На этот раз я не стал бить холодом. Погрузил пальцы в воду и жидкую грязь и приказал Печати — отдай. Мне нужно построить мост.

— Ходу, кому сказано!

Лед жалобно крякнул, когда устранитель шагнул на него, увертываясь от жадной пасти. Дернул за собой мальчонку — будто щенка, за шиворот. И левой рукой отправил в кольца промахнувшейся твари сверкнувшее шильце дарта.

— Свшишишишиш!!!

«Съезд чайников, — вылезло когда не надо чувство юмора, — вот и наш победитель».

Победитель, излив свое негодование, булькнулся в тину, заворочался в ней, забурлил и затих. Наверное, решил больше не связываться с Нэйшем. Тот добрался до меня в несколько секунд, волоча за собой слабо упирающегося Амеля.

— …милая, — не сбивался тот со старого мотивчика, — я… я сейчас… я приду… А вы кто? Вы зачем?

— Убираемся, — выдохнул я и на всякий случай прошелся остатками магии по местным цветочкам. Голова опять начинала кружиться.

Нэйш не возразил.

Обратный путь состоял из молчания, хлюпанья под ногами, моих тихих чертыханий — где там эти кочки, где там эта гать?! И бормотания парня:

— А куда вы меня тащите, я же… я же должен идти к ней? Стойте, нет, я пойду. Пойду… к ней. И кто вы, а? Я… вас ни разу не видел, да? Мы знакомы?

Рану ему перетянули на скорую руку, перевязать я ее смог, только когда мы вышли из клятой трясины и остановились у той самой беседки.

Журчал ручеек, и пирожковая луна предлагала всем своим видом с неба — куснуть.

Нэйш неторопливо смывал грязь с костюмчика — и тот на удивление быстро возвращал себе белизну. Я ругался сквозь зубы и промывал рану нашей несчастной наживке. Рана была глубокая — следы от мощных челюстей, и кровь не торопилась сворачиваться. Так что парень здорово ослабел.

Мало того — не помнил, что мы виделись. Да ладно — теперь он уже и сестру свою не помнил. И что у него есть отец. Так, бормотал что-то бессвязное про прекрасную деву, к которой он должен идти. Встать порывался. Понятия не имел — кто я такой и почему его расспрашиваю.

Вообще мало о чем имел понятие, если уж на то пошло. Хорошо еще — его после пережитого клонило в сон, а то пришлось бы связывать, чтоб не убрел назад в болото. Когда паренька окончательно сморило от зелий Аманды, я с чистой совестью побрел полоскаться в ручье.

— Ну, и что это за?..

Устранитель уже довел до ума сюртук и разложил его сушиться на маск-плаще. Теперь вытащил из сапога брючину — и принялся смывать с нее грязь при помощи носового платка.

— Таллея, Лайл. Легко отмывается от загрязнений, быстро сохнет. Хорошо пропускает воздух, но не холод. Очень прочная. Идеальная одежда для экспедиций или охоты. Ты разве не знал? В Дамате…

Я немного повнимал лекции о восточных традициях охоты — особенно среди важных эйшеетов, особ, приближенных к правителям. Почерпнул, что эти чокнутые выбираются на охоту, одеваясь при этом побогаче — и все сплошь в белые костюмчики из таллеи, ибо убивать — только в ритуально-белом. Правда, на них там еще навешано до черта драгоценностей, на охотничках.

Лекция была занимательной — особенно когда смываешь с рук кровь, а с лица — пот и тину.

— Что за твари? И я не имею в виду гидру.

— Беспамятники. Довольно редкие создания, по сути — тот же вирняк серебристый, или лунный лотос. Но видоизмененный. Беспамятники цветут только на крови.

— Та-а-ак, — сказал я со значением в журчащую водичку.

— Особенно опасны по ночам, хотя цветут и днем. Аромат затуманивает разум, вызывает привлекательные галлюцинации. А при долговременном воздействии…

— Теряешь память.

Нэйш пожал плечами и взялся за вторую штанину. Я пыхтел и тоже отмывал угвазданные штаны.

— Насколько они опасны? То есть… это лечится? Память можно вернуть?

— Ты можешь спросить у Аманды — у нее точно будет больше сведений.

Заодно будет причина повидать красотку-нойя. Может, притащить ей пару таких цветочков? Если, конечно, меня не сожрут в процессе собирания.

— Что-то не сходится. С какого боку тут гидра? Уж она мне точно не привиделась — болотная, двуглавая…

— Трехглавая.

— Ну и тем более. Допустим, что кто-то по недомыслию выпустил кровь в это болото — раз-другой. Местные лотосы переродились в беспамятники. Но гидра-то что же — сама сообразила, что цветочки привлекают жертв, и принялась кусать их не до смерти?

Нэйш наконец вернул себе белизну и присел на камень, задумчиво таращась в сторону болота.

— Похоже, речь идет о так называемом содружестве. Нечто подобное можно увидеть у мантикор с жуками-щитовиками. Взаимовыгодное сотрудничество двух организмов. Лотосы приманивают добычу. Гидра отступает от привычного сценария охоты и прежде всего стремится выпустить в воду кровь. Жертва все равно возвращается, пока цветут лотосы. Настолько одурманена, что не сопротивляется, когда ее утаскивают в трясину. Удачная охота для обоих организмов. Изобретательно.

Ветерок пронизал до костей. Может, конечно, это все мокрые штаны… но представилось, как все эти… шли в трясину. С улыбкой, распахнутыми объятиями. Кто-то видел клад, кто-то погибшего родственника. Каждый — свое, даже когда их уже тащили вниз. Они даже магию не думали использовать.

А над их костями теперь невинно распахивают серебристые лепестки лотосы.

— Интересно бы знать — с чего эта дрянь началась, — пробормотал я.

Пожалуй, придется побеседовать со старикашкой Иввертом как следует.

Пока я занимался глубокими выводами, Нэйш позвякивал чем-то металлическим и устрашающим в сумке.

— Надеюсь, ты не собрался туда возвращаться прямо сейчас.

Устранитель приласкал взглядом сюртук, как бы говоря: спрашивается, а зачем я тогда из себя прачку строил.

— Не сейчас, Лайл… завтра утром. Воздействие беспамятников будет слабее. А гидра как раз проголодается. Впрочем, есть одна проблема…

Грызун порядком охрип за время приключений в болоте. Но тут насторожился внутри. Посигналил хвостом.

— Видишь ли, я нанес как минимум две серьезные раны, и одна голова обезврежена. Так что гидра может ослабеть и залечь в норе. Нужно что-нибудь, что заставит ее выйти.

Я изобразил максимальное недоумение на своей физиономии — мол, ой-ей-ей, даже и не понимаю, что бы это могло быть.

— Кровь, Лайл, — терпеливо пояснил Нэйш. — Ты, случайно, не знаешь, где можно взять пинты хотя бы три-четыре? Желательно человеческой, раз уж ее привлекает такая добыча.

Уровень незнания на моем лице повысился до «первогодка в учебке законников на экзамене по истории Кайетты».

— Навестим местного врача, спросим — не осталось ли чего от кровопускания? Можешь еще раз поиграть в доктора и пояснить местным красоткам — как полезно убирать лишнюю кровушку. Можем заплатить какому-нибудь пропойце или усыпить особенно накуренного разбойника… Словом, столько вариантов, я весь теряюсь и не знаю — какой предпочесть. А ты?

— Я? Пожалуй, тоже, — полная немой зловещести пауза. — К слову, Лайл, где ты остановился?

Само собой — заведение, которое я назвал, было в двух милях от того, где я собирался спать.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Местечко называлось «Пьяная старуха», и попал я туда не сразу. Сперва пришлось худо-бедно растолкать Амеля и дотащить до поместья Ивверта. Перебудить всё поместье стуком, так что перепуганные слуги меня же едва не прикончили. Потом еще долго пререкаться — сперва со слугами, потом с хозяином. Тот был уверен, что я — крылатая дева и явилась по его душу. Под маскировкой, с товарищем-призраком.

Нэйш смылся еще на этапе пререканий, так что товарищем был Амель.

— Ох, ох, как это, что же это, — ныл папаша Ивверт во время моей повести о беспамятниках. На лысинке смешно приплясывал затертый зеленоватый колпак. — Какие ужасы. Нет, что вы, я никогда… выпускать кровь в трясину, какие глупости, ужасы какие! Бывает вот — потопнет охотник, такое бывало, а чтобы кровь в трясину — не бывало такого, нет-нет-нет, ну как такое может быть, а?