Друзья поднялись по свежевымытым ступенькам крыльца. Из приоткрытых дверей на них пахнуло жареным мясом и еще чем-то вкусным.
Иван Иванович, взявшись за дверную скобу, на мгновение приостановился, втянул носом воздух, улыбнулся.
— Порядок, Платон. Наталья Васильевна у нас. Позавтракаем на славу. Входи.
Васенин толкнул плечом дверь и первым вошел в комнату. Навстречу из кухни вышла женщина с тряпкой в руках.
— Добрый день, — бодрым голосом поприветствовал ее Платон Николаевич.
Женщина несколько растерялась, быстрым взглядом окинула свою одежду и только после этого ответила на приветствие. На вид Наталье Васильевне было лет тридцать пять. Большие темно-серые глаза в прозрачных тенях пушистых ресниц и припухшие губы очень молодили ее лицо. Лишь синеватые, в мелкой сетке морщин, круги вокруг глаз сполна выдавали ее возраст. Одета она была по-летнему легко. Видимо, недавно вымытые ее волосы влажно блестели на солнце.
— Будем знакомы. Платон Николаевич, — представился Васенин, приноравливаясь одним шагом преодолеть расстояние между половиками, чтобы не наследить на чистом полу.
— Я слышала о вас от Вани… Ивана Ивановича, — почему-то поправилась Наталья Васильевна.
И по тому, как пятнисто заалело лицо женщины и с каким восхищением глядел на нее Коржов, Платон Николаевич понял, что между ними не просто соседские отношения.
Наталья Васильевна совсем по-хозяйски захлопотала с обедом, начала накрывать на стол. Около зеркала женщина каждый раз замедляла шаги, с каким-то радостным изумлением взглядывала на себя, будто удивлялась, что ее такую, какая она есть, любят. На ее лице все время держалась счастливая улыбка.
«Ишь прохвост, скрывал от меня какую кралю, — с ласковой укоризной думал о своем друге Васенин. — Все уж у них, наверно, решено. Кто она: вдова или разведенка?»
— Довольно, Наташа, садись с нами за компанию, — пригласил Коржов.
Наталья Васильевна придвинула стул и села рядом с гостем, по-мужски расставив локти на столе.
Коржов уверенным жестом раскупорил бутылку, разлил в стаканы водку, выловил из своего стакана вилкой крошки сургуча.
— Отработано у тебя это мероприятие, — шутливо заметил Платон Николаевич.
— Трезвенником себя не считаю, — согласился Коржов. — Правда, один не могу. Если не чокнусь с рюмкой другого — в горло не лезет.
— А у меня сердце все чаще пошаливает. А бывало, бутылку грохнешь, губы рукавом — и хоть бы что, — Васенин поднял свой стакан, с хитрым прищуром посмотрел на обоих, крякнул: — Так уж и быть — рискну. Может, подскажете, за что мне выпить? А?..
Но Наталья Васильевна молча взяла свой стакан и, отчаянно запрокинув голову, сделала большой глоток. Потом, не дыша, ткнула вилкой в тарелку, закусила.
За ней так же молча выпил Коржов. Васенин же, удивленно пожав плечами, только пригубил и поставил стакан на стол.
В это время порывом ветра с улицы открыло створку окна. Тяжелая занавеска выпучилась и бухнула, как хлопушка. Наталья Васильевна вздрогнула так, что водка выплеснулась на подол платья и там стало расплываться пятно. Она вся вытянулась в каком-то тревожном ожидании, взгляд стал острым, лицо начало медленно бледнеть.
Снова бухнула занавеска.
— Вот еще — ветер проклятый. — Иван Иванович поднялся и, больше обычного прихрамывая, зло прихлопнул створки, будто это они были виноваты в том, что не состоялся душевный разговор, что безвозвратно испорчено настроение самым близким для него людям. Уйдут — и он опять останется один на один с больной старухой в четырех стенах дома. Давно бродил бы все и уехал куда-нибудь, если бы рядом не жила она…
Коржов вернулся к столу, снова налил в свой стакан водки. Руки его слегка дрожали.
— Нельзя так все время, Наташа. С ума можно сойти. Может, выпьешь?
Наталья Васильевна не ответила. Безучастная ко всему, расслабленно опустив плечи, она сидела осунувшаяся и как-то сразу постаревшая. Взгляд ее потускнел, а вокруг рта легли печальные складки. Даже не верилось, что какую-то минуту назад Наталья Васильевна была веселой и привлекательной. Теперь же, теребя пальцами бахрому скатерти, сидела уже немолодая женщина. В волосах ее густо пестрела седина. Раньше это как-то не замечалось.
Платон Николаевич все больше чувствовал себя лишним среди них. Но так просто встать и уйти было неудобно. Несколько минут в комнате настаивалась тишина. На улице проехала машина. В буфете разбуженно заворковали чашечки на блюдцах. Иван Иванович продолжал стоять около стола со стаканом в руке и улыбался как-то просяще и жалко. От бледности шрам на его щеке еще больше темнел, а правый глаз с оттянутым веком казался стеклянным.
— Давайте еще по одной выпьем, — заговорил наконец он. — Пообедаем, поговорим. Очень тебя, Наташа, прошу. И тебя, Платон. Потом заглянем в мою мастерскую. Я же свои картины обещал показать.
Иван Иванович говорил торопливо и горячо, будто боясь, что его не дослушают и уйдут.
Васенин смотрел в измученные глаза друга, и на него нахлынула теплая волна острой, пронзительной жалости. В комнате ему стало жарко и душно. Он поднял свой стакан.
— Ну что ж, пить так пить.
Давайте, соседка. Наталья Васильевна отрицательно покачала головой:
— Больше не могу. Извините — я вам настроение испортила. Это получилось помимо моей воли. В моем положении каждого стука приходится бояться.
— Что же вас держит, черти полосатые? Молоденькие вы, что ли?
— Совсем немногое, — усмехнулась Наталья Васильевна. — Муж и дети.
Платон Николаевич так и застыл с поднятым стаканом.
— У вас семья?
— Вот видите? И вы уже осуждаете меня.
— Да нет. Я не так хотел сказать… — растерялся Платон Николаевич. — И давно у вас так? Простите, вы, конечно, можете мне не отвечать. Иван — мой товарищ, и то никогда о вас не рассказывал.
Наталья Васильевна посмотрела на Васенина, потом сказала:
— Нет, пожалуйста, я отвечу. Я даже рада, что вы спросили. Если хотите знать — об этом мне часто хочется рассказывать каждому встречному. Я люблю Ивана с того времени, как подросла и узнала, что на свете есть любовь.
— А ваш муж… Он не догадывается? — продолжал допытываться Платон Николаевич.
— Не знаю. Во всяком случае, он мне никогда не говорил об этом. Муж у меня хороший, добрый человек.
Коржов, неожиданно загремев стулом, встал с места. Лицо его судорожно задергалось, хрустнула в кармане расческа.
— Хороший, добрый, — закричал он. — Твой муж просто чересчур самоуверен. Думает: к кому ревновать — к калеке? Как-нибудь напьюсь и сам все ему расскажу.
Наталья Васильевна сделала вид, что не обращает внимания на угрозу Коржова. Видимо, он это говорил не первый раз.
— Ну вот, теперь вы знаете почти все, — сказала она и встала. Смело подставила себя под взгляд Васенина. — Остальное вам расскажет Иван… А теперь я пойду. Дела ждут дома.
Коржов и Васенин вышли ее провожать. Наталья Васильевна сходила с крыльца, держась за перила, нащупывая ногами ступеньки. Вот она обогнула кусты желтой акации и направилась по тропинке к своему дому. Шла не оглядываясь, а Коржов, не мигая, смотрел ей вслед.
Ветер шевелил ее волосы, теребил подол платья. Шаркнула о землю калитка, и Наталья Васильевна скрылась за высокой оградой.
Иван Иванович вздохнул протяжно и трудно и опустился на ступеньку крыльца. Рядом с ним уселся Васенин.
Через крышу дома с улицы летели белые пушинки тополей. Их было так много, будто они старались усеять всю землю. Как от первого снега, белела картофельная ботва в огороде Коржова, штакетник и кусты смородины.
— Ничего не понимаю, — проговорил Платон Николаевич.
— Чего? — не понял Коржов.
— Я о ваших отношениях. О чем вы думаете?
— Я уже давно об этом перестал думать. За пятнадцать лет устанешь думать.
— Расскажи мне, Иван. Не знал я, что ты такой скрытный. Вроде друзья, а не знаем друг друга.
— Я ведь пригласил тебя картины мои посмотреть, — напомнил Иван Иванович.