Правительственные писцы, когда выпьют лишнего, болтают иной раз, что Каранг Сингх получил княжество от англичан за то будто бы, что во время великого восстания предал бунтующих соседей и перекинулся на сторону иноземцев. Кто знает… Кто знает… Кхандала не вмешивается в политику. Слишком хорошо знает он, что делается в том дальнем углу дворца, где в казематах подземной тюрьмы творят суд и расправу палачи махараджи. Даже через толстые каменные стены солдаты внешней стражи слышат вопли истязуемых.

Воспоминание о тюрьме приводит Кхандалу в уныние. Месяц назад в подземелье заточили его сводного брата Хари. Оби с братом никогда особенно не дружили. Но можно ли забыть, что где-то страдает твоя родная кровь? Мальчишка всегда был слишком нетерпелив и резок. Послушать его, получается, что все беды Индии - от иноземцев. Только об этом у него и разговор. Сколько раз Кхандала предупреждал его: помолчи, не дело солдата обсуждать волю старших начальников. Так нет же! Хари заспорил с английским офицером и, как передают, осмелился даже замахнуться на пего. Замахнуться!… Холодок ужаса пробегает по телу Кхандалы. Одни боги знают, что станет теперь с братом. Отец ходил с подарками к первому министру, но тот сказал, что судить Хари будет сам махараджа, Кхандала печально качает головой: теперь только доброта его высочества может спасти Хари. Если брата осудят - позор ляжет на весь род Патна. И кто знает, чем это может кончиться для них - верных воинов махараджи…

Солнце довольно поздно встает над Капурталой. Появление светила, от которого ведет свою родословную его высочество, задерживают лесистые холмы на востоке. Именно туда должен в первую очередь обращать свое неусыпное внимание дозорный северо-восточной башни. Там на холмах затерялись деревушки, населенные угольщиками и хлебопашцами, дровосеками и гончарами. Раз в неделю тянутся оттуда на базар в столицу скрипучие телеги с огромными старомодными колесами; бредут вниз женщины с высокими корзинами угля за плечами. Из княжеских рескриптов явствует, что жители Капурталы обожают своего монарха. Но солдатам дворцовой охраны на всякий случай даны указания, как действовать, если паче чаяния подданные все-таки забудут о преданности повелителю.

Сегодня дорога пустынна. Нещадная жара обрушилась на Пенджаб. Трещинами и пылью покрылись иссохшие склоны. Побурели и сбросили листья леса на холмах. Воспетая поэтами синева пенджабского небосвода и та выгорела, сменившись давящим свинцовым куполом. Со дня на день должны хлынуть дожди, муссон вот-вот освежит измученную жаром землю Капурталы, но пока даже ночь не приносит облегчения, а днем оставаться под солнцем просто опасно. Сколько ни вглядывается вдаль Кхандала, ни одна повозка, ни одна фигура не появляется среди холмов. Иссушив ручьи и реки, солнце и дорогу в город лишило движения.

И вдруг острый глаз воина замечает, как там, на вершине, среди оголенных стволов возникает белое пыльное облако. Вот оно начинает скатываться вниз по дороге. Нет, это не похоже на медленное движение крестьянских повозок. Уже можно различить всадников, одетых в белое. Кхандала достаточно опытен, чтобы отличить раджпурского или пенджабского наездника от сндящего на лошади белатти - иноземца. Один из трех всадников, во всяком случае, англичанин. Но кто же в такую рань жалует в столицу Капурталы? Низкий завывающий звук боевой трубы поплыл над сонным городом. Порядок, заведенный шестьсот лет назад, в эпоху первых монгольских нашествий, предписывает дозорному воину трубить в рог до тех пор, пока на зов не явится начальник стражи. Однако всадники успевают проехать до середины горы, пока снизу до Кхандалы доносится наконец ленивое шарканье подошв по ступеням башни.

- Что у тебя там? - спрашивает начальник стражи.

- Всадники-белатти на восточной дороге, начальник.

- Много?

- Трое, мой господин.

Внизу раздается то характерное металлическое пощелкивание, по которому любой солдат в Капуртале определит, что начальник стражи растягивает свою складную подзорную трубу. Весь гарнизон знает, что трубе этой нет цены, что еще сто лет назад это тяжелое и длинное, как пушка, медное сооружение захватил в бою с англичанами один из предков нынешнего начальника стражи.

Всадники спустились еще ниже и скрылись за оградой резидентского сада, когда снизу снова послышалось щелканье теперь уже складываемой трубы.

- Ты слепой осел, - проворчал начальник стражи, - воешь, как будто по дороге едет, по крайней мере, низам Хайдарабада. Если бы ты протер глаза, то увидел бы, что это всего только доктор, приезжий доктор, которого махараджа не пожелал принять на прошлой неделе. Не смей больше дудеть попусту, дурак! Слишком много чести, чтобы я поднимался ни свет ни заря из-за какого-то докторишки…

Хавкин придержал лошадь и оглянулся на своих спутников: пожалуй, они действительно выехали слишком рано. Город на противоположном холме лежит в густой предрассветной тени. Солнце не коснулось еще и сторожевых башен дворца. Но и задерживаться нельзя: через час-другой даже пробковые шлемы не спасут от жары. Тридцать пять градусов в шесть утра! Днем температура наверняка подскочит еще градусов на десять. Доктор Джогендра Датт, по натуре человек добросовестный и исполнительный, считает, что при такой жаре человек способен только принимать душ и пить пиво с кусочками льда. Впрочем, когда надо для дела, доктор Датт (он не раз уже это доказал) может легко расставаться со своими эпикурейскими воззрениями. Красавец слуга Лал Мехти, наоборот, лишен личных воззрений на высокие и низкие температуры. При любой погоде он сидит в седле одинаково прочно и гордо, как и подобает сидеть потомку воинов-раджпутов. Но видно, что и ему нелегко. Пот крупными каплями скатывается из-под белого тюрбана, прочерчивая дорожки на запыленном юном лице. Уловив взгляд хозяина, Лал молодцевато встряхивает головой, подтверждая, что главный доктор может положиться на своего верного слугу даже в том случае, если демоны полностью испепелят весь Пенджаб.

Итак, их снова приглашают в Капурталу. Весть эта пришла вчера поздно вечером. Хавкин сидел на веранде, пытаясь читать при свечах, когда из тьмы сада бесшумно выдвинулся человек в белом. Это произошло так неожиданно, что ученый вздрогнул. Человек стоял некоторое время неподвижно, пока его не окликнули; тогда он вежливо, как для молитвы сложив на груди руки, поклонился и достал из-за пояса плотный конверт. Это был слуга британского резидента при махарадже Капурталы. Так же неподвижно стоял он, пока белый доктор читал письмо. Но едва Хавкин кивнул в знак того, что все понял и ответа не будет, слуга мгновенно исчез. Ни хруста ветки под босой ногой, ни скрипа калитки. А между тем можно не сомневаться: посланец тотчас отправился за десять километров обратно в город, и скорее всего бегом.

Однако содержание записки оказалось более неожиданным, чем даже появление из ночной тьмы чужого человека. Политический агент при махарадже, капитан Генри Армстронг, приглашал мистера Хавкина и доктора Датта на следующее утро в город как можно раньше, причем желательно «с приспособлениями для прививок». После того, что пять дней назад произошло в доме резидента, записка эта выглядела в высшей степени странной.

Каменистая дорога среди иссыхающих кустарников стала более пологой. Хавкин ослабил узду и удобнее устроился в седле. Капуртала лежала перед ним во всей красе. Маленькая столица едва приметного на карте княжества, будто желая взять реванш за свою политическую и военную незначительность, громоздила по склонам холма храмы и дворцы один вычурнее другого. Издали в утренней дымке это нагромождение казалось величественным. Но за месяцы, проведенные в Индии, Хавкин достаточно нагляделся на узкие вонючие улички подобных городков, чтобы не обольщаться их внешней прелестью.

Что же все-таки за новая прихоть пришла в голову тонкому дипломату капитану Армстронгу? Почему он приглашает их? Ведь всего только пять дней назад… Мысли возвращают бактериолога к началу этой экспедиции.