…Так окончилось ночное интервью. Сегодня в пастеровском институте журналист должен встретить главного героя эпопеи.

И пока извозчик продолжает свою болтовню, пока фиакр переезжает Сену и углубляется в Латинский квартал, Анри как заклинание повторяет про себя пять слов, из которых через несколько часов родится самая большая сенсация Парижа: «Дюто, 25, мосье Вольдемар Хавкин, препаратор».

V

Хавкин продолжает заниматься холерой и уже сделал прививки себе и Явейну.

И. И. Мечников.

Из письма к жене.

Париж, 22 июня 1892 года.

VI

Здоровье и жизнь составляют несомненно весьма ценные земные блага, но все-таки не самые ценные для человека. Если человек хочет стоять выше животного, он должен быть готов жертвовать жизнью и здоровьем ради более высоких идеальных благ.

Проф. Макс Петтенкофер.

Из речи в Мюнхенском обществе врачей.

1892 год.

VII

Совсем недавно г. Хавкин из Института Пастера привил себе и трем другим русским исследователям свою вакцину, в результате чего у них поднялась температура и они почувствовали временную слабость. Позднее на месте инъекции появились вздутие и боль, продолжавшиеся несколько дней. На седьмой день после прививки Хавкин и один из его русских друзей были заражены самой сильной холерой, но с ними ничего не случилось. Эти смелые опыты позволяют надеяться, что скоро мы сможем перейти к вакцинации людей.

Член-корреспондент Академии медицины

Г. Д а р е б е р.

Из книги «Холера и ее причины».

Париж, 1892 год.

VIII

Если у вас подагра и вы главный эконом института, где работы хоть отбавляй, то вы поймете, что значит дважды напрасно подняться на верхний этаж. И все же папаша Саше не сердится. Даже наоборот: спускаясь второй раз по лестнице, он едва сдерживает в седых усах снисходительную улыбку. «Ученые - те же дети, - скажет он вечером мадам Саше. - Ты себе не можешь представить, на что они способны, когда за ними нет присмотра!»

Сегодня день выплаты жалованья. Можно, конечно, пригласить каждого сотрудника зайти за деньгами в контору. Но Саше недаром работает в пастеровском институте со дня основания, а прежде немало лет прослужил в лаборатории мосье Пастера на улице д'Юльм. «Время ученого - самое дорогое время человечества», - любит повторять господин директор. Для Саше это не афоризм гения - это распоряжение по службе. Чтобы не отвлекать сотрудников от работы, он сам разносит деньги по лабораториям. С кожаным мешком, вроде тех, что надевают через плечо кондукторы омнибусов, выпятив живот и важно покачивая седым вихром на круглой голове, он с достоинством шествует по этажам из комнаты в комнату. Деньги вручаются прямо у лабораторного стола, независимо от рангов: и почтенным профессорам, и молодым препараторам. За годы, проведенные рядом с учеными, Саше убедился, как рискованно распределять в науке чины. Молоденькие «поручики» от бактериологии не раз совершали у него на глазах поразительные открытия, а старые «генералы» то и дело садились в галошу.

О, эти научные птенцы удивительно быстро оперяются в теплом климате Института Пастера! Давно ли доктор Ру юношей переступил порог лаборатории, а ныне он прославленный ученый, второе лицо в институте. В Египте во время научной экспедиции героически погиб от холеры славный мальчик Тюйе, но печальная судьба его не остановила другого юношу - Иерсе-на, который помчался недавно в охваченный чумой Индокитай. Теперь место Иерсена занял юный препаратор из России - Хавкин. И этот, как видно, не отстанет от своих предшественников. Впрыснул себе на днях ослабленную холеру и с высокой температурой как ни в чем не бывало засел в лаборатории за очередной опыт. Мосье Ру едва удалось уговорить его пойти домой отдохнуть. Говорят, правда, что Хавкин слишком замкнутый человек. В этом парне действительно нет парижской легкости, которой блещут бездельники с бульваров, но папаша Саше лучше, чем кто-нибудь другой в институте, знает, почему так сдержан молодой препаратор. Надо видеть, как он вскакивает, когда приносишь ему почту, как нетерпеливо разрывает конверты из России, торопясь узнать новости о далеких друзьях и родных. С чего бы мальчишке радоваться, если уже три года власти не впускают его на родину?…

Сегодня утром Саше дважды поднимался со своим мешком наверх, туда, где работает русский. Оба раза мосье Вольдемар так увлеченно занимался прививкой своих животных, что не обратил внимания на приход эконома. Другой на месте Саше просто окликнул бы препаратора и вручил бы ему его более чем скромное месячное содержание - 300 франков (ровно столько же получают те, кто мостят улицы), но отвлечь исследователя от эксперимента, от мысли, которой, может быть, суждено перерасти в большое открытие… Нет, мосье Пастер ни за что не одобрил бы такую вольность. Уж лучше зайти попозже.

Но и через час Хавкин продолжал увлеченно работать. Саше уже собирался снова спуститься вниз, когда его остановил голос препаратора. Хавкин с кем-то разговаривал. Странно… Саше мог поклясться, что в лаборатории, кроме препаратора, никого нет. Сам с собой он, что ли? Эконом не поленился вернуться и снова заглянуть в дверь. То, что он увидел, заставило его на минуту замереть. Мосье Вольдемар, неразговорчивый, даже мрачноватый, по мнению некоторых, держал за уши большого белого кролика и весело, непринужденно болтал с ним.

Саше прислушался.

- …Тебе не понять этого, мой малыш, - ласково говорил препаратор. - Ты вырос в клетке и не знаешь, что такое степь, простор, приволье… А море? Разве ты видел море? Не пройдет и двух недель, как я увижу их - степь и море. И еще кого-то. Не сердись, длинноухий, даже тебе я не могу сказать кого…

Бактериолог задумчиво улыбается, глядя куда-то вдаль, и произносит несколько слов по-русски. Папаша Саше смущенно прикрыл дверь. Обнаженная душа - не более ли это нескромное зрелище, чем неприкрытое одеждой тело? Конечно, Саше ничем не удивишь. Он видел Пастера, увлеченного работой, который за неимением карандаша под рукой готов был делать научные пометки мелом на рукавах собственного сюртука. Слышал, как в семь часов утра в гулких, пустых лабораториях института раздавался сочный баритон мосье Мечникова. Склоняясь спозаранок над микроскопом, знаменитый русский распевал оперные арии. Ученый, если он только настоящий ученый, всегда в чем-то дитя. Но Вольдемар… Надо же… Мальчишка так истосковался по дому, что готов болтать об этом с бессловесной тварью. Нет, нет, сейчас не стоит беспокоить его с деньгами. Ноги не отсохнут, можно зайти и третий раз.

- Домой, домой… - Владимир по-русски повторяет заветное слово. - Домой. - Левая рука продолжает гладить кролика, а правая привычно наполняет шприц холерной разводкой. Кажется, правая действует независимо от препаратора, который весь захвачен своими мечтами. - Ну, давай свой живот, малыш.

Легкое движение - и острая игла вошла в чуть дрогнувшее брюшко животного. Нажим поршня - и миллионы холерных бацилл проникли в теплое мягкое тельце. Еще до исхода суток эти убийцы превратятся в миллиарды и погубят пушистого прыгуна. А завтра утром бактериолог вскроет бездыханное тело и выделит из него холерные микробы, которые будут превращены затем в чудесное лекарство - предохранительную противохолерную вакцину. Жизнь окажется прямой наследницей смерти.

Кролик возвращен в клетку. Надо захлопнуть дверцу и занести в лабораторный журнал номер очередной жертвы. Но Хавкина тянет еще раз погладить пушистого зверька. Его томит сегодня с утра прилив какой-то неясной нежности. Это мысли о далеком доме, должно быть, растревожили, разбередили душу. Глупо, но почему-то очень жаль обреченное животное. А ведь за три года от его руки погибли сотни кроликов, свинок, голубей. Что поделаешь: такова жестокая необходимость науки. Без всех этих маленьких страдальцев Пастер не создал бы ни одного из своих спасительных средств. И не только Пастер. Все они, его ученики, творят новые сыворотки и вакцины, опираясь на статистику смертей в своих вивариях.