Примерно 1

6

00 лет назад, мир Алатуса

Драконьи Пещеры

Во чреве два созревших яйца просились наружу. Наступало время делать кладку – и желудочные спазмы машинально сдвинули малышей, второй раз за сутки.

Но дети должны были появиться тогда, когда это будет нужно. А пока… Чтобы успокоиться самой и успокоить малышей, Авала запела Песнь – и в соседних пещерах услышали, начали подпевать:

– Слушайте, дети мои, сказку,

что расскажу вам я,

ваша мать, выносившая вас

в тёмных драконьих пещерах…

Жил-был однажды глупый король,

Дракон, лишённый крыльев.

Зависть и жалость к себе –

вот что не давало ему покоя…

Позвал он однажды к себе феоманта

И спросил сего странного гостя:

«Как вырастить крылья,

скажи, феомант, ведь ты же Алатуса мудрого глас?..»

Она жила в темноте несколько месяцев, несмотря на её просьбу оставить хотя бы один факел. Мучители цинично рассудили: мол, Авала-эве при желании в любой момент сумеет осветить просторные казематы своим драконьим дыханием. Ликторов не интересовал тот факт, что она не может круглосуточно производить огонь, тем более на сносях: внутренний жар требовался для полноценного роста потомства. И в этой темноте Авала-эве медленно сходила с ума. От безысходности, от предчувствия новых унижений, которые последуют за нынешними. И от растущей ненависти к своим мучителям.

Спустя много месяцев заточения она не просто подозревала – твёрдо знала: не будет никакой обещанной свободы. Либерис Первый обманет, предаст, ибо уже сделал это с собратьями-алатусами. Рождённый с тенью крыльев, вместо настоящих, будучи, как и его покойный отец, дизалатусом, но имеющий право на трон по материнской линии, – он всегда страдал от собственной неполноценности. Никто об этом не сплетничал, но все видели и его зависть, и тоску по настоящим полётам, и ненависть к судьбе, обделившей его, сына королевы драконов, той самой сутью, ради которой тысячелетия назад был создан мир. Мир Алатуса, первого крылатого, первого познавшего ветер и свободу, время и пространство, мудрость и долголетие.

– «Тому, кто бескрылым рождён,

испытанье сулил сам Алатус,

ведь некогда сам он смиренно постиг:

не может великим стать гордый.

Лишь тот, кто стократ победил

уязвления мира и выжил…

Лишь тот, кто страшную цену принял

и поклялся стать камнем в ступенях… »

Что будет, когда наконец она выносит яйца и сделает кладку? Да, ей позволят принять человеческий облик… И наденут другие кольца из ираниума, только поменьше, – на горло, руки и ноги, чтобы при перевоплощении те её четвертовали, подобно случившемуся с Рентером-эве, посмевшим сопротивляться во время переворота. Увы, его маленькая голова, прокатившаяся по площади с онемевшими алатусами, стала лучшим аргументом к их послушанию.

Затем новорождённые яйца Авалы заберут во дворец, а вылупившихся алатусов воспитают рабами, покорными животными, заставив забыть человеческую суть. Её дети никогда не будут играть с другими человеческими детьми, не смогут учиться в Академии и, более того, не узнают, что имеют право говорить на другом языке, кроме животного, пронзительного, ящерского. Все, кто был или будет рождён в Драконьих Пещерах, обречён стать рабом!

Но, возможно, со всеми ныне здравствующими алатусами, пока ещё окончательно не преклонившими колени, Либерис уже делает кое-что похуже.

С каждым месяцем Сальватор, любимый муж и достойный воин, выглядел слабее, всё больше походя на человеческих аскетов, что рубят пещеры в глинистых горах и посвящают жизнь молитвам. Если сейчас снять с Сальватора кольца, сможет ли он перевоплотиться или построить портал? Суть древнего алатуса, одарённого крыльями и магией пространства, требовала больших энергетических ресурсов, которых у мужа наверняка уже не было.

Поэтому она выдвинула условие – и мужа раз в месяц приводили к ней, чтобы Авала-эве убедилась: Либерис благороден и готов дать время подумать. Но ему также необходима уверенность в разумности молодого поколения, поэтому важно знать, как себя чувствует Авала-эве и другие алатусы женского пола, содержащиеся в Драконовых Пещерах.

Не голодает ли Авала-эве, не мёрзнет ли она, и, главное, как себя чувствуют её малыши в утробе? Точно один? Или, может быть, второй на малом сроке не ощущался, но теперь-то дал о себе знать?

– Нет, наследник один, к сожалению, тоже алатус, – Авала неприкрыто скорбела об этом: в её благословлённой богами семье все женщины приносили только крылатое потомство. Но сейчас – как бы она хотела сейчас – чтобы родился бескрылый малыш! Тогда, возможно, их оставили бы под присмотром, но в покое.

Сальватор плакал вместе с ней, безмолвно, стоя спиной к ликтору, застывшему статуей у входа в пещеру. Плакал, пока его не ткнули кнутом в спину, напоминая об уточнении. Разумеется, об этом мог спросить и сам ликтор, в чьи вены наверняка была влита драконья кровь, позволяющая понимать тайный язык, но тут было дело принципа – в подчинении.

– Милая, ликторы узнали, что ты говорила служанке о двойном стуке сердец. Ты уверена, что малыш только один? – желваки играли на лице супруга, невыразительно глядящего в дальний угол пещеры.

«… Семь дней и ночей жёг феомант

священные травы и камень-янтарь,

постигнуть желая грядущего линии.

Взывал он к теням и ушедшим эве,

к растущим в Ущелье драконовым лилиям.

Чертил руны мёртвых и руны живых

на камнях засохшей долины…

Пока в знаках мира, немых, кондовых,

не родился вдруг лик властелина…»

Муж ждал ответа, ликтор тоже. И она обманула. Да, малышей было двое, но «второй пострадал от материнских переживаний. Придёт время, и мёртвый плод появится вместе с последом – в этом ликторы пусть не сомневаются».

Жаль, что пришлось обмануть супруга, впрочем, он, кажется, догадался о задуманном, иначе с чего бы при каждой встрече, говоря про скорое освобождение, дополнял свои «успокаивающие» речи противоречивыми фактами:

– Потерпи, Авала, скоро всё закончится, и мы уедем на наш остров. Киваруиды-эве уже там, и, говорят, довольны. Илус купается в море каждое утро и благодарит Либериса за милость. Ликторы… – муж покосился на безмолвного жреца, выпившего час назад кровь его, Сальватора, и оттого понимающего не только все слова, но и все оттенки их значений. – Ликторы и там есть, но это больше для безопасности драконов.

– Как Илус-эве чувствует себя после расставания с малышами? – горько усмехнулась тогда Авала, прекрасно понимая намёк. Илус боялась воды: в детстве её чуть было не унесло в смертельный водоворот, если бы не подоспевшая на помощь мать…

Эта знакомая, отдавшая недавно два новорожденных яйца, действительно покинула пещеру, рыдая от некоторого облегчения и счастья, ведь теперь она могла вернуться в человеческую ипостась и жить дальше, подобно другим алатусам, принёсшим присягу самозванцу. Да, без возможности создавать порталы и летать, но всё же находиться на относительной свободе.

– Киваруиды молоды, они родят ещё, – морозным тоном ответил супруг.

Илус была юна – чуть больше ста лет. Но в клетке даже глупые птицы редко делают кладки. Сможет ли Илус-эве пережить боль многомесячного одиночества в драконьей ипостаси и потерю детей? Что, если всех дракониц, решивших рожать алатусов, будут снова и снова заключать здесь, словно овцематок в овине?

– Ты видел малышей? Кто за ними ухаживает? Как их воспитывают?

Сопровождавший мужа ликтор, который до этого стоял с опущенной в капюшоне головой, поднял её и расцепил руки, собираясь жестом закончить свидание. Тема, очевидно, была запрещённой. И Сальватор торопливо ответил: