Зинаида подняла сестренку и обняла ее.
– Хорошо. Ты права. Сейчас просто не время…
– Вот и умница!
– И нет худа без добра! – улыбнулась Таня покрасневшими глазами и шмыгнула распухшим носом.
– Что ты имеешь в виду?
– Ежели Александр II женился на простой княгине, неравнородной, то его сын может это сделать и подавно!
– Понимает ли Государь, что собственноручно отворил ящик Пандоры, что сам и подрывает основу, на которой зиждется самодержавие, – Зинаида прикусила себе язык. Нельзя было пускаться в подобные рассуждения с ребенком. Кто знает, где и с кем она может поделиться мыслями сестры. Хорошо еще, что Зинаида не высказала все, что думала о том, как глупеют с возрастом мужчины и какими жалкими они выглядят в своих потугах оставаться страстными любовниками, вместо того, чтобы с достоинством и благородством встретить старость. Таких примеров вокруг было предостаточно.
Таня пожала плечами. Ей было абсолютно безразлично, что там произойдет с самодержавием. Главное, чтобы Поль был рядом.
XIII
Скоро братья получили ответы от Государя. Он был несказанно рад, что дети проявили благоразумие и даже определенную мудрость, которую, положа руку на сердце, сложно было ожидать от двадцатилетних юношей в таких непростых обстоятельствах. Отец был искренне признателен сыновьям, что они сняли с него груз переживаний по поводу возможного скандала и неповиновения.
В Риме Великих Князей навестил дядюшка Николай Николаевич. Сам ли он решил поддержать Царевичей или по просьбе Императора, было не важно. Главное, братья окунулись в хлопоты по приему Великого Князя и были заняты показом ему достопримечательностей, которые сами уже видели.
Затем начался карнавал. Молодым людям было невероятно любопытно увидеть его собственными глазами. Смущал лишь один момент – они еще были в трауре по матери. Арсеньев отправился выяснить, насколько это было бы уместно. К счастью, оказалось, если не принимать участия в самом действе, а лишь понаблюдать за карнавалом со стороны, это никаким образом траура не скомпрометирует. Так и поступили. Братья были в восторге. Радость на мгновение снова заглянула в их жизни.
В середине февраля к ним приехал двоюродный брат, Константин Константинович. Он внес в их жизнь забытую струю легкого веселья и беззаботности.
Только братья начинали потихоньку оправляться после всех несчастий, как их постиг новый удар. Злой рок, выбрав жертву, не собирался ее отпускать. Из объятий ангела бездны было не вырваться.
Первого марта в два часа дня Сергей, бледный как полотно, ворвался в комнату Павла без стука и дрожащими руками протянул ему телеграмму от Цесаревича, в которой тот сообщал, что на отца было совершено покушение. Император был серьезно ранен и истекал кровью. Через час пришла вторая телеграмма, уже о смерти Государя.
Великие Князья немедленно отправились в Санкт-Петербург, чтобы успеть на прощание с отцом. В Берлине выразить соболезнования к ним в поезд приехал Вильгельм I. Старик был искренне разбит горем и много плакал. Все это было невыносимо. Наконец, поезд снова тронулся в путь.
У Павла разрывалось сердце от противоречивых чувств. Он искренне любил отца. Потерять родителя столь неожиданно было адским испытанием. Не прошло еще и года после ухода обожаемой матери, и вот теперь он осиротел полностью. Великий Князь задыхался от возмущения и гнева при одной только мысли, что террористы смогли воплотить свои злодейские замыслы. Мерзавцы! Убить Царя, который дал крестьянам свободу, провел столько реформ и через несколько дней собирался рассмотреть проект конституции! Черная неблагодарность! Однако на фоне нестерпимого горя и неприятия, на мгновение из глубин сознания выныривала крамольная мысль, что для семьи, возможно, это к лучшему… Тут же юношу одолевали стыд и раскаяние за это свое ужасное чувство, которое он хотел бы утопить в темном омуте печали, чтобы оно никогда не поднимало голову. Но начинался новый круг еще более глубокого горя, затем гнева и далее по порядку…
Сергей видел, что брата терзают мучительные думы. Он сел рядом.
– Пиц, знаю, твоя душа тоже разбита и перевернута. Эти события все уничтожили… – Сергей положил руку на свою грудь, где комком стояла боль. – А более всего меня гложет, что я был зол на отца и желал справедливости… Я не мог представить себе, как мы будем жить в его новой семье. Не видел нас всех вместе после возвращения из Италии. Видел тебя, себя, братьев, но не его. Я словно вычеркнул Папá из будущего, пока он еще был жив…
– Меня тоже разъедает эта мысль…
Павел не признался брату в том, что в Риме со злости посылал отцу страшные проклятия. Он боялся, что Сергей посчитает его чудовищем…
Старший брат обнял Пица.
– Мы были расстроены из-за Мамá. Господь все видит и знает, что это слишком мучительно! Как человеку вынести такое? – Сергей задумался. – Одно хорошо, что Арсеньев настоял, чтобы мы написали отцу. Иначе сейчас мы бы себя не простили. Так, по крайней мере, он покинул мир, уверенный в нашей любви и почтении…
– Да, это большое облегчение теперь. И все благодаря тому, что ты меня уговорил… Вначале я твердо решил стоять на своем и этот брак не признавать! Слава Господу, я не стал упираться!
– Мы решили, что положимся на волю Божию…
– И вот она… Что это, если не рука Провидения?
Братья ещё долго молча смотрели в окно, не в силах в полной мере осознать всего произошедшего.
XIV
Утром Великие Князья прибыли в заснеженный Петербург. Их сразу же повели в кабинет отца, где тот испустил дух. Там сыновьям открылась страшная картина. Кровь уже смыли, но одежда убитого Государя, превратившаяся в клочки, свидетельствовала о невероятной тяжести ран. От длинной шинели Александра II, который был высок ростом, остался лишь крошечный кусок материи, небольшая пелеринка.
– Вы себе даже не представляете… Вся лестница и коридоры были покрыты его кровью. Целые лужи крови… – мрачно поделился Владимир Александрович. Он закрыл глаза и потряс головой, словно пытаясь избавиться от жутких воспоминаний, которые стояли перед глазами.
– Мы хотим увидеть Папá… – время от времени Сергей брал на себя труд говорить и за себя, и от лица младшего брата, будто они были одним целым, и у Павла не могло быть других чувств, желаний или стремлений. Младший брат не обижался, поскольку понимал, что Сергей делает это исключительно из любви к нему. Кроме того, в тот раз желание Павла не расходилось с видением старшего брата.
Останки зверски убитого Императора были перенесены в Большой храм Зимнего дворца. Братья приложились к телу. Павел смотрел на изувеченного старика в гробу и не мог узнать в нем отца. Нет, внешне это был Александр II, хоть и истерзанный и заметно постаревший. И все же, это был не он. Без царственного величия, без обуревающих чувств и страстей это было лишь тело. Лишь холодная плоть без отцовской души. Павел надеялся, что рядом с останками он почувствует родителя, но к его огромному огорчению этого не произошло.
После долгой молитвы осиротевшие сыновья отправились на место преступления, где насилу протиснулись сквозь рыдающую народную массу. Узнав их, какой-то старичок обратился к собравшимся, чтобы те пропустили детей погибшего Государя. Толпа почтительно расступилась. Мостовая была устлана цветами и венками. У выставленного образа в почетном карауле стояли часовые. Горе народа, которое в тот момент ощутили братья, тронуло их до глубины души. Вся страна скорбела вместе с ними. Это не могло залечить раны, но придавало сил и веры в то, что страшная жертва, принесенная отцом, была не напрасна.
Скоро тело Александра II перевезли в Петропавловскую крепость. Сыновья шли в траурной процессии без шинелей позади гроба, установленного на колесницу, над которой возвышался балдахин из золотой парчи, увенчанный Императорской короной. Первым шагал Александр III в генеральском мундире с Андреевской лентой через плечо, остальные братья следовали за могучей фигурой нового Императора. Маршрут выбрали длинный, через Васильевский остров, чтобы больше людей могли проститься с Царем-Освободителем. За два с лишним часа скорбного хода Павел выдохся и окоченел. Ноги промокли в тающей, хлюпающей жиже. Хоть погода стояла ясная, мороз и ледяной, пронизывающий ветер не давали забыть, что зима еще не сдала свои права. Но юноша не хотел отставать от старших братьев, которые считали холод и усталость лишь малой платой за то, чтобы почтить память отца, как должно.
