Я радостно ухватилась за подставленный Димкин локоть и мы пошли «тут недалеко».

Как и следовало ожидать, информация, выложенная в интернете, оказалась верной лишь отчасти. Действительно, были внук и бабушка. Правда, бабушка оказалась не ветхой старушкой, а вполне себе бодрой и энергичной шестидесятилетней женщиной. Судя по всему, решительной и хладнокровной. Потому что, когда появившийся неизвестно откуда пес действительно набросился на ее внука и, повалив на землю, начал трепать ребенка, схватив за капюшон курточки, бабушка не стала голосить и звать на помощь. Собаку она отогнала решительными пинками и потом еще какое-то время прикрывала собой перепуганного мальчишку, получив при этом множественные укусы рук и ног. Пса отогнали камнями и палками подоспевшие мужики, а потом и хозяйка нарисовалась, прицепила разъяренную псину на поводок и утащила в подъезд, даже не поинтересовавшись состоянием потерпевших.

Вот к этой-то хозяйке мы сейчас и шли. Аккуратненько расспросить о подробностях происшествия. И узнать заодно, не работал ли в свое время с собакой покойный Юра Кузнецов.

— Только давай так: говорить буду я, а ты помалкивай, в крайнем случае, сочувственно улыбайся.

— Чему там сочувствовать? — не поняла я. — Это же не хозяйку собака покусала, а бабушку с внуком. Как они, кстати?

— Мальчишка нормально, только испугался очень. А у бабушки раны серьезные, да еще и сердце прихватило потом. Она в больнице сейчас.

Мы зашли в подъезд обычной блочной пятиэтажки. Домофон на двери был сломан, так что в нужную квартиру мы позвонили без предупреждения.

Я ожидала услышать из-за двери неистовый собачий лай и на всякий случай спряталась за широкую Захаровскую спину. Вспомнилось вдруг, что идем мы в гости к хозяйке собаки, запросто покусавшей двух человек. Как-то не по себе стало от этой мысли. И активно участвовать в расследовании что-то расхотелось. Но было уже поздно — за дверью послышались шаги и женский голос спросил: «Кто там?». Видно, дверному глазку хозяйка не доверяла.

— Милиция, — успокоил Димыч, тыча в глазок развернутым удостоверением.

Мне предъявить было нечего, поэтому я, вспомнив Димкин совет, постаралась сочувственно улыбнуться. Не знаю, получилось ли у меня изобразить сочувствие, или красные корочки успокоили хозяйку квартиры, но дверь она нам открыла.

Хозяйка, невысокая худая женщина, куталась в теплый халат и смотрела на нас настороженно. Время от времени она шмыгала носом, отчего кончик его смешно приподнимался. Этим своим подвижным носом и юркими глазками хозяйка квартиры здорово напоминала мышку-норушку. Только умиляться, глядя на нее, совсем не хотелось.

— Елена Петровна? — уточнил Димыч и, дождавшись, утвердительного кивка, продолжил. — Мы из милиции. По поводу вашей собаки.

Мышка-норушка вдруг воспряла духом, даже как будто выше ростом стала. Радостно засуетилась, приглашая нас проходить. Тапочки предложила. Правда, ни мне, ни Димычу не подошли те микроскопические шлепанцы, что выложила перед нами враз преобразившаяся хозяйка. Прошли так, без тапочек.

Дождавшись, пока мы сядем рядком на диван, Елена Петровна юркнула в кресло напротив и затараторила, комкая в руке платочек:

— Вот спасибо, что пришли! А я всегда знала, что милиция наша в беде не оставит. А дочь мне: «Брось мама, бесполезно». А я верю, что законы наши граждан защищают от произвола. Это участковому нашему дела нет до наших печалей. А я ему сразу сказала, что дела этого так не оставлю, и прокурору напишу, как он преступников покрывает.

Я посмотрела украдкой на Димыча. Тот сидел с невозмутимым видом, слушал тетку, кивал и помечал что-то в блокноте.

— А ведь он мне как родной, вот как ребенок прямо. Я ему: «Джоник, сыночек», он подойдет, положит мне голову на колени и смотрит так внимательно, как человек прямо.

Хозяйка вдруг всхлипнула и промокнула глаза платочком.

— Елена Петровна, а вы с каким дрессировщиком занимались?

— С каким таким дрессировщиком? — тетка убрала от лица платочек и посмотрела на Димыча с недоумением.

— Ну, Джоника вашего вы дрессировали? К кому на площадку водили? Фамилию не помните? Или хоть имя.

— Этого я не знаю. Мне ведь его дочка с зятем отдали, когда ему уже два года было. Они все время на работе, им некогда за Джоником ухаживать. А я на пенсии. Времени много, да и веселее мне с ним было. Так что, про дрессировщика ничего не скажу, не знаю. Может, и водили к кому, это надо у дочки спрашивать. А я не водила. Он и без всяких дрессировщиков все понимал, прямо как человек. Да и как бы я его дрессировала, я же женщина. А он здоровый такой. Как начнет тянуть, так, не поверите, прямо руки все выворачивал. А эти все говорят, мол, на поводке надо водить. Попробовали бы сами такого на поводке. Без рук останешься. Да и незачем — он же умный, он и так все понимал.

Тетка снова всхлипнула, словно спохватившись. Потом продиктовала Димычу адрес и телефон дочки. После этого опять вернулась к рассказу о том, каким умным — «прямо как человек» — всегда был Джоник.

— И не слушайте никого, не агрессивный он. Я сколько раз говорила, от собаки нельзя убегать. Конечно, он догонять бросался. Он же думал, с ним играют так. Я вот в книжке читала, что у них это инстинкт такой. А они орали да угрожали. Лучше бы детям своим наказали, что от собак нельзя бегать. Сами виноваты.

Елена Петровна всхлипывала, вытирала глаза и носик платочком, а сама смотрела поверх него на нас, проверяла реакцию. Я, совершенно ошарашенная, пыталась изо всех сил улыбаться как можно сочувственнее, а Димыч слушал очень внимательно. Вот что значит профессионал. Или ему на самом деле про Джоника слушать интересно?

Кстати, а что это Джоника нигде не видно?

— Елена Петровна, а где ваша собака? — воспользовалась я возникшей паузой.

Она посмотрела на меня почти с ужасом, будто с размаху на стену налетела.

— То есть, как это где? Вы же из милиции? По заявлению? Так что же вы спрашиваете?

В этот момент Димыч наступил мне на ногу, и я захлопнула рот. А хозяйка Джоника еще пуще залилась слезами.

— Нет больше мальчика моего! Нету! А какой умный был. А ласковый какой. Подойдет, голову на колени положит и смотрит, смотрит. И как только рука поднялась, на такую чистую душу! Я говорила им, что он играть хочет. А эта дура старая давай ногами махать. Конечно, он разозлился. Любой бы разозлился, если пинают да орут. Сами виноваты, а пострадала невинная душа.

— Джоник? — осторожно уточнил Димыч.

Елена Петровна кивнула.

— А что с ним случилось?

— Как же? Вы же из милиции. Я же все в заявлении написала, — она перестала плакать и посмотрела на нас с подозрением. — Вы по какому вопросу, вообще?

— По этому, по этому, — успокоил Захаров. — Вы расскажите все подробно.

— А чего рассказывать? Я все в заявлении написала. Вышли мы, значит, из дома с Джоником, я его и с поводка еще отпустить не успела. Вот, кстати, отметьте у себя, что в этот момент собака на поводке была, никаких правил мы с ним не нарушали, врет все участковый наш. Идем, никого не трогаем. И тут мордатый этот, из двенадцатой квартиры. И с ним Лешка, алкаш местный, все время во дворе ошивается, больше всех ему надо. И Лешка этот мордатому на нас показывает: «Вот, мол, они». Мордатый к нам. Подошел молча, ни слова не сказал. Достает пистолет. Я как увидела, у меня все прямо затряслось внутри. Стою, вдохнуть не могу, ноги отнялись. А он подошел совсем вплотную и в Джоника выстрелил. Да не один раз, много. Я кричу: «Что же ты, бандит, делаешь?». А он мне: «Скажи спасибо, что патроны у меня кончились!». И матом на меня. Я за рукав его схватила, давай милицию кричать, только их ведь нет никогда, если нужны. Вот и участковый наш такой же. А мордатый, он здоровый такой, почти как вы, только пониже, меня оттолкнул и пошел себе в подъезд. Я к Джонику, а он уж и не дышит. И в крови весь. Я в милицию — это же убийство среди бела дня. Да и денег собака стоит немаленьких, порча имущества, как-никак. А в милиции наш участковый. И знаете, что заявил? Что давно пора было Джоника моего пристрелить, да у него руки все не доходили.