Амбал мог сразить его одним метким ударом, но не стал рисковать — отогнал Каурая еще одним взмахом бердыша и опрометью бросился через плетень. Там его ждала лошадь — взобравшись в седло, они с лучниками плюнули в них еще парочкой стрел и, пригнув головы, галопом помчалась к лесу.

Горюн провожал беглецов взглядом до тех пор, пока четверка не скрылась в зарослях, и устало отбросил молот.

— Своего убил? — спросил его Каурой, пытаясь откашляться. Ушей коснулся испуганный женский крик — вдали показались разноцветные платки. На пожарище сбегались местные.

— Пешим сбежал, — сплюнул Горюн и оглянулся на кузницу, которую пожирало оголодавшее пламя. Рубаха кузнеца была насквозь мокрой от пота, смешанного с обильно струящейся кровью.

* * *

Кузница Горюна выгорела дотла. И сколько не носились бабы с ведрами до реки и обратно — от нее осталась только каменная стена с горном да груда металла, которой никакой огонь не был страшен. Не успел пожар утихнуть, как из острога примчалась целая кавалерия во главе с паном Рогожей, который принялся носиться вокруг да около с криками и руганью, словно это его дом только что пострадал от рук лиходеев.

Воробья злющий Рогожа достал словно из-под земли и начал прилюдно распекать за нерасторопность. Тот божился, что после того, как его прогнал Горюн, он устроился за пригорком — докурил люльку и слегка соснул, решив не показываться, пока одноглазый не закончит свои делишки с кузнецом. Да так и проспал все представление, не обращая внимание ни на пожар, ни на свистящие стрелы. Тогда Рогожа разозлился еще больше и принялся драть племянника за уши. Крики “Ну, дядька!” разносились на версту.

Единственными внятными свидетелями переполоха была стайка детишек. Стоило только разбойникам поджечь крышу кузницы, шалопаи всей гурьбой попрятались в траве и с замиранием сердца досмотрели представление от начала до конца. Но, увы, более того, что и так знали одноглазый с кузнецом, дети не поведали — свалились негодяи как снег на голову, а потом быстро растворились в лесу, как и не было их.

— Раз прятали лица, значит, кто-то из местных, — почесал затылок одноглазый. — И где ты умудрился так много врагов скопить, мастер?

Горюн оставил его вопрос без ответа. Каурай шутил. Едва ли они хотели прищучить одного Горюна. Двух зайцев одним выстрелом.

После сбивчивого и невнятного рассказа детворы пан Рогожа пустился злобствовать и махать кулаками уже в их сторону, но, немного угомонившись, запалил люльку и принялся наставлять насупившегося Горюна:

— То-то же, пан, — поднялся в небо мудро заточенный ноготь, — вот тебе наука. Живешь тут на отшибе один одинешенек, а коли чего случиться, тебе и помочь некому. Как хорошо, что рядом образовался опричник! Помог тебе сладить с супостатом и охранить свое имущество. Или хотя бы часть…

Довольно кивая вслед такому рассуждению, Рогожа сделал еще одну затяжку и обратил подозрительные глаза на Каурая:

— А ты чего тут забыл? У нас в остроге чего кузнеца нет?

— Кузнец кузницу рознь, — отмахнулся одноглазый, расхаживая по углям и шуруя штыком в поисках своей сабли с кинжалом. Бросать их тут, как говаривает Кречет, было не можно. Времени до вечера все меньше. — Но теперь нам с Горюном уж точно придется воспользоваться услугами острожьей кузни. Распорядишься, пан?

— Поглядим, — загадочно пробубнил Рогожа.

— И на том спасибо.

Уже темнело, и раскрасневшиеся от горилки атаманцы начали клевать носом. Игриша самого клонило в сон. Со всей этой беготней с метлой, котами и горилкой он так и не урвал себе поживать и теперь мечтал только об одном — забиться в какой-нибудь уголок с ломтем хлеба, а потом уснуть. Бесенок, однако, не знал ни устали, ни меры — если дело касалось употребления горилки. Мальчик хлестал одну стопку за другой, в его глазах все ярче разгорались озорные искорки.

— А что насчет нового воеводиного подручного, опричника? — все пытал Милоша Рюк. — Видал его?

— Опричника? — нахмурил лоб тот. — Какого такого опричника?

— Ха, говорил же что враки! — воскликнул кто-то из атаманцев.

— Да ты погоди, — остановил его Рюк. — Не знаешь что ли кто такие опричники?

— Неа, — покачал головой Милош и плеснул себе еще горилки.

— Мне кажется, мальцу уже хватит, — покачал головой Берс и убрал полупустую бутылку со стола. — А опричника, дружок мой, легко узнать по собачьему черепу, который тот возит на лошади. Это их цеховой символ, знак сношений с нечистой силой. Иные таскают с собой еще и метлу, если вхожи еще и в круги ведьм и ведьмаков. От того их так и называют — опричники, сиречь ходящие опричь, или вне мира живых, ближе к мертвецам, вампирам и прочим чертям с бесами. Опричники бродят по полям сражений, вокруг сожженных деревень и чумных мест, похищают детей и поднимают трупы, дабы они им служили. Уроды они — один краше другого. Гутарят, по свету бродит один такой хер — с двумя лицами. Одна морда у него там, где надо, а другая прямо на затылке. Видел такого?..

— Двухголовых что-то не видал, — покачал головой Милош, довольный своей полезностью. — Но тут приезжал один горбатый… с собачьим черепом, как ты сказал. Железа на нем — во! а сам урод хоть на ярмарку отправляй. И лошадь такая злющая, только моргни — голову тебе откусит.

— Это не тот, у которого еще оглобля такая, что лошади можно голову срубить? — спросил Коляда.

— Он самый! Называет себя Каурай.

— Ты чего встречал его, Коляда? — поинтересовался Рюк.

— А то, — кивнул клыкастый разбойник. — Когда кречетовы молодчики во двор высыпали, я видел с ними опричника с огромным мечом, который убивал моих людей, одного за другим. Млада он вовсе слету разрубил напополам.

— С коня?..

— С коня и наземь. И кишки во все стороны. А еще я видел с ним черного кота, который вырвался из пылающей конюшни — размером с телегу!

— Это уж у тебя башню со страху свернуло! — хмыкнули со стороны.

— Нет, — всплеснул руками Коляда. — Мои люди его тоже видели. Любой подтвердит. Такого страху натерпелись…

— Опричник, огромный котище, который не горит в огне… Что за черта вызвал к себе Серго?!

— Гриш, подтвердит, — засмеялся Милош, — вместе с ним и приехал!

— Правда? — вскинул жирные брови Рюк.

— А то! — ухмыльнулся Бесенок и громко икнул. — Правда же, Гриш?

Страшно уставший Игриш не сразу понял суть вопроса, и пару ударов сердца не мог понять, почему атаманцы разом замолкли. Но когда до него дошло, что все головы разом повернулись к нему, он едва не выронил метлу, которой выметал разбившийся горшок. Его словно ковшом ледяной воды окатили.

— Ик! — в звенящей тишине снова икнул Милош. С лестницы застучали шаги:

— Пан Рюк!

— Чего? — развернулись телеса.

— Гости прикатили. Распрягаются. Прикажешь?

— Уже? Берс, распорядись!

Его подручный, распихивая ногами вездесущих котов, быстро скрылся за скрипучей дверью. Рюк тем временем повернулся к оцепеневшему Игришу и заинтересованно забарабанил железяками о столешницу:

— Правда, что говорит этот пьяный дурачок?

— Да, — вынужден был кивнуть Игриш и принялся лихорадочно соображать, как бы выпутаться из положения и не наговорить лишнего. — Он… похитил меня и вез с собой… уж не знаю куда. Насилу сбежал…

— Чего ему надо в Пограничье? — посыпались вопросы с разных сторон. — Наших детей воровать и мор наводить?

— Еще чего. За нами гнались наемники из Фебора, — сказал Игриш и сглотнул комок в горле, невольно вспоминая эту дикую скачку. — На него точит зуб сам воевода Крустник.

— И тут этот Крустник? — цыкнул зубом горбоносый казак Щурый. — Везде свои пальцы пустил, изверг.

— Да и пусть забирает этого горбатого — нам тут эта погань не нужна!

— Поговаривают, от опричников и завшиветь можно…

— Эх, баню бы сейчас… — запричитали разомлевшие атаманцы, уставшие от препирательств и склок. — Замаялся уже блох считать! А то будем как этот горбатый.