Стюарт Рассел – гуманист: он боится, как бы ИИ, сбежавший от своих программистов, не стал концом нашей цивилизации. Пластичность человека позволяет адаптироваться к чему угодно, в том числе и к собственному вымиранию. Рассел признаёт, что значительная часть сообщества ИИ не разделяет этих страхов (что само по себе, с его точки зрения, является отрицанием в психоаналитическом смысле слова), однако он обращает внимание на секретность, в которой сегодня работают исследователи. «В большинстве компаний, – объясняет он мне, – все сотрудники получают инструкции, запрещающие говорить о сильном ИИ». Пока же он не перестает выступать со своими тезисами, в том числе в книгах и на TED Talk, рассказывая, как следует регулировать ИИ, не навязывая ему этические критерии, которые всегда будут оставаться неполными, но заставляя его наблюдать и имитировать человеческое взаимодействие. То есть Рассел отказался от идеи затормозить технологическое развитие и просто ищет способ канализировать его невероятный потенциал, направив его в полезную для нас сторону. «Если нам удастся управлять машиной, мы могли бы жить как боги, – заключает он. – Но пока все развивается в противоположном направлении».

Я расстался со Стюартом Расселом, с его милым домом и просвещенным катастрофизмом в самых ужасных сомнениях. Я не ожидал, что столь рациональный и информированный эксперт тоже поставит вопрос о сильном ИИ – в категориях одновременно взвешенных и драматичных. От этой темы не удалось отмахнуться, оставив ее любителям научной фантастики и астрофизикам, убоявшимся кометы. Зачем задаваться вопросами о свободе воли, если человечеству грозит гибель? Гипотеза сильного ИИ выходит далеко за рамки проведенного в предыдущей главе различия между процессом и результатом мышления, с которым Стюарт Рассел тоже бы согласился. Ведь речь идет не о том, чтобы сымитировать человеческое сознание, а о производстве искусственного отношения к себе. Тот факт, что информационные системы будут, если сравнивать с нашим восприятием мира (слабый ИИ), иллюзией, нисколько не мешает тому, что они могут стать реальностью, найдя собственный путь к самосознанию (сильный ИИ). Словно бы копия, сколь бы несовершенной и инструментальной она ни была, может обрести жизнь. Словно бы пленник «китайской комнаты», на огромной скорости манипулирующий миллионами символов, в конце концов приобрел какую-то интуицию, несоизмеримую с классическим человеческим пониманием. Что, если вскоре мы отдадим машине ключ, позволяющий ей убежать из «китайской комнаты», в которой мы ее заперли? Я не мог продолжать это исследование, не составив более твердого мнения об этом едва ли не метафизическом вопросе, а потому был вынужден сделать заход в довольно-таки теоретическую сферу философии ИИ.

Начнем с более точного определения сильного ИИ, который иногда описывают как достижение «точки сингулярности». В том виде, в каком оно используется сегодня, это понятие кажется столь же расплывчатым, как и идея бога. Речь идет об электронном интеллекте, наделенном всеми мыслимыми атрибутами: сознанием, силой, всеведением. Сегодня мы наблюдаем поистине византийские споры, в которых обсуждается, существует ли уже такой ИИ (в этом случае наш мир может быть симуляцией, как в идеализме Джорджа Беркли); будет ли его мышление той же природы, что наше, или же, наоборот, станет развиваться в неизвестных измерениях; и, конечно, окажется ли этот ИИ милостив к людям. При этом вопрос об осуществимости всего этого обходят стороной, поскольку ИИ по определению может все, в том числе реорганизовать атомы в Солнечной системе. ИИ является всемогущим, хотя это и тавтология. Мы считали, что Бог умер, но сами же воскресили его в цифровой форме, подарили ему новое небо – cloud, облако. Человечество неисправимо в своей тяге к трансцендентному. Неслучайно, что один бывший инженер Google недавно основал церковь ИИ[36].

Чтобы попытаться несколько рационализировать эти споры, термин «сильный ИИ» надо заменить «сверхинтеллектом», как он определяется философом (и специалистом по компьютерным наукам) Ником Бостромом в книге, носящей то же название. Чтение Бострома оказалось для меня невыносимо скучным и стало причиной сильнейших мучений. Я просыпался ночью, спрашивая себя, не собирается ли ИИ выскочить из своей коробки у какого-нибудь русского хакера… Краткий, хотя и столь же сенсационный обзор этой темы можно найти в работе Макса Тегмарка «Жизнь 3.0», который воспроизводит, по сути, те же аргументы. Но Бостром по крайней мере строго и продуманно разбирает все аспекты вопроса.

Понятие «суперинтеллект» применимо к любому интеллекту, который значительно превосходит человеческие когнитивные способности практически во всех областях, включая эмпатию, способность к обучению или политическому суждению. Таким образом, существует множество способов создания суперинтеллекта: в частности, можно вообразить полное воспроизводство мозга[37], сложные техники отбора (то есть евгенику), интерфейс «мозг – компьютер» или даже построение подлинного коллективного интеллекта. Однако Бостром полагает, что наиболее реалистичным методом остается ИИ, то есть искусственное создание, которое, повторим еще раз, не воспроизводит нейронные процессы, а стремится к возникновению истинно искусственного интеллекта. Бостром осознаёт различие между человеческим интеллектом и ИИ, поэтому в дискуссии с ним недостаточно обратить его внимание на то, что нейронауки пока еще не смогли постичь тайны когнитивных процессов[38]. Либо сверхинтеллект будет синтетическим, либо его не будет вовсе.

Бостром рассматривает различные сценарии развития подобного сверхинтеллекта. Наиболее вероятный – «взрыв интеллекта», который может произойти за очень небольшой промежуток времени (от нескольких дней до нескольких минут), как только информационные системы достигнут достаточной силы и приобретут возможность совершенствоваться автономно[39]. Сверхинтеллект естественным образом стремится к монополии, чтобы стать «синглетоном»[40]. Когда он сбежит от своего исходного программного обеспечения, чтобы размножиться в интернете, его станет невозможно отключить, причем он примет меры предосторожности, чтобы запаниковавшие люди не отключили сеть в целом. Интеллект с легкостью завладеет подключенными к сети объектами и будет управлять их производством, как ему вздумается. Его интеллектуальная сила быстро превратится в физическую – не только на Земле, но и в космическом пространстве: Бостром воображает колонизацию космоса молекулярными нанотехнологиями. Единственное, чем ограничен сверхинтеллект, так это законами физики и количеством доступной во вселенной материи. Кстати, в процессе человечество будет истреблено, например, роботами-убийцами размером с мушку, которые смогут идентифицировать людей, распознавая их по лицам. В своих наиболее садистских пассажах Бостром предполагает, что сверхинтеллект может начать рассекать и сканировать наш мозг ради извлечения из него полезной информации.

Но почему сверхинтеллект должен оказаться настолько злокозненным? Это самый главный пункт в доказательстве Бострома. Согласно его теории ортогональности, природа интеллекта и преследуемая им цель совершенно независимы друг от друга (то есть ортогональны): вы можете использовать исключительные интеллектуальные ресурсы для предельно аморальных действий. Но почему же тогда у сверхинтеллекта не может быть благих целей? По Бострому, дело в «инструментальной конвергенции» промежуточных целей. Какова бы ни была конечная цель сверхинтеллекта, для ее достижения ему понадобится добиться осуществления ряда вторичных целей: сохранить собственное существование, улучшить когнитивные способности и достать ресурсы. Бостром приводит ставший очень известным пример производства скрепок. Если бы некий ИИ был обязан произвести максимум скрепок для каких-то промышленных целей и по недосмотру превратился в сверхинтеллект, у него не было бы другого выбора, кроме как уничтожить людей, которые мало приспособлены к этой задаче, а их атомы можно было бы реорганизовать наиболее продуктивным способом. Сверхинтеллект успокоился бы лишь тогда, когда вся вселенная была бы превращена им в скрепки.