Направление к расширенному ощущению идентичности

Большинство людей действуют, исходя из в целом не исследованных представлений о своей идентичности, так что я пытаюсь привнести в сознание клиента его собственное представление о себе. Кроме того, многие из моих вмешательств направлены на то, чтобы бросить вызов существующему образу «я» и указать на более широкое осознавание бытия. Приходя в терапию, большинство людей считают себя в основном тем, что находится в их сознании или «в карточке». Косвенным образом они также демонстрируют то, что знают себя как нечто большее, однако редко рассчитывают на это «большее» в работе с жизненными проблемами и не знают, как получить к этому доступ. Опираясь на крайне поверхностный внутренний анализ, люди раз за разом утверждают, что использовали все возможности, которые у них были. Они действуют так, словно тот факт, что им ничего спонтанно не приходит на ум, показывает, что в данных обстоятельствах невозможно ничего придумать. Большинство людей имеют совсем немного навыков, которые они видели бы как доступные и помогающие подключиться к скрытым возможностям, создать новые подходы или понимания. Клиенты действительно часто приходят в терапию с убеждением, что им должен помочь кто-то другой, поскольку они исчерпали всё, что могли задействовать в самих себе. Это ещё более поразительно, если учесть, что часто клиенты, начинающие такую терапию, как я здесь описываю, являются людьми, демонстрирующими во внешнем мире творчество и эффективность. (См. описания такой терапии в [Bugental, 1976].)

Моя цель — посредством повторяющихся и разнообразных вмешательств предложить, указать, научить и призвать клиентов искать, находить и исследовать «большее» внутри себя самих. Это суть значительной части моей работы. Всеми доступными мне средствами (среди которых явная вербализация является одним из наименее важных) я демонстрирую, что клиенты упускают, игнорируют или обесценивают свои возможности, которые кажутся мне очень важными. Одна из форм такой коммуникации — мой отказ принимать их утверждения о том, что они достигли предела:

К-16: Будь я проклят, но я не могу понять, почему продолжаю так срываться. Видит бог, я не люблю этого делать. Я очень много об этом думал, но так ничего и не нашёл.

Т-16: Сложно представить, что вы вообще ничего не нашли.

К-17: Ничего. Полный ноль.

Т-17: Почему бы вам не попробовать прямо сейчас? Поразмышляйте об этом вслух, и посмотрим, что получится.

Разумеется, на деле такие клиенты вскоре обнаруживают, что разными способами подрывают собственный внутренний поиск, и, прекратив мешать самим себе, доходят до корней своих вспышек гнева.

Демонстрация более обширной идентичности

В терапии спонтанно происходят различные события, демонстрирующие, что в клиенте скрыто «большее». Например, клиенты ведут успешное внутреннее исследование, обретая такие прозрения, к которым никогда сознательно не стремились и на которые я, совершенно очевидно, не мог бы им указать. Бен начал свой поиск с озабоченности своим опозданием на сессию, но в итоге пришёл к гневу на свою мать, который он прежде не осознавал. Пенни прошла путь от грусти о том, что оставила мужа, до сильной тревоги из-за отказа от средств, поддерживавших её ощущение идентичности. Подобные примеры дают мне мощную возможность подчеркнуть, что в клиенте всегда скрыто намного больше.

Также я обращаю внимание клиентов на то, что сновидения и фантазии наяву являются выражениями более обширного сознания. Очень многие люди привыкли отмахиваться от них как от чего-то нереалистического, непрактичного и пустого, упуская их явную важность для нашей более истинной и обширной природы. Сновидения и фантазии — это способы выйти за пределы повседневности, найти путь к творчеству и обнаружить в наших жизнях обильные ресурсы.

Использование примера терапевта

Когда я не пытаюсь работать с содержанием речи моего клиента, но ограничиваю своё внимание процессом поиска, я на своём примере показываю более обширную идентичность человеческих существ. Сосредоточиваясь на поиске, а не на том, что он обнаруживает, я демонстрирую, что клиент занимает уникальное положение в работе с жизненными заботами (и что моя роль в конечном счёте вторична). Я при каждой возможности подчёркиваю, как клиент привёл нас к материалам, на которые я бы и не подумал указать, однако явно освещающим заботы клиента. Делая это, я часто обнаруживаю, что испытываю такие эмоциональные отклики, как наслаждение, слёзы радости и удивление, и позволяю им проявляться.

Возможно, это самое важное, что я могу сказать в данном отношении. Я ощущаю смирение и уважение перед раскрытием истинной природы человеческих существ. В свете глубин и богатств, постоянно раскрывающихся передо мной, но скрытых от меня, мы живём очень поверхностно. Я желаю себе и тем, с кем я столь многое разделяю, чаще переживать соприкосновение со своей истинной природой, жить в соответствии с ней и полностью в ней.

Присутствие, забота и моделирование

Одну из важнейших вещей, которые я могу сделать для клиента, сложно описать такими словами, которые передавали бы её полную значимость. Три термина — «присутствие», «забота» и «моделирование» — так же хороши, как и любые другие, однако дают лишь намёк на происходящее. Я уже описал то, насколько большой необходимостью для меня является искренняя заинтересованность в сложностях клиента, чтобы эффективно предоставить ему ту помощь, которой мы оба хотим. Это не просто «любезность» или что-то полезное для наших отношений. Заинтересованность абсолютно необходима, если я хочу настроиться на то, что скрыто, глубоко субъективно и только зарождается в моём клиенте. Путь к этому — искреннее присутствие и забота о проявлении моего клиента. Когда я пребываю с клиентом подобным образом, я моделирую для него такой способ рассмотрения переживаний и жизни, который, можно надеяться, он со временем сможет разделить. Не один клиент говорил мне: «Я так отчётливо ощущал вашу заботу, что решил: возможно, я тоже могу заботиться о себе».

Такая точка зрения в чём-то расходится с идеалом клинической отрешённости, традиционно распространённой в науках об исцелении. Возможно, это просто очередное отличие данного подхода от обычных медицинских моделей. Однако мне кажется, что это нечто большее. Мне кажется, что традиционная модель, являющаяся неотъемлемой частью всего отношения отчуждения от субъективной жизни, неоднократно упомянутого на этих страницах, родилась из недоверия к эмоциям и отношениям. Наша культура давно предчувствовала огромные, но малоисследованные ресурсы человеческого духа и реагировала на это предчувствие тревогой и отрицанием. Подобно человеку, получившему в наследство огромный дом, но занимающему в нём лишь несколько комнат, считая, что в остальной его части, которая теперь заперта на замок, обитают привидения, мы ограничили себя, руководствуясь предрассудками. Я верю, что человеческим эмоциям можно доверять и что забота сама по себе оказывает исцеляющее воздействие.

Потребности клиента / потребности терапевта

То, о чём я говорю, легко неправильно трактовать как защиту смешивания моих собственных потребностей с потребностями клиента, но именно это я не имею в виду. Я забочусь о моих клиентах, об их переживаниях, боли, фрустрации и утрате жизни в саморазрушительных паттернах. Меня волнует, что они страдают. Но я не страдаю от того, что они страдают. Мне не нужно прекращать их страдания, чтобы я мог перестать эмпатически страдать за них, поскольку я не испытываю боли от их боли. Я забочусь о них и об их жизни, однако мне не нужно оправдывать собственную жизнь тем, что они заявляют права на свою жизнь. Я радуюсь с ними, когда они обретают способность к внутреннему поиску, когда побеждают старых демонов, которых давно носили с собой, когда живут более полной жизнью и когда обнаруживают, что способны делать это самостоятельно и больше не нуждаются во мне, однако заботятся обо мне так же, как я забочусь о них. И всё же моё довольство собой, своей работой и своей жизнью не обусловлено тем, чтобы они непременно делали что-то из перечисленного.