Вдруг в тишине родился второй слой. Женя посмотрела вперед и поняла. Молчаливая игра прекратилась. На нее смотрели два карих глаза и одни совершенно причудливые усы, которые обычно создавали причудливые звуки.

– На меня? Смотрит на меня? – Женя рефлекторно оглядела себя с ног до головы, словно убеждая себя в своем же присутствии, и с растерянным видом направила на себя указательные пальцы с вопросом к нему: – Вы меня видите?

Мужичок молча кивнул и медленно убрал с переливающихся в свете клавиш длинные жилистые пальцы. Смотрел на нее то ли с табурета, то ли с обложки.

– Ничего себе, – чуть не пропела Женя и двинулась еще ближе. Совсем скоро и пуговица!

А хозяин пуговицы, кажется, был в небольшом замешательстве. Продолжал сидеть на табурете перед синтезатором и поглядывал то на Женю, то в красный зал, где сидели одни «Sony» и другие. Наконец он привстал и, сделав шаг навстречу, что-то произнес беззвучными губами.

Это не были слова песни. Слова песни она бы сразу узнала по форме и поведению усов. Он не пел, а говорил. Но вот проблема: что бы он ни говорил ей, она его не слышала.

Остановилась в метре от него.

– А вы меня слышите?

Мужчина покачал головой.

– И я вас тоже… – разочарованно вздохнула Женя, наполняясь запахом все более горькой и объемной полыни. – Как же так? – зайти так далеко, чтобы не слышать. – И что же теперь делать? – обращаясь не то к себе, не то к полыни за кулисами спросила она.

Мужичок с пониманием улыбнулся.

– Ну вот… я встретила вас… – посмотрела, как губы, создающие песни, создавали лишь обидную тишину. – А поговорить не могу… – нахмурилась Женя.

Мужчина добродушно подмигнул и кивнул в сторону ее левой руки.

– Точно! Как я сразу не поняла! – обрадовалась Женя и, натренированным движением накинув на уши сломанные наушники, нажала кнопку на украденном плеере.

– Так вот как это работает… – поправила наушники и волосы.

– Ага, – произнес мужичок с плаката. – Так и работает.

– А можно… можно я вас подержу, – покраснев, вдруг спросила Женя.

– Конечно, – он улыбнулся и почесал усы.

Аккуратно взяла за желтый уголок и услышала слова кожей. Подушечками пальцев. Точно то, что раньше поступало через уши, теперь поступило через вспотевшие фаланги. Подержавшись за уголок, не удержалась и схватила мужичка полностью, жадно обняв двумя руками, да так схватила, что сразу почему-то заплакала. Теперь она была с ним почти одного роста. Совсем выше, чем тогда, в мае пятого класса. Мужичок ответил и обнял в ответ теплыми, словно его песни, руками.

Когда слезы закончились и песни перестали звучать, Женя отпустила желтый жакет и вдумчиво посмотрела в карие глаза над усами.

– Я, знаете… все эти годы хотела сказать вам спасибо… И еще извиниться. Извиниться за то, что продолжаю слушать вас, – поправила съехавшую ушку динамика.

– Разве за такое извиняются? – удивился мужичок.

Женя пожала плечами.

– Это я должен сказать тебе спасибо, спасибо за то, что продолжаешь меня слушать.

– Но… – Женя опять почувствовала, что из глаз покатилось. – Как же… Вы же… из-за меня не можете…

– Я могу все, – усмехнулись усы. – Разве есть что-то, что может меня остановить?

– Конечно же, нет, – немного растерявшись, улыбнулась Женя. Ей даже немного полегчало.

– Так что за меня не волнуйся, – сказал яркий мужичок. – Выкладывай, что ты там хотела сказать, я же вижу, что ты хочешь.

Женя сжалась и разжалась, точно мышца сократилась.

– Я хотела сказать… что это из-за меня вы все еще здесь, – виновато выговорила, словно в преступлении сознавалась, – из-за того, что я слушаю вас.

– Кто тебе это сказал? – нахмурились и удивились усы.

– Она, – мрачно ответила Женя.

– Значит, Она, – усмехнулся мужичок, посмотрев в зал и почесав намокший от пения лоб. – И что же Она тебе сказала?

– Всё, – угрюмо произнесла Женя и стыдливо посмотрела на деревянные доски под ногами. То ли хотела провалиться на месте, то ли хотела, чтобы само место провалилось, оставив только её и его голос.

– Прямо-таки всё? – удивился бодрый мужичок таким голосом, от которого сразу захотелось оторваться от досок.

– Да. Про это место. Про вас и таких, как вы… – Женя посмотрела ему в музыкальное лицо.

– Таких, как мы? – переспросил яркий певец. – Это каких таких?

Она хлопнула губами и замолчала, точно грузик на языке опускался по горлу в желудок. Не могла это произнести, особенно глядя в его живые глаза.

Мужичок лишь добродушно улыбнулся.

– Ты хотела сказать «мертвых»? – Женя даже восхитилась той легкостью, с которой он произнес это тяжелое слово, словно оно не весит как Камаз, однажды переехавший объем её жизни.

Она лишь кивнула. Даже слово «да» означало бы признание его неживого статуса.

Мужичок с сочувствием посмотрел. «Даже странно как-то получалось, размышляла она, пока он смотрел. – Это я ему, наверное, должна сочувствовать. Он же уже… а я еще…» – Но тогда почему так? – наконец, удалив грузик с языка, которым на проверку оказался простой волос, Женя вернула себе возможность говорить.

– Она рассказала мне про это музыкальное посмертие, рассказала, что даже… даже умерев (да, она все-таки смогла это выговорить), вы вынуждены петь из-за ваших слушателей до тех пор, пока хотя бы один из… нас продолжает вас слушать.

– Хотя бы один… – мужчина посмотрел в полный магнитофонов зал. – Видно, меня пока что слушает немного побольше… – улыбнулся он, всматриваясь туда словно через подзорную трубу. – До одного мне еще ой как далекоооо, – протяжно произнес он, словно пытаясь этой протяжностью голоса сосчитать количество рядов, что за сценой. Бесполезно, Женя уже это поняла.

– Верно, – вздохнула она, глядя на бессчетное количество эгоистов, что заставляют его петь. – Мне жаль. – наконец, сказала Женя.

– Скажи мне… – почесав волосы на затылке, вдруг обратился мужчина. – А тебе нравятся мои песни?

– Нравятся ли мне? – Женя вдруг засуетилась, чуть не споткнулась и даже как-то растерялась, скрипнув полом, что, похоже, вызвало недоумение у музыканта напротив. Конечно ей они нравились! Но она и подумать не могла, что услышит такой вопрос напрямую от него. – Да. Очень! – радостно озвучила она, удивляясь выпавшей ей невероятной возможности. Сказать ему, что его песни – Очень!

– Когда-то… – продолжила она. – Когда не стало моей подруги… в общем, когда ничего не осталось… Я слушала Вас и Ваш голос… – Женя покраснела и, кажется, начала еще сильнее потеть. – Я словно разбилась, а вы по словам и песням собрали меня обратно. Так что… вы очень-очень мне помогли. И я вам очень-очень благодарна!

Мужчина с взволнованным видом вернулся на табуретку.

– Но если ты перестанешь… Если все перестанут меня слушать… для кого же мне тогда будет петь?

Женю как ток поразил, хотя она и забыла, как он бьет. Зато она вспомнила свои детские рассуждения на скамейке, что умирала с морковным закатом.

– Не знаю… но неужели вы не хотите остановиться. Неужели…

– Знаешь… – перебил ее мужичок и как-то небрежно посмотрел куда-то в самый конец зала, в то место, от одной мысли от которого хотелось вновь отдирать заусенцы. – А ведь она рассказала тебе не все…

– Не все? – удивилась Женя и даже как-то выпрямилась и выпрямила поехавшие наушники.

Вдруг мужчина молча выполнил жест рукой, подзывая ее к себе.

Женя было хотела открыть рот, но он резко высвободил воздух из легких:

– Тшшш, – подул он на длинный палец, точно собирался сказать ей какой-то секрет, о котором другие (все в зале, включая ту самую) не должны знать.

Женя послушно кивнула, точно получив приказ от единственного того, от кого она была готова принимать приказы, и, стараясь не скрипеть досками и коленями, подошла к мужичку.

Он все также загадочно и молчаливо указал живыми глазами и мимикой-навигатором на соседнюю табуретку – бери и садись.