Газетный волк Франсуа Пежо показал на прощание своп клыки. Среди информационной шелухи - крохотная заметка, специально предназначенная для того, чтобы помешать строптивому сотруднику передать сенсационный материал в другую газету.
- Как же вы теперь? - Хавкин оглядел Анри. (Журналист был подавлен, но храбрился. Хмель покидал его.) - У вас семья?
- Да. И, несмотря на это, мне не хочется верить, что газеты выходят только ради развлечения идиотов.
- Я тоже во многое не хотел бы верить…
Они стояли возле железной решетки, за которой на фоне темношиферного неба виднелся силуэт института, скромный трехэтажный особняк с высокой крышей, прорезанной окнами. Кое-где в окнах зажегся свет. Сумерки становились густо-синими.
- Что же вы все-таки думаете делать дальше? - Хавкин придвинулся к журналисту. У него возникло такое ощущение, будто, несмотря на разницу обстоятельств, их сегодня обоих выбила из седла какая-то одна общая злая сила. В нем крепло чувство солидарности. В копце концов, Клер пострадал из-за него.
- Послушайте, Анри. - Хавкин с удивлением услышал свой голос, так неожиданно пришло это решение. - Послушайте, приходите завтра в институт. Если вы согласитесь бросить вашу журналистику, я попытаюсь поговорить с доктором Ру. Может быть, для вас найдется место в лаборатории.
В темноте Клер пожал руку бактериолога. Значит, Хавкин не сердится? Спасибо. Но, прежде чем складывать крылья, он хочет еще побороться. Не в одной газете, так в другой. У него не такие уж недосягаемые идеалы. Просто хочется видеть прессу более умной и человечной. Неужели не найдется редакции, где ему удастся осуществить столь скромную мечту?
Они еще раз обменялись рукопожатиями, и Клер зашагал прочь. Через минуту издали снова раздался его голос:
- Ждите меня завтра, Вольдемар. Я приду прививаться. И может быть, не один…
В вестибюле института полутемно. Единственный зажженный газовый рожок не может разогнать мрак большого помещения. В полной тишине слышно, как где-то наверху на лестнице запирает двери кабинетов папаша Саше.
- Это вы, мосье Вольдемар? - кричит он. - Я так и думал, что вы зайдете. - Саше медленно спускается вниз, позванивая ключами. - Не беспокойтесь, крошки накормлены. Я так и сказал этому господину: мосье Хавкин непременно зайдет навестить своих зверьков…
- Какому господину, Саше?
- Как? Разве в вестибюле его нет? - Саше свешивается через перила, вглядываясь в полутьму вестибюля. - Здесь только что сидел…
Они видят его одновременно: маленького сутулого человека с большой лысой головой. Человек смущенно поднимается с дивана. Он очень давно ожидает профессора и немного задремал. У него тихий голос и речь жителя рабочей окраины. Фамилию свою он проглатывает. Что-то вроде Трела. Винсент Трела. Зато подробно разъясняет, что работает наборщиком в большой типографии Бушара на улице Гренель, той самой, где печатаются самые известные в Париже журналы. У них там хорошие мастера и отличные люди. Между прочим, в типографии Бушара, как нигде, уважают науку. Когда строили Институт Пастера, печатники внесли деньги на это доброе дело. Старому скупердяю Бушару ничего не оставалось делать, как, глядя на своих рабочих, тоже приложить руку к подписному листу.
- Так что в этих стенах, мосье, лежат сантимы и франки и от нас, от печатников, - с удовлетворением произносит маленький наборщик, покачивая слишком тяжелой для него головой.
Владимир уже было собрался спросить, что, собственно, надо рабочим типографии от бактериологов пастеровского института, но маленький человечек опередил его:
- Извините мою болтовню, профессор. Товарищи отправили меня к вам совсем не для пустых разговоров. Они велели передать, что мы готовы прийти хоть завтра. Вы можете на нас рассчитывать.
- Зачем? - не понял Хавкин.
- А как же… Принять уколы от холеры. Вам ведь нужны добровольцы?
- Вы прочитали в «Иллюстрасьон»?
- Нет. «Иллюстрасьон» у нас не печатается. Но сегодня во время обеда к нам в типографию приходил человек от Жореса. Он говорил с членом кружка.
- Какого кружка?
- Ах боже, я совсем забыл сказать, профессор, ведь мы все у Бушара социалисты. Хозяин рвет и мечет, но мы слишком хорошие мастера, чтобы он мог просто так выгнать нас на улицу. Да если и выгнал бы, мы все равно будем голосовать за Жореса.
- К вам приходил невысокий молодой человек? Русский?
- Да, да, русский, с очень трудной фамилией, - снова закивал головой рабочий. - Он рассказывал, что вы, профессор, изобрели лекарство от холеры. Это замечательно! Многие из наших живут в Нантьере и Обервилье. Там люди мрут от холеры как мухи. Доктора не знают, что делать. Поэтому мы и решили, профессор…
Папаша Саше опять ушел наверх, и Владимир пригласил нового знакомого присесть. Вблизи, при свете лампы, Винсент Трела оказался совсем не таким старым… Только серая кожа на лице с точками въевшейся свинцовой пыли да темные от свинцовых литер руки выдавали в нем давнего печатника. Так вот какую новость обещал Вильбушевич. Просто сказка какая-то. А этот Трела с его милой усталой улыбкой и огромной головой настоящий гном из сказки. Наверно, ему приходится каждый раз подставлять себе под ноги ящик, чтобы доставать до наборной кассы.
- Так когда же нам приходить, господин профессор? Товарищи спросят у меня завтра… - В серьезном взгляде рабочего - ожидание.
Его хочется обнять за плечи, как отца. Они чем-то даже похожи между собой: учитель Аарон Хавкин и парижский печатник Винсент Трела. Может быть, тем, что нелегкий труд не лишил их чувства собственного достоинства. Но провинциальный учитель не верит в людскую доброту и солидарность, а наборщик из Парижа совершенно неотделим от своих товарищей по типографииг по партииг по классу. Жаль, но придется отказать ему.
- Спасибо за все, дорогой Трела, только я не профессор, а рядовой наборщик науки. Может быть, поэтому я понимаю, что значит для рабочего человека на два, а может быть, и три дня покинуть работу. Вакцина может у некоторых вызвать сильную реакцию, и неизвестно, сколько дней им придется посидеть дома. Кто станет им платить за прогул? У меня, увы, нет денег. А ведь многие из вас имеют семьи… Так что не обижайтесь. Спасибо, что откликнулись. Не многие делают даже это.
Владимир боялся, что обидит рабочего, но Трела, кажется, даже обрадовался такому обороту разговора.
- Хо, хо! Да вы просто шутник, мосье Хавкин, - похлопал он Владимира по плечу. - Видно, никогда не бывали в типографии Бушара на улице Гренель. Кто здесь говорил о деньгах? Никаких денег. Мы уже столковались там у себя: будем по очереди заменять тех, кто пойдет на укол. Никаких денег. Мы же понимаем, что значит наука. Многие из наших живут в Нантьере… - Он совсем развеселился, этот Трела. - Хо, хо! Вы не знаете наших, мосье Хавкин. Они там здорово посмеются, когда я расскажу им про деньги и прочее. Да, кстати, сколько вам надо людей? Три десятка хватит? Нас у Бушара шестьдесят с лишним. Но половина - женщины, мальчики и старики. Если вам нужно больше - скажите. Мы свяжемся с типографией сената. Там тоже есть хорошие парни…
Владимир рылся по карманам в поисках бумаги. Надо записать адрес типографии. Вакцина против холеры все равно будет служить людям. Ай да «синие блузы»! Пусть бесится сколько угодно принц Ольденбургский и его присные. Это счастье, что он вспомнил утром Жореса и манифестацию «синих блуз» у Стены коммунаров.
Из кармана выпорхнули и упали на пол два одинаковых листка. Он поднял их - визитные карточки Фредерика Лили, дипломата и предпринимателя. На обороте одной из них Владимир записал адрес типографии Бушара. Он записал его, нарочно надавливая карандашом на изящную, цвета слоновой кости визитную карточку. В одном месте грифель даже прорвал ее. Пусть Трела и его друзья не сомневаются: он непременно воспользуется их предложением. В самые ближайшие дни.
- Спасибо! Привет товарищам из кружка!
Они вышли на крыльцо, и августовская ночь почти мгновенно поглотила маленького наборщика. Хавкин прислонился к еще теплым камням парапета. Впервые за много часов, с тех пор как пришло письмо из России, ему стало вдруг легко и спокойно. Впереди лежал ночной город. Удивительно, как ошибочно судят о нем во всем мире. В глазах иностранцев Париж - второй Вавилон, город веселья и разгула. А в действительности парижане уже в девять часов ложатся спать. Вот и сейчас одно за другим гаснут окна на тихой Рю Дюто. На севере города, правда, только начинает разгораться зарево Больших Бульваров и Монмартра; на востоке еще шумит Латинский квартал, но трудовой Париж по обе стороны Сены уже затих. Наборщику Трела и его товарищам, эконому Саше и сотрудникам Института Пастера, журналисту Клеру и его коллегам и сотням или тысячам других завтра надо рано подниматься на работу.
