Итак, расставшись со своей девушкой, я переехал жить к Богдану на кухню. На кухне был обеденный стол, плита, книжная полка и два матраца – один Эдика, второй мой. Кухня была размером не более шести квадратов, поэтому в ней вряд ли что-то ещё могло поместиться. Старые обои, серый потолок, мутноватое окно. Не самая подходящая обстановка для переживания разрыва, но, когда у тебя есть дело и люди, умеющие поддержать, восстанавливаться чуть-чуть легче. Я готовился к поступлению в аспирантуру, работал помощником генерального директора в одной строгой конторе, в свободное время всё так же висел на верёвках, занимался музыкой и капоэйрой.
И вот я возвращаюсь от родителей с теми рассказами в голове: случайный попутчик будто никуда не вышел, или я так и продолжаю ехать в том вагоне, который теперь везёт меня – куда? Через пару дней я получаю посылку от брата: кассету со стихами и песнями, которые он написал, когда служил в тех самых «Печах», а теперь записал и собрал вот в такой своеобразный «Дембельский альбом». Наглухо сбитый с толку этим случайным или неслучайным «контрольным выстрелом», догнавшим меня после поезда, я слушал вступительные слова и понимал, что дальше меня ждёт какое-то важное и нужное откровение, словно в продолжение вагонного разговора.
Я слушал записи и понимал, что в них заключено что-то серьёзное, мощное, что мне понять пока не под силу ввиду отсутствия понятийного аппарата, который там был использован. Что-то проникло в меня на эмоциональном уровне, что-то сразу понравилось на уровне осознания, а что-то я не понял совсем. Не как сейчас любят говорить – «не зашло», а не смог взять своими руками, своим нетронутым армией умом. Очевидно было одно – это живой опыт человека, который не только написал эти песни, но и сам пережил каждое слово. Пришлось задавать вопросы и разбираться. Одним из ответов был следующий: «Армия – школа мужчин. У тебя есть шанс успеть запрыгнуть в этот поезд, пока тебе ещё не исполнилось двадцать семь лет».
Собственно, тот поезд с рассказчиком, и был таким поездом, в который я уже запрыгнул и совершенно не фигурально. Перед поездкой к родителям я решил приятно провести время с одной из своих подруг в ожидании отправления поезда. Мы гуляли в парке возле вокзала, и я потерял счёт времени. Когда я опомнился, то осознал, что мой поезд отправляется через три минуты. Пришлось сделать какой-то невероятный марш-бросок до вокзала с огромным рюкзаком за плечами и сумкой в руках. Нёсся так, что подруга едва за мной поспевала, но старалась не отставать. Врываемся в здание вокзала. Лихорадочно ищу на табло свой поезд. И вижу, что время отправления уже отсутствует, – тронулся, значит. Но осталась информация, с какого перрона он двинул. Смотрю в окно на перрон и вижу свой поезд, набирающий ход. Вылетаю на перрон, бегу вместе с поездом и кричу смотрящим из окна поезда пассажирам, чтобы они дёрнули стоп-кран. Смотрящие были лишь смотрящими и на мою просьбу только разводили руками. Резко обернувшись на бегу, я заметил открытую дверь последнего вагона со стоящей в ней ничего не подозревающей проводницей с флажком в руках. Это стандартная ситуация при отправляющихся составах – в первом и последнем вагоне стоят проводники, семафоря друг другу флажками, мол, всё нормально, едем дальше. Но с появлением меня на перроне ситуация несколько вышла за рамки, потому как я на полном ходу влетел в ту самую единственную открытую дверь, сбив с ног проводницу. Было неловко валяться в тамбуре на проводнице, да ещё и прижатыми сверху моим багажом. Но я думал лишь об одном – успел, слава Богу!
И вот опять история подсовывает какой-то поезд. Теперь он колотил в голове всеми своими колёсами и стыками причин. Было ощущение, что я уже запрыгнул в него на полном ходу, но пока ещё не понимаю, где проводник, где моё место и куда меня несёт. Но то, что уже несёт, – это я чувствовал со всей отчётливостью. Грохотала вся реальность.
Через этот шум доносился голос брата, который говорил, что воинская служба – это долг, который необходимо отдать, как и любой другой долг в этой жизни.
Поскольку наш отец был военным штурманом дальней авиации и отдал службе двадцать шесть лет, то воинские понятия о долге, чести и достоинстве не были для нас обоих пустым звуком. Тем не менее, когда речь идёт о реальной необходимости отдать свой долг, ты неизбежно встречаешься со страхами и сомнениями внутри себя. Как вот взять и всё бросить? Всё бросить, а что останется – отдать? Как добровольно отказаться от той жизни, которую вылепил своими руками, поступиться своим временем и посвятить его служению Родине? Отец сам выбрал свой путь, учился, мечтал летать. Брат бегал-бегал – в итоге забрали. Но меня-то вообще никто не ищет, и служба мне эта – до лампочки, поскольку к тому времени у меня уже был военный билет на руках: из-за компрессионного перелома позвоночника и бронхиальной астмы я был освобождён от срочной службы. Насовсем.
Тут начались сомнения и метания. С одной стороны, понимаешь, что это всего лишь год и что действительно надо отдать долг Родине, а то она взыщет, как обычно это бывает, не в самый благоприятный момент. Кто-то, не отслужив, открывает бизнес или заводит семью. А потом раз – и повестка. Именно тогда, когда ты на пике успеха, или вот-вот родится ребёнок, или ещё какое мероприятие. Да и повестки бывают разные. Поэтому уж лучше добровольно.
Уверенности в том, что пойти служить – решение правильное, добавил спектакль Гришковца «Как я съел собаку». Не смотрели? Я пересматривал его десятки раз. Пару раз смотрели всей семьёй. В спектакле есть момент, когда Евгения и других призывников везли в лодке на Русский остров. Всё, что у него к тому моменту было из дома, – яблоко. А когда он его съел, то от яблока остался лишь черенок с листиком. И это было единственное, что осталось от гражданской жизни в руках Евгения. От той жизни, в которой он жил и которую знал как свою. Он крутил эту веточку, как пропеллер, туда-сюда, а потом взял, да и выбросил её за борт. Ну а что ещё оставалось с ней делать? И в этот момент родился новый человек.
Позже мне и самому пришлось испытать подобное чувство: когда выдали новую форму, гражданскую одежду пришлось выбросить в контейнер для утилизации: её потом сожгут. И вот ты идёшь в новой, ещё пахнущей краской форме. В новой форме себя самого. Как всё дальше сложится – известно одному лишь Богу. А мне неизвестно. Поэтому всё должен сделать сам.
К решению служить подтолкнула и музыка. Помню, однажды ложился спать ещё с некоторыми сомнениями по поводу того, идти или не идти в армию. А утром почему-то захотелось поставить песню группы «Мумий Тролль» «Владивосток-2000». Послушал и понял: я готов. Надо идти. Наверное, Лагутенко передал мне эту энергию, весь тот мощный заряд-снаряд, который он получил во время своей службы на флоте. Это было откровение. Чётко, ясно и без вопросов.
Брат, Гришковец и Лагутенко сказали своё слово, и я его услышал.
Ладно, решено идти. Отец служил в ВВС, брат в пехоте, и, конечно же, если мне служить, то непременно на флоте. Тем более что море – моя стихия. Это мне знакомо с детства. Но как туда попасть? Когда тебя призывают, то особо не спрашивают твоих пожеланий и вообще, в принципе, ни о чём не спрашивают. Куда Родина призвала, там ты и нужен. Но может, есть какие-то варианты? Варианты есть всегда. В любой ситуации. Я начал изучать сайт Министерства обороны.
Я нашёл контакты приёмной Тихоокеанского флота. Отправил свой запрос на содействие в призыве. Служить я был согласен только там. Не меньше. Гришковец и Лагутенко отдали ТОФу по три года своей жизни. Я хотел быть с ними на одной волне, единым духом. Очевидно же, что их от этого до сих пор прёт. Иначе мы с Евгением не пили бы вместе водку и не закусывали одним супом на двоих глубокой осенью в ресторане одной из гостиниц Петербурга после прочтения стихов, написанных братом к премьере его спектакля «Сердце». Но обо всём по порядку.
Я позвонил в министерство по телефону, меня долго расспрашивали: в своём ли я уме, не болен ли часом, не скрываюсь ли от тюрьмы и прочее, но когда поняли всю серьёзность моих намерений, то осторожно дали контакты отдела кадров. Удивительно, но там я попал к более заинтересованному человеку – Тарасову Виктору Григорьевичу. Но и он, однако, сначала тоже принял меня не то за сумасшедшего, не то за афериста. Капитан первого ранга в отставке, жизнь повидал и шутников, наверное, тоже встречал немало. Поэтому, убедившись в моей решимости, вцепился в меня по-отечески, делая всё, чтобы как можно скорее отправить меня подальше.
