Сара снова посмотрела на фотографии. По крайней мере, Грег на ней не улыбался.

- Они не улыбаются.

- Но они все же семья. Почему ты хочешь разрушить семью?

- Я не хотела.

- Ты хотела. Рано или поздно ты бы это сделала.

- Я не могу знать, что было бы...

- Я думаю, это чертовски эгоистично с твоей стороны. Твое место здесь. Так будет лучше для всех.

Если то, что чувствовала Кэт, лаская тело Сары и принуждая ту к ответным ласкам, было смесью стыда и возбуждения, то Сара чувствовала только стыд. Но, как и в случае со Стивеном, она подчинялась. Отказ грозил не только убийством, но и самоубийством. Фотографии были доказательством того, что у похитителей длинные руки, если она вообще нуждалась в доказательствах к тому времени. Организация существовала. Знали они об этом или нет, но все, кого она любила, зависели от ее поведения.

* * *

Однажды днем Стивен показал ей револьвер. Он сказал, что это 45-й калибр. Покрутил стволом у нее перед лицом. Поставил на предохранитель. Направил на нее. Щелкнул спусковым крючком.

Она уже видела ружье. Очень близко. Слишком близко.

После этого вела себя хорошо.

И в результате порки и пытки стали реже. Они уже почти не надевали ей ящик на голову. Теперь ее выпускали из Длинного ящика надолго. Настаивали, чтобы она занималась спортом ради ребенка. Наклоны. Повороты. Подъемы ног. Ее рацион по-прежнему состоял в основном из сэндвичей, но ей стали давать сок, молоко, травяной чай и иногда остатки китайской еды или кусок пиццы.

Ей разрешалось одеваться.

Выцветшие домашние халаты или балахоны, которые даже с ее животом все еще свободно болтались на ней. Кэт сказала, что они принадлежали ее матери и выглядели соответствующе. Дешевая старушечья одежда, безнадежно вышедшая из моды. Но она была ей сейчас дороже, чем когда-либо станут оригиналы от Ральфа Лорена. Ей не разрешалось надевать ни трусики, ни лифчик.

Ей по-прежнему приходилось раздеваться по первому их требованию.

Но в основном в этом усердствовала Кэт.

После первых трех месяцев или около того Стивен изменился. Она легко могла определить, когда именно начались перемены.

В последний раз, когда она ослушалась его.

В первый и единственный раз, когда она попыталась убежать.

К тому времени ее перестали безвылазно держать в подвале, разрешили подниматься в комнаты по вечерам и выходным, чтобы делать работу по дому, которую Стивен и Кэт оба ненавидели. Сначала она была потрясена состоянием дома. В общем-то, неплохое место, или могло бы быть таковым. Две спальни, одна ванная, гостиная, небольшая кухня, столовая и чердак. Дом был построен сразу после окончания Второй мировой войны. И выглядел так, словно в нем не убирались с момента постройки. Повсюду следы беспорядка. Пленка грязи на всем в ванной, клубочки волос и пыли в каждом углу, зубная паста на раковине. Пыль толстым слоем лежала на всей мебели. Шторы нужно было постирать. Ковры нуждались в чистке. На кухне была жировой налет на всем, что только здесь было. Даже свиньи побрезговали бы здесь жить.

Но она с радостью взялась за уборку. Все, что угодно, лишь бы избавиться от изоляции, скуки и депрессии подвала. У кухонной раковины она могла смотреть в окно на двор, на деревья, на белок и птиц, клевавших газон, и даже не думать о том, что за деревьями похоронили человека. Она могла открыть окна и впустить прохладный свежий воздух.

Хотя и к этому она подходила осторожно. Любая ошибка, и она снова оказывалась бы на крестовине или привязанной к стулу, несмотря на свой срок беременности.

Кошка, казалось, всегда терлась у ее ног.

Через некоторое время Сара привела дом в порядок, и с тех пор стала только прислугой. В ее обязанности входило пылесосить, вытирать пыль, стирать, убирать после еды.

Ванная комната была безупречна. Окна сверкали на солнце.

Кэт засмеялась.

- Ты очень хорошая рабыня, - констатировала она, и Сара не поняла, то ли ее похвалили, то ли поиздевались над ней.

Но в любом случае, так это и было. Она была рабыней. Хорошей, послушной рабыней.

Во время третьего триместра беременности бывали моменты, когда у нее ужасно болела спина и была сильная одышка. Сара знала, что одышка была вызвана тем, что матка увеличивалась и давила на диафрагму. Ей пришлось объяснить это Стивену. Он раздражался на нее всякий раз, когда она делала перерывы в работе. Когда ребенок опустился ниже в живот и дышать стало легче, она почувствовала облегчение.

Какое-то время Сара ненавидела ребенка. Ребенок был причиной ее плена. Но она привыкла к мысли о том, что теперь у нее действительно будет ребенок. Осталось доносить его до срока и родить.

Она не могла привыкнуть ко многому другому здесь. Но к этому привыкнуть было несложно.

* * *

Однажды солнечным сентябрьским днем рядом не оказалось ни одного из ее похитителей. Никого.

Ни Кэт. Ни Стивена.

Она поняла это, когда выпускала кошку через заднюю дверь.

Тишина. Пустота. Нависшая будто с намеком.

Во всем чертовом доме не было никого, кроме нее. Она как раз заканчивала мыть посуду после завтрака.

Кэт поехала в город, чтобы сделать обычные субботние покупки.

Она не знала, где Стивен. Его просто не было дома. Хотя его пикап стоял на подъездной дорожке.

Сара не могла в поверить в такую удачу. Она огляделась вокруг, чтобы убедиться. Обошла спальни, заглянула в ванную, в подвал. Даже поднялась на чердак. Выглянула во все окна. Нигде никого не было. Узкая грунтовая дорога, ведущая вниз по холму к почтовому ящику, была пуста. Как и задний двор до самого леса. Дверь гаража была закрыта.

У него там была мастерская, но если бы Стивен был в ней, то оставил бы дверь открытой, и даже средь бела дня, как она знала, там всегда внутри горел свет, если он работает.

Она могла уйти. Она могла сделать это. Она могла уйти.

Я могу сбежать.

У нее заколотилось сердце.

А как же Организация? Что они сделают, если она сбежит? Она ведь может предупредить всех, не так ли? Конечно, может. Расскажет матери и отцу, Грегу и родителям учеников, попросит копов защитить их. Арестовать этих двоих. Заставить их заплатить.

За похищение. За убийство.

Организация имела большое влияние, говорили они. Они могли ждать и тянуть время, и даже если Кэт и Стивен будут сидеть в тюрьме, они достанут ее. И всех их. Так они говорили.

Но как она могла не бежать? Как она могла не попытаться?

О, Боже. Она не могу.

Она подошла к входной двери и сделала самую простую и во же время удивительную вещь.

Она открыла ее.

Спустилась по деревянной лестнице крыльца, по которой за все эти месяцы ходила только один раз, и то вверх, а не вниз, шла медленно и осторожно, потому что та скрипела и стонала под ее весом, а она все время искала Стивена по сторонам, вокруг высоких изгородей, которые нужно было подстричь, вдоль линии деревьев далеко справа от себя, а потом Сара оказалась на гравийной дорожке, которая вела через передний двор к дороге. И она побежала, осознавая свою массу и слабость ног. Ноги жаловались на слишком малую подвижность за предыдущие месяцы, дыхание было тяжелым, а потом услышала, как похититель бежит позади нее по гравию, повернулась и увидела, как он бросил грабли.

Почему я не воспользовалась задним выходом?

Но теперь уже было поздно корить себя.

Сара осела на месте, потому что поняла, что все равно не сможет от него убежать. Повернулась и посмотрела на него.

Он перешел на шаг, и устремился к ней, качая головой, с нахмуренными бровями.

Затем ударил ее по щеке наотмашь, и она повалилась на землю.

- Вставай, - сказал он. - Поднимай свою задницу.

Стивен схватил ее за руку и поднял на ноги. Повел ее обратно в дом, вверх по крыльцу и внутрь. Теплый солнечный свет исчез за ее спиной. Он захлопнул дверь. Сара плакала так сильно, что едва могла видеть от слез, а в ухе, на которое пришелся удар, звенело и пульсировало от боли. Он провел ее через весь дом к лестнице в подвал и спустил в холодную темноту.