– У мегенея – десять сюняев. Он может поручить ведение боя одному из них, не снимая с себя ответственности. Сам сюняй может вызваться вести бой вместо мегенея, если получит его согласие. Все действия будут оцениваться старейшинами, тойонами-чербиями, на совете с Ханом. К тому же тойоны будут уходить с поста, сохраняя за собой звание: если воин стал мегенеем, то чин мегенея остается за ним на всю жизнь…

– Что же получается?.. – развел в недоумении свои нечеловечески огромные пятерни Усун. – Я теперь останусь мегенеем, даже если стану немощным и буду лежать у старухи под боком?!

– Посмотрите на него, – засмеялся толстый Мадай, отчего лицо его стало еще шире, – он и в немощи собирается со старухой лежать!..

Все заулыбались: в свои почтенные годы Усун напоминал племенного быка – прямой затылок переходил в крепкую шею, а та, в свою очередь, в мощные покатые плечи, как бы перерастающие в богатырские руки… Мало кто до сих пор мог сравниться с ним в борцовских поединках!

– Да, – продолжил Мухулай, – ты теперь навеки мегеней.

Аргас настороженно относился к изменениям в укладе жизни, но это нововведение ему пришлось по нраву: оно укрепляет род.

– Хан пока еще не назначил мегенея вашего мегена, – обратился Мухулай к остальным собравшимся, – не определены еще пока и шесть сюняев. Вот я и хочу вас спросить: кого вы до поры можете выбрать на место мегенея, чтобы этот человек мог заняться подготовкой к войне?

– Благодарю вас, друзья! – воздел тяжелые руки тучный Мадай. – Мы вместе прошли не одну войну, одержали не одну победу. И мне приятно, что вы сейчас смотрите на меня и меня хотите видеть своим мегенеем. – Мадай, как всегда, самонадеянно опережал события. – Но, догоры, силы мои уже не те, пусть командуют молодые…

При этих словах Мадай почему-то кивнул на Аргаса, хотя был с ним одногодок.

– Согласен с тобой, Мадай, согласен, – кивнул Мухулай. – Заслуга твоя велика, большинство из нас прошли твою науку, чтобы стать хорошими нукерами!..

– Да, – поддержал Джэлмэ, – мы одержали не одну победу и с Божьей помощью не раз одолевали превосходящего нас числом и оружием противника: или, меркитов, татар, кэрэитов… Но ныне на нас идет враг, превосходящий нас неоднократно. В тойоны нам нужно выбирать не молодых и не старых, а тех, в кого будут верить все, от мала до велика.

– Надо готовиться к долгой войне, – коротко сказал Аргас.

– Кто будет мегенеем, решит Хан, – подвел черту разговору Мухулай. – А до той поры задачу подобрать сюняев, подготовить тысячу к военным действиям я возлагаю… на Аргаса.

Старый охотник и воин казался себе недостойным звания мегенея даже на время, но в беспрекословном повиновении перед вышестоящим в роду опустился на правое колено, склонил голову:

– Ты сказал, я услышал.

После сытного обеда и решенного дела подоспела пора испить араки: пошла чаша по кругу…

– Догор, зайдем ко мне, – по обыкновению, широким жестом подхватил Аргаса под локоть Мадай, когда тот отвязывал узду своего коня.

– Зачем? – Аргасу не нравились молодецкие выходки Мадая, который ко всему прочему еще и выглядел старше своих почтенных лет.

– В кои-то веки заделались тойонами: я – сюняй, как ни говори, а ты вообще… считай, мегеней! Это дело надо отметить!..

– Полвека тебя знаю и не могу понять: ты и впрямь такой или прикидываешься? Страшная война на подходе, а тебе все хаханьки!.. Ну, скажи, зачем ты выскочил вперед других в разговоре с Мухулаем?..

– Я и сам не понимаю, сказал, а потом думаю: чего это я ляпнул?

– Аргас, сделай его сюн алгымчой – охранной сотней, – встрял в разговор Усун. – Потрясет свое толстое пузо день и ночь в седле, может, поумнеет!..

Усун подтянул потуже подпругу и поскакал в сторону своего стана. Аргасу и Мадаю было по пути. Они помчались рысью по безбрежной заснеженной степи. Солнце уже садилось за край земли, но еще лило свой вечерний тихий свет, рассыпаясь искорками в каждом хрусталике талого снега.

– Чох, чох!.. – припустил галопом коня Мадай и, оглядываясь и посмеиваясь, высоко взмахивая плетью, стал уходить вперед.

Аргас вздохнул было, придерживая рванувшегося вслед коня, не желая участвовать в детских шалостях старого друга, но тотчас взыграло, застучало в нежданном мальчишечьем азарте сердце, пятки сами шлепнули скакуна по бокам, взметнулась плеть, и с гиканьем, припав к гриве, он понесся, полетел, словно выпущенная из тугого лука стрела.

– Чох!.. – кричал в небеса Мадай, которому склониться вперед мешал живот, и он скакал, как бы отвалившись назад. Но при этом ему удавалось быть ловким и держаться крепко в седле.

– У-ра-а!.. – поравнялся с ним Аргас.

– Ура! – поддержал его воинственный клич Мадай. Так, бок о бок, их кони взбежали на пригорок. Но на самой вершине конь Аргаса резко пошел вперед…

– Подожди, догор, сдаюсь! – взмолился Мадай.

Аргас проскакал по дуге и, останавливаясь, вздыбил коня – ну, чисто юнец! Вздыбил коня и Мадай, показывая, что он хоть и поотстал, но удали пока еще хватает!.. Смеясь, друзья съехались, дальше им было в разные стороны.

– Ну что, догор, может, все-таки завернешь ко мне, – в глазах улыбающегося Мадая появилась печаль, – а то и впрямь, удастся ли нам еще посидеть спокойно за чаркой араки, потолковать…

Возле сурта старых воинов-охотников встретили два сына Мадая, приняли поводья.

– Дай бог нашим детям такой жизни, какую прожили мы… – сказал в умилении Мадай.

– Мы жили, вечно защищаясь, жили в страхе. Мы не развязали ни одной войны.

– Разве это плохо?..

– Это было бы хорошо, если бы мы сейчас были сильнее найманов. Наших детей может ждать иная слава!..

– Дай-то бог, дай-то бог…

Парни даже не вошли в юрту. Пока друзья усаживались, очень молодая и красивая женщина поставила перед ними кожаную чашу с сушеными молочными пенками и белые глиняные пиалы, доставшиеся Мадаю после битвы. Женщину можно было принять за дочь или невестку Мадая, но по тому, как тот оскалил в масленой улыбке свои лошадиные редкие зубы, стало ясно, что это его младшая жена. «Он и пригласил для этого, – подумал Аргас, – чтобы погордиться молодухой…»

– Ты суровый человек, Аргас, – заговорил Мадай, подливая другу чай, – а мне, если честно, всю жизнь больше нравилось спать со своими женами и кочевать со скотом…

Щемящей негой обдало сердце Аргаса: с малых лет ему рисовалось счастье именно таким – степной костер, табун лошадей вдали и нежные, ласковые глаза любимой рядом… Но большую часть жизни он провел в седле, с колчаном за спиной и острой саблей на поясе. Как, впрочем, и Мадай… Помолчав, отхлебнув чайку, Аргас сказал то, о чем любил думать:

– Что наша жизнь в сравнении с задачами рода?..

– Ты думаешь, мы одолеем найманов?

– А разве у нас есть выбор?

Молодая хозяйка подала парящееся мясо на огромном блюде. Мадай и Аргас, вооружившись длинными отточенными ножами, принялись за него со страстью: у Мухулая им было не до еды…

– Ты решил уже, кого можешь предложить в сюняи? – не оставляла забота Аргаса.

– Пока одного могу предложить…

– Кого?

– Твоего сына, Мэргэна.

– Зелен еще!..

– Зато и ловок, и на глаз острый!.. Его хоть сейчас арбанаем можно ставить!..

– Рано, рано. – Аргасу трудно было быть категоричным.

Подоспели бозы – мелко рубленное мясо в тесте, – приготовленные на пару. Мужчины откусывали края, с чмоканьем выпивали наваристую жидкость, а уж потом поедали бозы. И только теперь, когда муж и гость насытились, молодая хозяйка подала бурдюк с аракой.

– Говорят, что в стране большого холода люди сначала пьют, а потом едят… – проговорил Мадай, наполняя чарки.

– У разных племен – разные обычаи. Но наши предки были умными людьми!..

Помянули в молчании великих предков: сначала, как водится, окропили аракой землю, точнее, кошму, на которой сидели, плеснули на четыре стороны духам, выпили… Терпко-кисловатая арака налила приятной тяжестью ноги и сладко затуманила голову. Аргас невольно глянул искоса на красивую молодуху, мелькнула мысль, что и он еще вполне мог бы… Но тотчас отсек ее, сдавил невидимыми перстами сердце: не только поддаваться соблазнам, даже думать о подобном не время!..