Но ещё до прыжка и моего удара — огонь расступился, пропуская фигуру в белом. А немного перед этим — лёгкую серебристую стрелку, белый блик.

Тварь повернула голову — и я мог бы поклясться, что в последний миг на морде у неё отразилось осознание. И ужас.

А потом серебристое лезвие пропороло ей горло.

Взметнулись хвосты — тремя кострами, и тут же потускнели с краёв. Запоздало зверь рванулся, будто стараясь уйти от удара…

— В сторону! — приказал Нэйш, выдёргивая дарт и посылая в бок бестии метательный нож с правой руки. — Агония может быть опасна.

Я откатился почти к границе пламени. Там рискнул приподняться.

Страховать было никого не нужно: драккайна растянулась на боку, хвосты темнели, обращались из огня в обычную рыжину, и бестия беспомощно сучила лапами. Хрипела — кажется даже, скулила.

Затихла после второго удара палладартом.

— Затуши огонь, — прибавил Нэйш так, будто мы с ним разговаривали минут пять назад. — Я впечатлён, Лайл, знаешь. Сам придумал упасть, чтобы она остановилась?

— Нет, мне подсказали боги, к которым я воззвал в последний момент моей жизни. Когда понял, что устранитель, кажется, решил остаться где-то в деревне.

Печать покалывало — неслабо в щит выложился… Ладно, на тушение пожара хватило. Тем более — пламя магическое: быстро прогорающее, искры вон почти не занимаются.

Нэйш неторопливо подобрал свой маск-плащ — он его скинул перед тем, как сунуться в огонь. Потом вытащил белоснежный платок и принялся протирать лезвие дарта.

— Помесь огнистой лисицы, и впрямь. Довольно редко для драккайн. И такой размер…

Подошёл, осторожно коснулся носком ботинка неподвижного бока. Присел на корточки, вытащил из бока нож, тоже протер лезвие: белая ткань опять окрасилась черноватой кровью. Нагнулся пониже — осмотреть челюсти.

— Она? — спросил я, подходя. Закашлялся — от шерсти драккайны несло чем-то вроде серы. Теперь, когда вытянулась, она казалась ещё больше: тонкие, изящные лапы, гибкое, длинное туловище. Три чешуйчатых хвоста будто тлеют изнутри, догорая — больше не вспыхнут. Чешуя — знак дракона — идёт и по хребту, на котором намечаются даже два бугорка — что-то вроде зародышей крыльев. Мех — темно-рыжий, грубее, чем у огнистых лисиц обычно, а морда более приплюснутая и круглая. Клыки, которыми легко перервать горло или раздробить кость.

— Видимо, — сказал Нэйш. Он теперь изучал лапы — тем же самым взглядом с каким препарировал бабочек (и меня). — Коготь сорван так же, следы те же. Интересно…

Безупречные пальцы пробежались по рыжей шерсти, раздвинули — показали заросший шрам. От ловушки или самострела охотника, наверное. Мел-то, может, не так уж и неправа, когда повторяет, что от хорошей жизни не становятся людоедами.

Потом пальцы двинулись дальше, вниз, к брюху. Вроде бы, я еще услышал тихий выдох — до того, как сам ругнулся в голос.

В рыжей поросли проступали соски. Выпитые досуха, растянутые и покрытые укусами — как если бы сосали звереныши, которые уже давно научились есть сами, просто хотят поймать немного детства.

— Два месяца? — спросил я с истовой надеждой и чтобы что-нибудь просто спросить.

Нэйш пожал плечами.

— Может быть.

Значит, нужно всё-таки искать логово, теперь уже как можно скорее.

— Если она… тащила для детей… есть шанс? — только и спросил я, превращаясь на пару секунд в оптимистичного идиота — для разнообразия.

Нэйш дернул ртом и ничего не сказал — с его лица так и не стекла мина убийцы. Но судя по тому, с какой скоростью он шёл по следу — а след теперь уже был, даже я его видел, она очень быстро неслась навстречу, не заботилась о том, чтобы петлять… судя по этому — какой-то шанс оставался.

Логово мы нашли через полчаса — уже по привычному запаху серы, смешанному со страшноватым духом мертвечины. И по ее следам — всё верно, она не охотилась, она просто совершала обход территории, услышала, как кто-то вторгся, увидела, что добыча беспомощна, вот и кинулась, решила поживиться. Если бы не кинулась — может, и мы бы прошли стороной.

Всё равно пришлось попетлять — кое-где следов было слишком много. Потом вышли к норе. Вернее, к лежбищу.

За переплетениями корявых стволов спуск в овраг почти не был виден. Ещё и прикрыт особенно дуплистым деревом, которое разлеглось почти поперёк него.

Нэйш перемахнул на раз, только прижал палец к губам — не шуметь, прикрывать. Соскользнул вниз, только маск-плащ мелькнул. Мне пришлось переползать медленно и осторожно, проклиная собственное телосложение.

Потом я всё-таки оказался на дне, выстланном сухими листьями, которые уже пропитались резким запахом. Под ногами хрустнули кости — дочиста обглоданные и местами прокушенные насквозь.

И почти сразу же я понял, над чем там стоит устранитель — и понял, что мы всё-таки не успели.

— Странно, правда? — тихо спросил Нэйш. — Если смотреть отсюда — кажется спящей.

Девочка лежала у его ног, на листве. Как перед этим — драккайна. Только не вытянувшись, а извернувшись, будто стараясь убежать.

Вся в порванной одежде, в висящие колтунами волосы — уж и не поймёшь, какого цвета — набились листья. Славная, наверное, была такая девчонка — как одна такая же, которой я просил передать куклу перед отправлением на Рифы…

Лицо — та его половина, которая сохранилась и не была изъедена — было и впрямь неестественно спокойным, как у человека, который после долгих кошмаров наконец увидел хоть один приличный сон. С телом было хуже — видно, ее долго гоняли до того, как загнать окончательно.

Потом мать приволокла обратно. К ним.

Четверо мелких сидели под сенью изогнувшихся корней, совсем недалеко — устроились будто под крышей, в нише. Лобастые, рыжие и большеглазые, сидели тихо и настороженно, и чёрные носы двигались с любопытством. Было им, наверное, месяца три: мне по колено. Огненные хвосты тихо попыхивали.

Вспомнились вдруг настойчивые капризы той девочки, из прошлого: «Па-ап, ну подари огненную лисичку! Они милые и пушистики».

Пушистые они точно были — сверх меры: хвосты вот только торчат да ноги длинные наклёвываются. Один попытался было в собственный хвост вцепиться — обжег нос, обиженно заскулил. Левый с краю вылупил на меня глаза: что за диво такое здоровенное?

Остальные два смотрели не на меня. На что-то за моим плечом. На кого-то…

Я глянул устранителю в лицо и молча отшатнулся. Понимать, что за твоей спиной так и маячило вот это — смерть во плоти — не самое лучшее ощущение.

— Слушай, — начал я всё-таки. — А может, не… У вас же, вроде, не в обычаях — насчет выводка…

Нэйш улыбнулся мне задушевной и чуть-чуть только нервной усмешкой — так что я почувствовал пальцы на горле.

— А я-то думал, ты хочешь начать. Не желаешь посмотреть или присоединиться, Лайл? Ну так отойди… или отвернись. Вздумаешь мне мешать — обещаю, я заставлю тебя сделать это. Хочешь — проверим, какие у меня идеи на этот счёт?

Я не хотел проверять. Потому отвернулся молча. Оскальзываясь на костях, подошёл к подъёму из логовища — попытался вдохнуть воздуха и не слушать, что там позади…

Благодарен был бы даже за крысиный визг, только вот грызун мёртво молчал.

Когда последний короткий скулёж стих — я рискнул сделать вид, что просто изучаю — сколько жертв закопано в эти слои листьев. Заметил суховато:

— Арделл это не понравится.

— О, — отозвался Нэйш, который опять протирал лезвие — теперь уже длинного ножа из ножен на поясе. — А ты собираешься ей говорить, Лайл?

Кажись, я не был так выжат с той поры, как читал дело по одному богатенькому наследнику, охочему убивать молодых девочек. А потом присутствовал на его же допросе. Теперь вот стою, тупо смотрю, как «клык» опять сдирает с плеч плащ и бережно укутывает тело девочки — на плаще тут же расплываются яркие пятна. И думаю с чего-то о том, что вещи-то конец, кровь разрушает зелье, которым пропитана ткань. И не отмывается.

— Думаешь, стоит ее… к матери? — только и сказал я, когда Нэйш сделал короткий жест: помоги поднять и закутать. — В таком-то виде.