– Те ребята, которых ты сегодня видел рядом со мной, это мои друзья детства, – продолжила она. – Каждый из них в свое время пытался оказывать мне знаки внимания. Я к ним очень хорошо отношусь, люблю находиться с ними в одной компании, но не более того. Все давно поняли, что я никому из них не принадлежу и никогда принадлежать не буду. Поняли, смирились с этим, и никто из них на меня не обижается. Все, кроме Андрея. Я с ним об этом разговаривала и объяснить пыталась, даже орала как-то на него и послала ко всем чертям – все без толку, упертый как баран! Потом я просто решила не обращать внимания на его ухаживания, пропускать все мимо себя. Со временем ему должно надоесть быть незамечаемой тенью. Именно эту картину тебе и довелось сегодня наблюдать. А если вдруг на горизонте появиться кто-то на ком я отставлю свой выбор, этот «кто-то» должен уметь обеспечить мою неприкосновенность и оградить от слишком уж неравнодушных ко мне друзей! – закончила свой рассказ Элина, сверкнув глазами, произнося последнюю фразу.

– Надеюсь, что смогу оправдать твое доверие, – вырвалось у Юры, о чем он сразу же пожалел, потому что Элина моментально среагировала на эту неосторожную реплику:

– А не слишком ли ты торопишься? Я не так быстро принимаю решения, как тебе может быть хотелось!

«Характер у вас, сударыня, довольно строптивый. Я начинаю понимать несчастного Андрея»! – подумал, но вслух, естественно, не сказал Юрий.

За разговорами быстро пролетело время, отведенное на медленные танцы. Музыканты начали сматывать свое оборудование, а из колонок, развешанных под потолком по углам зала, стали вырываться неудобоваримые звуки современной дискотечной галиматьи.

– Устала я здесь, на воздух хочется! Может, уйдем? – спросила, но скорее утвердила Элина, так как тон, которым это было произнесено, возражений не предполагал.

Юра расплатился по счету, не забыв про чаевые для расторопной официантки. Выйдя на улицу, они с удовольствием ощутили легкую освежающую прохладу летней московской ночи.

Они бродили до утра по знакомым обоим с детства дворам, иногда для отдыха присаживаясь на лавочки у детских площадок. Они рассказывали каждый о себе, причем получалось это легко и свободно. Им вообще было легко находиться рядом. Ни один из них раньше ничего подобного не испытывал. У дверей подъезда ее дома они поцеловались. В первый раз – легко и свободно. А потом стояли и смотрели друг другу в глаза и улыбались.

– Завтра увидимся? – прервал молчание Юрка.

– От тебя зависит, – неопределенно ответила Элина, чмокнула его в уголок рта и, не прощаясь, юркнула в подъезд, громко хлопнув дверью.

Так Юрий Лопатин вступил в новую, не совсем открытую для его понимания, но, вероятно, безумно интересную и многообещающую фазу жизни.

***

Дом, перед которым он сейчас стоял, и раньше всегда притягивал его внимание. Это было старое обветшалое строение, вероятно начала прошлого века, а может и еще старше. Никаких, правда, табличек, гласящих, что эта перекошенная развалина является памятником архитектуры и охраняется государством, видно не было.

Спрятавшись за монолитными фасадами Новой Басманной улицы, дом каким-то чудом избежал сноса и издевательств со стороны вандально настроенной части молодой московской поросли.

Стиль постройки не был чем-то оригинальным и полностью соответствовал (если можно так выразиться), дизайнерским критериям того времени. Цокольный этаж дома, сложенный из кирпича, с одного торца утопал в грунте, как в трясине, и маленькие окошки смотрели мертвым взглядом из-под нависающего над ними современного асфальтового покрытия. Два верхних этажа были деревянными. Старые доски почернели и сильно искривились от времени. Под страшным давлением деформированных стен правильные когда-то прямоугольники оконных рам, год за годом теряя свою форму, постепенно превратились в безобразных ромбовидных уродцев, стекла которых, в соответствии с законами физики, давно должны были брызнуть в разные стороны хрустальными слезами, однако, повинуясь, должно быть, чьей-то высшей воле, они приобрели какую-то необъяснимую пластичность и послушно повторяли изменения своей оправы. Ставни, сохранившиеся на некоторых окнах, криво висели на ржавых петлях. Двускатная крыша прогнулась и почти провалилась внутрь чердачного помещения. Ее бока-скаты, некогда покрытые уложенной ровными рядами заграничной черепицей, в нынешний момент напоминали тело доисторической рыбины, чешуя которой в результате атак более крупных и свирепых хищников местами повыпадала, образовав раны-проплешины уже не кровоточащие, а затянувшиеся зеленоватой плесенью мха.

Дом медленно умирал…и все же он жил, а возможно, что-то жило в нем и своим присутствием поддерживало едва теплящийся огонек этой жизни, что подтверждал тусклый оранжевый свет, с трудом пробивающийся сквозь мутное стекло самого удаленного от входа окна на втором этаже.

С постепенно нарастающим волнением в душе он отметил, что свет всегда зажигается лишь в одном именно этом окне и только при подходе к крыльцу дома.

Он стоял и завороженно смотрел в сторону окна, пытаясь угадать, что же может быть источником этого освещения. Воображение вмиг представило ему настольную лампу с тяжелым бронзовым плафоном, какие он видел в детстве при походах в Музей Революции. В голове зачем-то возникла совсем несвоевременная мысль: «Странно что этот дом до сих пор не отключен от общегородской энергосети. Вряд ли ведь кто-то утруждает себя оплатой счетов за электроэнергию».

Внезапно он ощутил острое желание закурить, что привело его в некоторое замешательство, ведь совсем недавно он решил бросить и уже не возвращаться в «клуб потенциальных жертв рака легких». В кармане куртки обнаружилась смятая вдоль пачка «Кэмел» с одной единственной сигаретой, очень напоминавшая ту, решительно выброшенную им в мусорный контейнер примерно неделю тому назад. Прикурив от зажигалки, которую по привычке продолжал носить с собой, он ощутил блаженное проникновение табачного дыма в легкие.

Пытаясь сосредоточиться, он скосил глаза на тлеющий огонек сигареты. Зачем он здесь? Что ему нужно в этом «тараканьем общежитии»? Он не мог ответить на эти вопросы, но был твердо уверен в необходимости попасть внутрь.

И все-таки безотчетное стремление потянуть дверную ручку на себя сдерживалось ничем не объяснимым чувством приближающейся опасности и угрозы, таившейся по ту сторону входной двери.

Все сомнения развеял внезапно начавшийся дождь, который с напором на всю мощь включенного душа за несколько секунд превратил его одежду в насквозь промокшие тряпки. Независимо от того, что летний августовский вечер был умеренно теплым, вода неослабевающим потоком льющаяся с неба, при соприкосновении с телом пробирала до костей. Ощущения были сравнимы с теми, которые он испытал когда-то на отдыхе в Абхазии, безрассудно окунувшись в стремительную горную речку.

Реакция организма на такое внешнее воздействие была моментальной. Инстинкт самосохранения, включившись в работу, не позволил ему осмыслить свои дальнейшие действия, и вот он уже стоит в узком темном коридоре, а за его спиной, за приоткрытой входной дверью, ревущие потоки воды, казалось, стремятся отрезать ему путь к отступлению.

Слабенький огонек газовой зажигалки в его вытянутой руке совсем немного приоткрыл простиравшуюся перед ним завесу темноты. Поводив рукой из стороны в сторону и таким образом, произведя первоначальную рекогносцировку перед тем, как отпустить кнопку подачи газа, он успел зафиксировать в зрительной памяти вырванные из мрака фрагменты внутренней обстановки, словно изображенные на обрывках старых фотокарточек.

С левой стороны угадывались очертания деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Прямо, по всей видимости, следовало продолжение коридора, куда он и направился на ощупь, так как зажигалка предательски саботировала свое осветительное предназначение. Не пройдя и двух метров, он уперся в неожиданную преграду, которая представляла собой своеобразную баррикаду, состоящую из наваленных друг на друга продолговатых деревянных ящиков.