– Спасибо, доктор Белл. – Амелия остановилась в ногах Александра, глядя на замершего доктора.

Тот улыбнулся и уже хотел было уйти, но снова остановился, на этот раз глядя на приподнявшегося на кровати Алекса, чей голос показался чужим ему самому:

– Я вас знаю, – слова царапали горло, вырываясь сухим воздухом по сдавленным стенкам горла, и Александр зашёлся громким низким кашлем.

Он повалился на кровать, прикрывая рот кулаком, и раздражённо отмахнулся от протянутого бросившейся на помощь Амелией платка. Доктор Белл смотрел на Александра удивлённым взглядом, но, к счастью, его брови оставались на месте, не насмехаясь, несколько секунд, а затем все же сдвинулись к переносице, так что между ними пролегла глубокая складка.

– Прошу прощения?

– Я видел вас на похоронах. Вы… – Александр снова громко несколько раз кашлянул. – Вы все время были рядом с отцом Эйлин. Разговаривали с ним. Что-то обсуждали.

Держать веки открытыми становилось сложнее с каждой секундой, и Александр Куэрво мог бы поверить в то, что ему незаметно подсыпали в капельницу снотворное, если бы не тот факт, что он все время следил за суетящимся вокруг него доктором. Он видел, как врач переглянулся с Амелией, а затем, словно Александр был маленьким неразумным ребёнком, снова мягко улыбнулся и, прежде чем дверь и веки Алекса окончательно закрылись, выдохнул:

– Уверен, вы ошиблись, мистер Куэрво. Я вижу вас первый раз в своей жизни.

Сентябрь, 2022

Двести шесть. В среднем в организме двести шесть костей, и, если сломать каждую из них, можно доказать происхождение человека от слизней.

Радио тихо шипело, разгоняя поток непрошенных мыслей. Часы минутной стрелкой медленно отсчитывали еще один час до нового тридцать пятого года, а толстый слой снега, замерший на самом краю крыши, опасно свисал, грозя обрушиться на головы прохожих. Виски пульсировали в такт размеренному дыханию, а пересохший язык изредка отлипал от нёба, чтобы дать лёгким вдохнуть очередную порцию так необходимого кислорода. Кажется, если бы можно было не думать, Уилл с радостью выбрал эту возможность, потому как каждая попытка связать беспорядочные образы в сознании вызывала лишь новый приступ головной боли и тошноту, подкатывавшую к горлу вкусом горелых макарон.

До нового тридцать пятого года оставалось всего несколько долгих часов, и Уильям Белл все еще не выбрал, в который из них он, наконец, наберётся смелости проверить одну единственную вещь в этой жизни.

С какой вероятностью ему достанется пустая позиция в барабане отцовского револьвера?

Взгляд темных глаз внимательно проскользил по втиснутым на свои места патронам, а кончик большого пальца очертил круг, зацепляя края каждого. Громкий щелчок, и барабан скрыл от Уильяма маленькие спасительные пилюли от этой боли. Трещотка вращающихся патронов и ощущение холодного металла, прижимаемого к раскалённой от жара коже. Триггер врезался в палец, наверняка оставляя на нем глубокие покрасневшие полосы, и Уилл только с большей силой сжал рукоять, унимая пробивающую руки дрожь. Казалось, это было так просто: задержать дыхание и выстрелить.

«Никто не может убить тебя. Кроме меня…»

Интересно, он и на этот раз солгал ему?

Маргарет наверняка возмутится тому, как его кровь заляпает семейные фотографии, и будет еще не один месяц припоминать ему это, оттирая с обоев следы его маленькой слабости, но почему-то сейчас хочется проверить лишь одно. Он действительно не может? Слюна с хрипом скатилась по горлу, зубы затрещали друг о друга, и Уилл замер, бросив взгляд на часы в последний раз.

Без пяти минут десять.

Выстрел острой вспышкой боли пронзил его сознание, и Уилл распахнул глаза, бездумно уставившись в потолок над его кроватью. Пятый раз за этот месяц. Пятый раз он видит один и тот же сон, словно кому-то нравится напоминать ему об этом. Взгляд проследил за тонкой полоской света, пробивающейся из-за неплотно задёрнутых штор, и затем упал на электронные часы на тумбочке около окна. Шесть часов утра встретили Уильяма Белла головной болью от двухчасового сна, невозможностью снова заснуть и навязчивым шумом телевизора из гостиной.

Он попытался перевернуться, задевая левой рукой одеяло, и поморщился – кожа под тонкой прозрачной плёнкой воспалилась, тупой пульсирующей болью напоминая о том, что еще позавчера на ней не было такой знакомой фразы «С меня хватит». Проворочавшись еще минут десять, Уилл все же принял решение не пытаться насильно уснуть – бешеный поток мыслей, забивших голову, этому не способствовал, а первые лучи солнца напоминали, что хоть он и врач – день существует для того, чтобы бодрствовать; и, натянув домашние клетчатые штаны, выполз в ванную.

Ледяная вода бодрила не хуже поставленного удара в челюсть, как его обычно встречали больничные двери. Маленький жёлтый стикер на зеркале горел в утреннем свете, отпечатываясь в памяти черными чернилами и коротким «Час дня. Доктор Калверт». Ах да, он уже и забыл, что сегодня стоило снова заглянуть на этот бесполезный приём, из которого Уильям вынес классическое «Во всех наших проблемах виноваты родители». Он и сам выучил это довольно давно – но поговорить с кем-то, кто не будет агрессивно давить на тебя хотя бы пять минут, оказалось полезно. Да и лекарство Уилл сам себе выписать не мог – он всего лишь хирург и вырезать душу, или же ее остатки, просто не был в состоянии.

Кажется, с того момента, как Алан Маккензи снова ворвался в его жизнь, прошло чуть больше недели – другой жёлтый стикер, уныло отклеившийся одним концом с налипшим на него пылью и пухом, напоминал сходить на кладбище. Уильям смотрел на него несколько долгих мгновений, прежде чем с остервенением сорвать и бросить в мусорку под ногой, попутно зацепив и едва не опрокинув ее. Уилл хотел бы сказать, что лечение ему помогает, но ни таблетки, которые он жадно глотал в надежде, что милый доктор Калверт наконец увеличит ему дозу или выпишет что-то посильней старого доброго прозака, ни задушевные разговоры не помогали, когда каждый день в твоей гостиной ошивался Алан Маккензи.

Кажется, он вообще не спал. Хотя с чего Уильям решил, что он должен?

Гостиная встретила Уилла надрывными завываниями какой-то полной женщины на экране, а Алан, заметив его появление в дверях, тут же переключил на канал с обнажёнными женщинами, пробуждая в Уилле желание отключить у себя кабельное. Авось тогда Алан и сам съедет обратно в своё жилье.

– О, ты сегодня рано! – Алан просиял, как новенький цент, оглянувшись на Уильяма и перекинув руку через спинку дивана.

Уилл нахмурился, коротко хмыкнул и, собирая разбросанные по полу вещи, прошаркал к кухне.

– А ты, как я погляжу, даже не ложился.

– Помято выглядишь. Ты сегодня вообще спал? – Алан и сам знал, что заснуть под идиллическое сопрано некоторых женщин было просто невозможно. – Или снова сидел, уткнувшись в свои медицинские журналы, как будто за два дня человеческая анатомия поменяется?

– У меня бессонница. – Уилл швырнул вещи в плетёную корзину у окна, схватил со стола стакан и, дёрнув кран, плеснул в него воды. – И постоянное желание взять отпуск, съездить на Ниагару и скинуться с одного из водопадов. – Он резко развернулся, опершись бедром о столешницу, и опрокинул в себя все до последней капли. – Как думаешь, кому придётся разбираться с моим телом: канадцам или нашим?

Алан ответил не сразу. Он помедлил с таким выражением, словно прикидывал в голове возможные варианты, а затем оскалился, не глядя перещёлкивая каналы.

– Я думаю, что тебя поболтает, как в стиральной машинке, ты начнёшь жалеть, что все это задумал, и вспоминать, что я был прав, сказав, что убить тебя, могу только я. Ты ведь уже не раз проверял, да? – его серые, почти бесцветные глаза опасно блеснули в утренних сумерках гостиной, а затем его лицо просветлело, черты смягчились, и он кивнул на валяющуюся на столе картонную коробку. – Съешь пиццу – станет легче.