие его современники. Николай Иванович умел сразу переходить от бездумного отдыха к деловой сосредоточенности. Мгновенно, без разгона и усилий, включался он в динамичный рабочий ритм, увлекая за собой собеседников. Так было и на том ночном совещании в предгорьях Памира 14 октября 1924 года. Ученый обратился к своим гостеприимным хозяевам с просьбой подсказать, по какой дороге в эти осенние дни лучше всего выбраться обратно в Кабул. Единственное условие: не возвращаться по пути, уже пройденному и потому достаточно изученному.
Кроме советских пограничников и капитана, в обсуждении приняли участие два его помощника - сегедары и полицейский чиновник - кутвали. Чадили факелы. Семь голов склонились над русскими «царскими» десятиверстками и картами британского генерального штаба. На тех и на других территория от Зебака на юг обозначалась лишь в самом общем виде. О расстоянии между деревнями и направлении дорог можно было лишь догадываться. Семи пограничникам казалось, что они решают сугубо географическую задачу. И только восьмой - сам Вавилов, знал, что совершается сложный дипломатический маневр, имеющий важное значение для всех его дальнейших научных планов.
Маневр был разработан еще в Кабуле. По установленному для иностранцев порядку каждый путешественник должен иметь не только разрешение на въезд в страну, но и особые документы на право передвижения от города к городу. Пока боталичёская экспедиция двигалась с запада на восток параллельно советско-афганской границе и шла на Кабул, особенных затруднений власти не чинили. Но вскоре положение переменилось. В Кабуле Вавилов и Букипич подвели первые итоги своих поисков и пришли к выводу, что многие интересные находки еще впереди. Их надо искать на востоке Афганистана, у границ с Индией. По расчетам Николая: Ивановича, там в изолированных высокогорных долинах неподалеку от индийских городов Читрал и Пешевар лежит район формообразования многих культурных растений, и прежде всего мягких пшениц. От Кабула до восточной границы рукой подать. Дорога туда по крайней мере в пять раз короче той, что уже пройдена от Кушки до афганской столицы. Но в чужой стране понятия «близко» и «далеко» зависят порой не от количества километров, которые надо преодолеть. Политика то и дело превращает близкое в далекое. Индо-афганская граница - район особого попечения политиков, и даже не столько афганских, сколько английских колониальных. Эмир Аманулла в знак ненависти ко всему английскому может сколько угодно резать ножницами европейские костюмы своих придворных, однако мнение британского посла ему совсем не безразлично. А посол не дремал. Повторилось то, что Николай Иванович уже пережил, когда хлопотал о въезде в страну. Как и тогда, не помогли ни официальные обращения, ни личные просьбы полпреда к высокопоставленным лицам. Министерство иностранных дел Афганистана выдвигало самые фантастические причины, чтобы не допустить экспедицию к восточной границе, а по существу - чтобы не раздражать чувствительного британского соседа.
