Только когда эта парочка скрылась за дверями подъезда, Ольга вспомнила, что так и не сказала бывшему мужу самого главного.

Фотоальбомов в семье Кузнецовых было много. Самых разных: и старых — в потертых плюшевых обложках, и поновее — в чехлах из клеенки, и современных — с прозрачными кармашками для фотографий. Все они лежали грудой на низком столике, и я перелистывала их один за одним. Остановиться было нельзя. Как только я откладывала в сторону просмотренный, Зоя Васильевна Кузнецова тут же подавала мне следующий. Лицо у нее при этом было жалобным, просящим. Как будто, разглядывая семейные фотографии, мы оказывали ей неоценимую услугу. Ей очень важно было показать хоть кому-то, что у нее был сын. Вот он совсем маленький, видите? А вот это мы на Черном море, в санатории. Юрочке здесь лет пять, видите? А это он в первый класс пошел. А это он в деревне у тетки. Там коза была и Юрик маленький ее очень боялся. Вот он, с двоюродными братьями на рыбалке, видите?

Ей было важно, чтобы про ее мальчика знало как можно больше народу. Казалось, что если все будут знать, что он был, сын не умрет совсем, окончательно. Будет память, или как там это называется? Будет не так больно. И она совала нам с Димычем эти альбомы, ворошила настойчиво страницы, с которых смотрело прошлое. Ее прошлое, ее мальчик, ее жизнь. Муж сидел рядом — безмолвный и безучастный. Только иногда поворачивал голову и пристально смотрел на нее. Будто проверяя, что она все еще здесь, на месте. На нас он, кажется, совсем не обращал внимания. Застыл, как в капле смолы, в вязком мареве горя.

Я листала альбом со старыми, еще черно-белыми фотографиями и боялась поднять глаза. Димыч задавал какие-то вопросы. Судя по усталому и равнодушному тону Кузнецовой, задавал он их уже не в первый раз.

Пролистнув несколько страниц, я наткнулась на фотографию Юры-подростка в обнимку с овчаркой.

— А это Юрочка с Рексом, — заметила мое внимание Зоя Васильевна. — Собака такая у него была. Ох, умнющий! Юра сам его дрессировал, представляете. Никто не помогал, все сам. И собака получилась просто загляденье. Ему нравилось с собаками возиться.

Она всхлипнула и прижала к лицу мокрый, хоть выжимай, платочек.

Я перевернула страницу. Опять Юра и Рекс. На каждой фотографии — только вдвоем. Иногда с кем-то из приятелей. Иногда с родителями. Но всегда — растущий от фотографии к фотографии Юра и матереющий Рекс. На улице, на пляже. Дома, на фоне дефицитного настенного ковра. Под новогодней елкой, Юра в дурацкой маске зайца и Рекс со свертком в зубах. Совсем почти взрослый Юра, с уже пробивающимися усиками, и лежащий у его ног Рекс на залитой солнцем летней улице…

На следующей странице Рекса не было. Вообще не было собак. Юра на диване все под тем же ковром. Один. Юра возле школы. Юра на выпускном.

Перевернув еще пару страниц, я нашла прозрачный пакет с грамотами и дипломами. Зоя Васильевна заметила и оживилась:

— А это Юрочкины грамоты. Олимпиады всякие. И школьные, и районные. Он даже однажды в городской участвовал, второе место занял. Его учительница по математике очень хвалила.

— По математике? — не поверил Димыч и выдернул у меня из рук грамоту. — Так он в олимпиадах по математике участвовал, что ли?

— Да. И по физике еще. А что вы так удивляетесь? Юра очень умный мальчик был, его все учителя хвалили. Он на медаль шел, если хотите знать.

— Погодите, Зоя Васильевна. — Димыч замотал головой, будто пытаясь поскорее проснуться. — Так Юра ваш что, учился хорошо?

— Конечно! — кивнула она гордо. — Я же вам говорю, он на медаль шел.

— А чего же он тогда в физкультурный техникум пошел после школы?

Родители переглянулись, мне даже показалось, что испуганно.

— Ну… Он сам так захотел.

— Как так захотел? Медалист, и вдруг техникум. Да еще такой, где физика с математикой вообще никому не нужны.

— Да не медалист он, — сказала Кузнецова, снова испуганно переглянувшись с мужем. — Медали-то у него не получилось.

— Почему?

— Да он в десятом классе учиться перестал. Знаете, возраст такой трудный, переходный. О будущем не думают совсем, делают все родителям назло. Вот он нам назло в техникум и пошел. А мог бы и в институт поступить, конечно. — Зоя Васильевна снова беззвучно заплакала. — Мне его классная руководительница тогда чуть не каждый день домой звонила: «Юру надо спасать. Юра сам себя губит». А что я могла сделать? Что ни скажу — все в штыки. Все наперекор делал. И техникум этот выбрал нам назло.

— У вас плохие отношения были, что ли?

— Нормальные отношения. Как у всех. Это возраст такой.

— У всех возраст. Но не все от института отказываются. Чего он вдруг взбеленился-то?

Кузнецова всхлипнула громче обычного, ей явно не понравилось слово «взбеленился», которое ляпнул, увлекшись, Димыч. О своем погибшем сыне она хотела говорить только красивыми, хорошими словами. Забыв о прежних обидах и конфликтах.

— Зоя Васильевна! Борис Владимирович! Что произошло тогда у вас с Юрой? Ведь он себе всю жизнь перекурочил, вы же понимаете. Должна быть причина для этого.

— Обиделся он на нас, — подал вдруг голос отец. — Вот и стал перечить во всем.

— За что обиделся?

— Не помню уже, — быстро сказала Зоя Васильевна. И добавила, снова переглянувшись с мужем. — Лет-то сколько прошло. Уже и не вспомнишь. Поругались мы с ним. А из-за чего, не помню.

— Мутные они какие-то, — сказал Димыч. — Ничего не помнят, ничего не знают. У них сына убили, а они в несознанку идут.

— Может, правда, не помнят?

— Ага, как же! Грамоты, значит, до сих пор хранят. Что парень на медаль шел, помнят прекрасно и при каждом удобном случае об этом рассказывают. А из-за чего он так психанул, что жизнь себе сломал, не помнят. Амнезия повальная просто. Не помнят потому, что не хотят помнить. Потому что виноватыми себя чувствуют до сих пор.

— Почему сразу «жизнь сломал»? Может, он как раз хотел спортом серьезно заниматься? Видел себя в будущем великим спортсменом. Тогда и ссора здесь не при чем. Она могла стать просто поводом, а возникла из-за ерунды. Вот родители и не помнят точно. Может, Юре просто повод нужен был в спорт пойти?

— Да не нужен ему был спорт. И никакого особого будущего ему там не светило. Я был в техникуме. Его там толком не помнит никто. Он ничем не выделялся, ничем не запомнился. Великий спортсмен из него не получился бы никогда. И великий тренер тоже. Его будущее — учитель физкультуры в школе. По-твоему, это стоило того, чтобы в институт не идти? Для парня, который выигрывал физико-математические олимпиады? Нет, что-то у них произошло. Что-то такое, за что родителям Кузнецовым до сих пор стыдно.

— А может, ты все усложняешь? — предположила я. — Может, им та ссора не кажется существенной, и никогда не казалась. Просто они сейчас об этом вспоминают и думают, что если бы сын тогда на них не обиделся, то и в техникум не пошел бы. Поступил в институт, занимался наукой, добился чего-то. И в дрессировщики не пошел бы. А значит, не оказался бы в тот день на соревнованиях, и его бы не убили. Понимаешь? Все могло быть по-другому, если бы не эта дурацкая ссора, о которой они успели забыть. Вот они и казнят себя сейчас.

— Рассуждаешь правильно, — одобрил Димыч. — Но все равно ерунду говоришь. Даже если они до этого не помнили, из-за чего поссорились тогда, сейчас, когда они по сто раз в голове прокручивают, что было бы, если бы Юра все же пошел в науку, они бы вспомнили все до мелочей. Да и не забывали они. Они себя винят, поэтому и говорить не хотят.

Он помолчал немного и добавил:

— И вообще, все твои рассуждения верны только если Кузнецова убили из-за его профессиональной деятельности. Если все дело в собаках.

— А разве может быть по-другому?

— Ну а бизнес как же? Ведь деньги ему приходили в основном оттуда. На собачках, как мы выяснили, на квартиру не заработаешь. А Кузнецов за последние пять лет три квартиры поменял. Нет, я все понимаю, он одну продавал, другую покупал. Но ведь каждая квартира лучше предыдущей. На доплату серьезные деньги нужны. Он, когда с женой развелся, только комнату в коммуналке имел — квартиру-то они разменяли. Жене с дочкой — однокомнатную, Кузнецову — комнату. А последняя квартира у него очень приличная, в престижном районе. Ты хоть представляешь, сколько денег на это потребовалось? А просто так Ковалевой триста тысяч найти за пару часов, по-твоему, просто? Так что, была у гражданина Кузнецова еще и другая жизнь, собачьим фанатам неизвестная. Вот там и стоит покопать тщательно. Пора встречаться с его компаньоном. — Димыч достал из кармана блокнот и прочитал, то что продиктовали ему Юрины родители. — С армейским другом, а нынче соучредителем фирмы Долгуновым Сергеем Вадимовичем.