Я отобрала у нее на всякий случай ножик и силой усадила на стул.

— Давай лучше кофе выпьем!

Ларка согласилась и на кофе. Она вообще человек компанейский — хоть кофе пить, хоть ремонтом заниматься, хоть поехать на другой конец города за какой-нибудь срочной надобностью. На Лариску всегда можно рассчитывать. Главное, не дать ей понять, что то, о чем ты ее просишь, очень важно и необходимо. В этом случае она развивает деятельность, пугающую масштабами. Дай ей волю, она не остановится на моих жалких шести кочанах. Порубит в мелкую труху их, а потом сбегает на рынок за новыми. Да еще и меня прихватит в качестве тягловой силы. В результате я буду иметь промышленные запасы капусты и досаду по поводу потраченного непонятно на что воскресенья. А еще надо будет придумать, куда деть ту прорву капусты, которую я буду иметь, если вовремя не нейтрализую Ларку.

Кочаны я спрятала под стол, от греха подальше, убрала с глаз долой все ножики-шинковки и выставила на стол чашки и вазочку с печеньем.

Лариска цапнула печенюшку и начала, глядя на меня невинными глазами:

— Наташ, а ты Димыча своего давно видела?

Нехорошие предчувствия заворочались в душе с удесятеренной силой. Неспроста это все: и ранние визиты, и интерес к моей личной жизни. Когда все по отдельности, еще ничего. А вот когда все разом, да еще в воскресенье утром, да еще спустя всего неделю после убийства, невольными свидетелями которого мы стали…

— Давно, — я налила кофе в чашку и подвинула ее ближе к Ларке. — И видела давно, а когда разговаривала, вообще не помню. И расспрашивать ни о чем не буду, предупреждаю сразу. Он все равно ничего мне не расскажет. А ты пей кофе, пока не остыл. Пей, не отвлекайся.

Пару минут помолчали. Я придумывала, как увильнуть от непростого разговора, а Ларка — как половчее меня в этот разговор втянуть.

Знакомство с капитаном Захаровым снова начинало осложнять мне жизнь. Я потому и не афиширую особо его место работы, что все знакомые, узнав, что мой близкий друг работает в милиции, начинают передавать ему разные просьбы. От «сделать техосмотр» до «посадить соседа-пьяницу». Димыч за много лет научился от таких просьб отмахиваться, а я не могу. Я сначала ломаю голову, какими словами передать это Димычу, чтобы он не послал меня сразу, а потом, когда пошлет, придумываю, как передать отказ просителю, чтобы не сильно обидеть. И то, и другое обычно получается плохо, я чувствую себя виноватой и стараюсь не попадаться на глаза недовольным знакомым.

Отказывать Ларке особенно неприятно — очень уж она искренний и бесхитростный человек. Но придется. Я ведь знаю, зачем она пришла ко мне с утра пораньше. Наверняка, попросит, чтобы я узнала у Димыча, как идет расследование убийства фигуранта Юры. Есть ли уже подозреваемые, и когда схватят убийцу?

— Значит так! — сказала я решительно и посмотрела ей прямо в глаза. — Я у Димыча ничего узнавать не буду. И не проси. Он мне ничего не расскажет. К тому же, если помнишь, мы с тобой не стали дожидаться милицию. Сбежали с места преступления, можно сказать. Как ты думаешь, Димка нас за это похвалит?

Ларка смотрела на меня жалобно и даже не напомнила, что «сбежали с места преступления» мы по моей инициативе. Она-то готова была принимать активное участие в следственных действиях, если бы ее к этому допустили. Уж по крайней мере, рассказать все, что видела. Но я малодушно решила, что видеть мы толком ничего не видели, свидетели из нас бесполезные, а связываться лишний раз с милицией ни к чему. Поэтому я решительно схватила за руки сына и Лариску и потащила их к остановке.

Бегства нашего никто не заметил — на соревнованиях мы были людьми случайными. Кроме Светланы нас никто не знал, а ей было в тот момент не до того. Самой Светлане пришлось все же иметь дело с милицией, хоть она этого и не любила. Ее, как и всех остальных участников «Русского ринга», записали в свидетели и уже несколько раз допрашивали. При этом вопросы задавали все время одни и те же, а в ответ ничего не рассказывали. Такое ощущение, что убийцу и не ищет никто, а свидетелей таскают на допросы просто так, чтобы создать видимость работы.

Все это мне рассказала Ларка со слов Светы. Теперь понятно, откуда ветер дует! Отчаявшись добиться подробностей от правоохранительных органов, свидетели преступления решили выведать все окольным путем. Тем более, что Лариска широко распространила информацию о моих связях в милиции.

— Кто тебя за язык тянет? — не выдержала я. — Сколько раз уже об этом говорили. Не рассказывает мне Димка ничего про работу. Иногда только, когда уже дело закроют, преступника посадят, может рассказать в общих чертах. А пока следствие идет, он будет дурака валять и говорить, чтобы не лезли не в свое дело. Ты же его знаешь!

— Знаю, — согласилась Ларка. — А давай признаемся, что тоже там были. Тогда это будет уже наше дело. Может, он тогда что-нибудь расскажет.

— Тогда он нас сам убьет. Лично. Чтобы не портили картину раскрываемости. И как мы будем признаваться? «Ах, простите! Мы сначала сбежали, а потом передумали»? Поздно теперь признаваться, надо было сразу.

Солнце припекало совсем по-летнему. Не грело толком, но обещало, манило. Хотелось снять куртку, а заодно и свитер, и брести куда-то, загребая ногами листья. Жмуриться, подставив лицо солнцу, и ни о чем не думать.

С последним было труднее всего. Не думать не получалось. Потому что сын испытывал те же чувства, но решил все эти внезапно возникшие желания тут же и осуществить. Снял и куртку, и свитер, и шапку куда-то ухитрился закинуть так, что мы с Ларкой безуспешно искали ее битых полчаса. Ребенок делал вид, что не помнит, в какой момент лишился шапки, делал честные глаза и в поисках совсем не помогал. Скорее мешал, потому что был самой незаинтересованной в успехе стороной.

Принес шапку Гектор. Может, сам, а может, Светлане надоело наблюдать, как мы мечемся по лесу с перепуганными лицами. В общем, умная псина ткнулась мордой в землю, покружила для виду немного неподалеку, а потом подошла спокойно к куче листьев и, разрыв ее лапами, явила миру злополучный головной убор.

Я приняла обмусоленную шапку, отряхнула ее, как могла, от осеннего древесного мусора и нахлобучила на голову своему малолетнему балбесу.

— Ну что, все еще хочешь собаку? — поинтересовалась Света у моего насупленного отпрыска.

Тот подумал немного и молча кивнул.

Вот еще напасть на мою голову! Я, конечно, готовила себя морально к тому, что рано или поздно ребенок попросит завести какую-нибудь животину. Но надеялась, что удастся сойтись на хомячке или, на худой конец, морской свинке. Места занимает немного, прокормить не сложно, да и выгуливать ежедневно не надо. Красота! Или черепашка какая-нибудь. Те вообще, говорят, на зиму в спячку впадают. Или это ежики? Неважно. Главное, я надеялась удовлетворить детскую любовь ко всему живому чем-то мелким и необременительным.

А возникли Светлана с Гектором.

И если после соревнований ребенок ограничивался тонкими намеками, то сегодня заявил открытым текстом, что больше всего на свете хочет собаку, причем непременно овчарку. И даже предательство Гектора, отыскавшего тщательно спрятанную ненавистную шапку, его мнения не изменило. Только овчарку. Обязательно. И лучше прямо завтра.

Да еще Ларка влезла с неожиданной поддержкой.

— Наташ, а правда, почему бы вам собаку не завести? Это же такая красота!

— Лара, ты думай, что говоришь. — Я постучала себя кулаком по лбу, пытаясь донести до нее всю абсурдность подобных заявлений. — Какая собака? Кто с ней гулять будет? А воспитывать? Это один раз хорошо по лесу прогуляться, палочки побросать, — я посмотрела вслед убегающим за одной палкой Гектору и сыну, — а содержать собаку постоянно — совсем другое дело.

— Вечно ты все усложняешь, — вздохнула Ларка. — Боишься чего-то заранее. А собака — это друг. И защитник. Если у тебя будет собака, к тебе никто в темном переулке не пристанет.