Не знаю, почему всем казалось, что она только берет – да она и сама часто так говорила. Нет… она очень много отдавала мне и, насколько я знаю, потом отдавала еще больше Олегу. Но с ним у нее вообще все пошло иначе, чем со мной, это был какой-то иной уровень отношений и в Теме, и в ванили, и я никак не мог понять, почему я не сумел добиться от нее подобного.
Иногда своим упрямством она выводила меня настолько, что я не мог совладать с собой и начинал вытворять. Поставив ее на колени, я одной рукой держал ее за подбородок, а другой хлестал по щекам так, что потом болела ладонь. Мне надо было, чтобы она отвела глаза, заплакала – ну, хоть что-то… Но она смотрела снизу вверх совершенно спокойно, как будто не испытывала боли, не замечала моего взвинченного состояния – так, словно ничего вообще не происходило. В такие моменты мне хотелось стереть ее в порошок…
Она стала будить во мне этого зверя все чаще, уж не знаю, осознанно или нет.
– Как ты не понимаешь… – шипел я ей в лицо, изо всех сил завернув голову и вцепившись в ее волосы. – Как не понимаешь, что я могу убить тебя?!
– Не можешь, – спокойно отвечала Мари, и я тут же остывал, понимая – да, не могу. Она права.
Я отталкивал ее от себя, садился в кресло, закуривал дрожащими руками, стараясь даже не смотреть в ту сторону, где сейчас лежала на полу Мари. Она выжидала пару минут, поднималась, вытирала кровь с губ и подходила ко мне, садилась рядом с креслом и, положив голову мне на колено, негромко говорила:
– Не надо, Мастер… все ведь хорошо… ты самый лучший, почему ты в этом сомневаешься?
– Тебе не с чем сравнивать!
– А может, мне это и не нужно, а? Может, я и без сравнений знаю, что это так?
И меня подмывало в такие моменты рассказать ей об Олеге, о том, как и что умеет он, как я мучительно пытаюсь достигнуть того же в Теме и никак не могу, потому что всякий раз, приезжая к нему, обнаруживаю, что он снова умеет что-то такое, о чем я даже не слышал.
Это было очень странное и новое для меня ощущение. Все детство я провел рядом с Олегом, который во всем превосходил меня – но абсолютно не придавал этому значения. Меня не давило то, что родители иногда ставили его мне в пример – возможно, потому, что делалось это всегда не в плане сравнения, а как констатация факта – «Олежка умеет то-то и то-то», а не «вот Олежка такой, а ты нет». Мне не приходило в голову, что мама и папа ставят Олега выше меня – они этого и не делали, и у нас не было причин соревноваться или что-то друг другу доказывать. Мы просто дружили, хотя он и был старше.
Теперь же… Не знаю, что произошло, почему я вдруг начал ощущать, что в чем-то проигрываю другу, уступаю, не могу догнать. И почему этим соревновательным треком оказалась Тема, в которую я пришел как раз благодаря Олегу. Если бы не он, я, возможно, так никогда бы и не открыл в себе это. Немного успокаивало только то, что в шибари я слегка превзошел своего учителя – но только в плане эстетики, и то потому, что Олег не парился над тем, как именно выглядит обвязка со стороны, ему важно было другое. Я же, имея за плечами художественную школу и какой-никакой талант к рисованию, хотел, чтобы каждый узел, каждая петля, которую я сооружаю из джутовой веревки, были эстетичными и выглядели красиво. И у меня получалось – десятки фотографий с изображением Мари в разных обвязках это подтверждали. Ну, хоть в чем-то я смог быть лучше…
Мари, конечно, в то время ничего об этом не знала. И я для нее был номер один, Мастер, первый после бога… Какого черта я не оставил все так, как было? Она не сравнивала меня ни с кем, я был для нее лучшим. Идиот…
Спустя годы, когда она была уже не со мной, я как-то спросил ее об этом. Ну, о том, сравнивает ли она меня с Олегом.
– Нет, – спокойно ответила Мари. – С тобой было одно, с ним совсем другое. Какой смысл сравнивать? Разве только поведение… Есть вещи, которые ты никогда не мог, а Олег вот может. Но в плане практик я никогда тебя с ним не сравнивала.
И от этого ответа мне не стало легче, наоборот…
«Я не уводила его из семьи, кто бы что об этом ни думал. Я знаю, его отец, например, относился ко мне хорошо с первых дней нашего знакомства, был расстроен, что у нас не сложилось, как у всех «нормальных», то есть мы не поженились, не нарожали ему внуков. Но при этом он позже считал, что именно я стала причиной разрыва Дениса с Никой. Конечно, если назвать ему настоящую причину, он тем более не понял бы…
Я никогда не чувствовала себя виноватой в том, что у Дэна так сложилась его «семейная» жизнь. Я нарочно пишу в кавычках, потому что как еще назвать жизнь, в которой людей связывает только общий ребенок, да и то не так уж сильно? И насколько должна была не уважать себя женщина, изначально согласная на вариант, при котором мужчина заявляет, что ни при каких условиях не женится, только ребенку даст фамилию? Неужели она не понимала, что для Дениса такое поведение – карт-бланш на любые мерзости? Я абсолютно точно знаю – скажи она ему, что не согласна, потеряйся на неделю-другую, и все, он никуда бы не делся, оценил бы то, что может потерять, потому что ему всегда было важно, чтобы женщина доставалась ему как трофей, как добыча, а не падала к его ногам добровольно. Мне кажется, если бы те женщины, что так хотели быть с ним, понимали эту несложную особенность его натуры, то добивались бы куда больших успехов. Вот и Ника этого не понимала…
Мне пришлось косвенно наблюдать за их отношениями те годы, что они жили порознь и в состоянии обсуждения условий окончательного разрыва. Ника часто шантажировала Дэна сыном, и первое время он на это велся, а потом перестал – начал перепроверять информацию у пацана. Со временем это прекратилось – Ника поняла, что все бесполезно. С сыном Денис виделся часто, тут надо отдать ему должное – он делил свое свободное время между нами, и я никогда не ставила себя выше ребенка, не пыталась помешать их встречам, мне казалось, что это неправильно и абсолютно аморально. Денис должен проводить время с сыном – и точка, я не имею права этому мешать. И я не кривлю душой, когда говорю, что меня это совершенно никак не задевало.
Однако в глазах тех, кто знал нас, я все равно выглядела разлучницей, любовницей. Знакомые ждали, что мы поженимся, и когда этого не произошло, я снова оказалась виноватой. К счастью, чужое мнение волновало меня слишком мало, чтобы я вообще к нему прислушивалась.
– Как долго ты еще сможешь вот так вертеть мужиком? – спросила как-то Сашка, с которой мы давно перестали общаться близко – наверное, с последних курсов института, а тут просто случайно встретились в торговом центре и решили выпить кофе. – Он из-за тебя жену с сыном бросил, а ты замуж не хочешь за него…
– Чтобы вертеть мужиком, дорогая, мне совершенно не нужен штамп в паспорте. И даже будь он там, это ничего бы не изменило. Я не хочу замуж – ни за кого, понимаешь?
– Даже за Дениса?
– Особенно – за Дениса, – я улыбнулась, понимая, что Сашку сейчас просто разорвет от негодования.
В ее личной жизни творился бардак, она безуспешно пыталась вот уже много лет развести с официальной женой своего любовника, от которого родила двоих детей (и дочери, кстати, он не дал свою фамилию), но хитрый мужик устроился удобно – три дня в одной семье, четыре – в другой. И, думаю, не надо объяснять, какой семье доставалось меньше…
Так что по Сашкиным понятиям я вела себя как идиотка – такой мужик, как Денис, вился вокруг меня буквально со школы, а я морщила нос и не собиралась «закабаляться». Но я на самом деле не хотела за него замуж – как потом не хотела этого с Олегом. Меня все устраивало так, как есть».
Мари понимала меня и видела насквозь, и вот это желание в отношениях с женщиной быть именно охотником, а не просто собирателем трофеев, уловила моментально, будучи слишком даже молодой для таких знаний. Сама она всегда была для меня желанной целью, призом, за которым я готов был бегать – и бегал. Не знаю, почему никому другому не приходила в голову эта простая мысль – не быть жертвой, не падать в ноги, а сделать так, чтобы я всегда ощущал возможность потери. Мари вот понимала…
