Следующие несколько дней прошли, несмотря на кажущуюся суматошность, одинаково. Ранний подъём, нескончаемый поток мелких поручений старших, вечером обязательные занятия в Обители.

Угнетает меня, что люди намного моложе моего реального возраста отдают мне приказы? Да ничуть не бывало. Здесь каждый год за три, а то и за пять в прошлом мире идёт. Местные, даже дети, намного упорнее, живучее, им не нужен комфорт, жизненных неурядиц они не боятся, препятствия не заставляют их сдаться и опустить руки. Честное слово, у них есть, чему поучиться.

Давит другой менталитет, чужие и чуждые нормы морали. До сих пор есть понятия и обычаи, смысла которых не понимаю. Да, я их запомнил, да, я им следую. Понять не могу.

Столица невелика, приличные районы я из-за беготни по делам выучил хорошо. Бедные трущобы знаю не очень. Там, во-первых, делать нечего, во-вторых, опасно. Народ отпетый, могут ножом пырнуть за мелкую монету или просто так, по пьяни. Людоловы иногда промышляют. Жителей княжества, ставших холопами по любой причине, запрещено продавать за границу, но на юге живой товар ценится, и торговцы находят способы. Дикие зверушки на окраины иногда забредают, их тоже лучше стороной обходить.

А вот в ремесленных кварталах, пожалуй, безопаснее, чем на княжеском дворе. Порядок в них поддерживался сторожами, набираемыми из здоровых местных парней, там же регулярно появлялась городская стража, которой цеховые головы подкидывали денежку «за внимание», вдобавок многие мужчины носили воинские пояса и владели даром на приличном уровне. Лихие люди туда если и забредали, то ненадолго.

В тот день Ждан должен был закончить очередной заказ, партию мелочи для конской упряжи, и я решил завернуть к нему по пути домой из Обители. Всё равно завтра сюда пошлют, так почему бы не опередить события? Немного поздновато, уже начинало темнеть, но ещё не настолько поздно, чтобы зайти было невежливо.

Ворота в доме кузнеца оказались только прикрыты, что уверило меня в правильности решения. Если бы хозяева никого не хотели видеть, они заперли бы ворота на массивный надежный засов. Во дворе дрыхли домашние ящеры. Я ещё удивился тому, что они никак не отреагировали на меня. В последнее время я здесь частый гость, могли привыкнуть, и всё равно — хоть бы гавкнули для порядка. Нет, подняли головы, посмотрели сонно, зевнули и снова продолжили валяться в пыли.

В кузне, по ощущениям, никого не было, поэтому я прошел в дом, откуда доносились какие-то звуки. На стук по косяку никто не ответил, впрочем, внутри могли и не услышать. Сени при входе длинные, звук гасится. Вытерев ноги о специально брошенный на пол пук соломы, я сделал несколько шагов и, символически стукнув в дверь основного помещения, открыл её.

Вся семья кузнеца находилась здесь. Семья — и ещё один человек.

То, что в доме происходит нечто странное, стало понятно мгновенно. С первого взгляда. Люди молча сидели на лавках вдоль стен, положив руки на колени и глядя вперед пустым взглядом, они не шевелились, даже не повернули ко мне головы. Застыли, словно изваяния. Единственным, кто меня заметил, был незнакомый мужчина в коричневом плаще, серый какой-то, тусклый, с мелкими чертами лица. Похоже, он никого не ждал и моё появление стало для него такой же неожиданностью.

Время на мгновение остановилось, чтобы понестись вскачь.

Мы сдвинулись одновременно, я выхватил нож и отступил назад, к выходу, он — неимоверно плавно поднялся с пола, где стоял на одном колене перед внуком Ждана. Будет убивать. Ещё шаг назад, незнакомец приближается на то же расстояние и заглядывает в глаза.

Тьма окружает, мир плывет и шатается, словно от сильного удара по голове. Оставшимися крохами разума еле успел понять, что столкнулся с мастером мороков. Старцы Синеокого показывали на уроках основы, но с такой силой они никогда не били. Тело не чувствуется, самообладания только и хватает, что стоять на ногах.

«Брось нож!» Повинуясь неслышимому приказу, выполняю команду. Смутно различимый сквозь темноту силуэт подступает ближе.

Меня спасло то, что я не думал. Осознанную попытку сопротивления чужак бы задавил. Я месяц с лишним каждый день по нескольку раз создавал Заморозку, утром и вечером, сберегая крохи силы, отрабатывая заклинание до совершенства. Ставя его на рефлекс. Добиваясь, чтобы рука сама поднималась в активирующем жесте, вынуждая организм действовать по многократно отработанному шаблону.

Волна холода ударила в лицо, в глазах чуть прояснилось. Противник стоял, вернее, медленно заваливался назад, по его туловищу от живота расползалась волна изморози.

Мысли ворочались медленно, им будто бы что-то мешало, единственное, на что меня в тот момент хватило, это на просто «бежать»! Шатаясь, словно мертвецки пьяный, развернулся. Врезался в стену, придерживаясь за неё, зашел в дверь. Точно так же в сенях, от стенки к стенке, отшибая плечи и несколько раз стукнувшись головой, добрался до выхода из дома. Боль помогла, немного отрезвила, и мне с огромным трудом удалось доковылять до ворот. Выйти уже не смог, ноги не несли.

Каким-то чудом встал на четвереньки. Навалившись на створку, отодвинул её и вывалился на улицу. Должно быть, зрелище я представлял собой ещё то — грязный, из царапин течет кровь, под носом тоже влажно и солоновато, не в силах стоять.

Чьи-то руки перевернули на спину, сверху нависла встревоженная бородатая рожа. Последнее, что помню, как прошу хриплым голосом:

— Стражу! Зовите! Стражу!

Больше ничего. Темнота.

Первое ощущение? Прикосновения чужих пальцев к голове.

Чьи-то ладони осторожно ложились на макушку, проходили сверху вниз по волосам, собирались в щепоти на висках и, словно захватывая нечто невидимое, отбрасывали в сторону. Затем снова, и снова.

Боль постепенно уходила. Правда, глаза открывать не хотелось — тело животным чутьем опасалось. Я, кажется, лежал у кого-то на коленях, и лежал бы долго, если бы не чужие голоса:

— Кажись, пришел в себя.

— Хорошо бы. Паря! Эй, паря!

— Какой он тебе парень? Мозоли на руках от оружия видишь? Отрок это.

Память всколыхнулась, напоминая о недавних событиях. Дом кузнеца, незнакомец, побег. Я невольно сжался и резко дернулся, привставая.

— Лежи-лежи, тебе нельзя сейчас, — сидевший передо мной на корточках стражник остановил мельтешение, надавив мне на грудь рукой. — Звать тебя как?

— Тихомир из Острожских, сын Ратибора. Заозерская сотня.

Стражник повернул голову направо и кивнул кому-то, из моего положения невидимому. Раздался топот.

— Что здесь произошло, рассказать можешь?

— Да, — я провел по сухим губам языком, сглотнул густой комок. — Могу.

Выслушав короткий и местами бессвязный рассказ, десятник (у него значок на груди блестел) покивал и ушел по своим делам, наказав никуда не уходить. То ли пошутил неудачно, то ли таким образом велел лежать и приходить в себя. Будто бы я мог что-то иное.

Стражник, снимавший с меня чужой морок, тоже ушел, напоследок подложив мне под голову кусок мягкой ткани. Чей-то плащ или свернутое полотенце, не знаю. По двору ходили люди — стражники, ремесленники, мелькнул мужчина в одежде старца Короткого Шага — а я просто валялся, медленно проникаясь пониманием, что всё-таки жив. Холодный ком, наросший в животе, постепенно растворялся.

Не знаю, кто это был и чего он хотел от Ждана. От кузнеца и его семьи, точнее говоря. В любом случае, свидетели ему вряд ли были нужны.

Спустя какое-то время в раскрытые настежь ворота вбежали Остромир и дядя Милорад, окинули двор бешеными взглядами и, заметив, подскочили ко мне. Брат рухнул на колени рядом:

— Тишка! Ты как?

— Жить буду, — прохрипел я. — Долго ли?

— Выпороть бы тебя за шуточки, да боязно, — дядя охватил мою голову ладонями и повернул лицом к себе. — В глаза смотри.

Виски прострелило болью, но практически сразу от них начало разливаться приятное тепло. Подержав ещё немного, дядя уложил меня обратно на лежанку, облегченно выдохнув: