Король от всей души радуется, что дядюшки помирились (один-то и вправду дядя, но другой – дед, хотя в английской традиции принято не вникать в тонкости родственных связей – у них все, кто не родители и не родные братья-сестры, именуются дядями-тетями и кузенами). Генрих просит слуг последовать примеру их хозяев, помириться и разойтись.

Первый слуга отвечает:

– Я готов. Раз все закончилось – пойду к лекарю.

– Я тоже, – подхватывает Второй.

– А я лекарства поищу в трактире, – весело сообщает Третий. Вероятно, квалифицированная медицинская помощь ему не нужна, хватит и чего-нибудь крепкого для восстановления сил.

Граф Уорик подает королю прошение Плантагенета о восстановлении в правах. Герцог Глостер поддерживает просьбу:

– Я уверен, ваше величество, что вы все взвесите и найдете основания для возвращения титула Ричарду Плантагенету.

Генрих не возражает.

– Да, эти основания имеют силу, – говорит он. – Мы возвращаем Плантагенету все кровные права.

– Я тоже согласен, я как все, – тут же заявляет епископ Винчестерский.

– Если Ричард Плантагенет будет нам верен, – продолжает король, – он получит не только права Мортимеров, но и права доблестных Йорков, которым он приходится родственником и наследником.

– Клянусь быть вашим покорным слугой до конца дней, – торжественно обещает Плантагенет.

Король церемонно провозглашает Ричарда «истинным Плантагенетом» и «вновь пожалованным герцогом Йоркским». Ричард в ответ произносит все положенные по протоколу слова о долге и грозится убить всех, кто замыслит зло на государя.

Все хором произносят:

– Привет тебе, могучий герцог Йорк!

Однако ж граф Сомерсет общего восторга не разделяет, и пока все поздравляют новоиспеченного герцога, он бурчит: «Погибни ты, презренный герцог Йорк».

Глостер напоминает королю, что пришло время плыть во Францию и короноваться, как было прописано в договоре, заключенном между Генрихом Пятым и французским королем Карлом Шестым Безумным. Учитывая, что коронация Генриха в Париже состоялась в 1431 году, можно полагать, что «юному годами» королю в данной сцене около 9 лет. Но на расчеты Шекспира полагаться, конечно же, нельзя: он датами и сроками вообще не заморачивался.

Король публично подчеркивает главенствующую роль своего дяди Хамфри Глостера:

Глостер сообщает, что корабли готовы к отплытию.

А вы, поди, уже и забыли, кто такой Эксетер? Не мудрено: автор бросил этого персонажа еще в первой сцене первого акта. Похоже, он и сам забыл, что такой человек есть в его пьесе, он ведь после Сцены 1 даже не упоминается в репликах других действующих лиц. Герцог Эксетер – это Томас Бофор, родной брат Генри Бофора, епископа Винчестерского, лорд-адмирал Англии, член регентского совета при малолетнем короле. Вспомнили? Настоящий Томас Бофор, герцог Эксетер, вообще-то давно уже умер, в 1426 году, то есть при том парламенте он еще был жив, а вот события вокруг Орлеана и все последующие случились уже после его смерти. Но это ничего, мы привыкли и внимания не обращаем.

Ничего важного для сюжета в монологе герцога Эксетера нет, в нем звучат только тревожные предсказания, дескать, неизвестно, что теперь нас ожидает в связи с враждой Глостера и епископа, и похоже, что все будет очень плохо.

Скажу сразу: в этой сцене не будет никаких комментариев по поводу соответствия фактам Столетней войны, ибо они смысла не имеют. Эпизод выдуман Шекспиром от начала до конца, поэтому комментировать тут абсолютно нечего. Жанна д’Арк никогда не брала Руан с французскими войсками, этот город оставался под властью Англии еще много лет после ее смерти.

Итак, Жанна привела солдат, переодетых крестьянами, к воротам Руана. Перед ними стоит задача проникнуть в город под видом торговцев зерном, обследовать территорию, найти самое уязвимое для атаки место и подать сигнал дофину Карлу, что он может идти на приступ.

Они стучат в ворота, представляются бедными французскими крестьянами, которые пришли продать зерно, их впускают. Жанна твердо уверена, что уж теперь-то Руан падет!

– Если Жанна найдет безопасный путь для вторжения, как она даст нам знать? – спрашивает Бастард.

– Она зажжет факел на башне. Это будет означать, что тот путь, которым она сама вошла в город, защищен слабее всего, – объясняет Алансон.

А тут как раз и Жанна поднимается на стену с пылающим факелом в руках. Военачальники воодушевленно собираются на штурм города. Затем на сцене появляется сражающийся Толбот, из слов которого становится понятно, что французы победили, англичане сдали Руан, и виновата во всем «проклятая колдунья, злая ведьма». Слышится шум битвы, на сцене происходят стычки.

Жанна с факелом

Жанна ведет себя вызывающе и грубо, открыто глумится над побежденными англичанами, Толбот не остается в долгу, называя ее «мерзостной ведьмой», и предлагает французам сразиться на поле боя, потому что взятие города хитростью и коварным предательством не может считаться достойной победой. Французские военачальники отказываются, чем вызывают презрение великого полководца Толбота:

Жанна уводит французов со словами:

Комментарии, как говорится, излишни. Можно исписать целую страницу, издеваясь над наивностью автора пьесы, который думает, что такими дешевыми трюками он может укрепить военную славу Англии и «лично товарища Толбота», а заодно и «опустить» французов. Фальсификация – повод для смеха, что правда, но в таких масштабах это уже не смешно. Поэтому лучше я промолчу. Вы сами все видите.

Джон Толбот клянется сделать все возможное, чтобы вернуть Руан под власть Англии. Герцог Бургундский с ним солидарен. Они предлагают герцогу Бедфорду перебраться в безопасное место:

– Так требуют недуг и возраст ваш.

Но Бедфорд категорически отказывается:

– Я буду здесь сидеть, пусть солдаты меня видят, это поднимет их боевой дух.

– Довольно слов, – решительно говорит Толбот. – «Сберем свою рассеянную рать и по врагу хвастливому ударим».

– Куда вы так спешите, сэр Фастолф? – спрашивает офицер.

– Куда я так спешу? Спасаюсь бегством. Мне кажется, опять нас разобьют, – отвечает Фастолф.

Офицер ушам своим не верит.

– Вы что, бросаете Толбота?