Хаким стоял на берегу и не мог оторвать глаз от Шолпан, он любовался легкими, красивыми и плавными движениями молодой женщины. Сквозь прозрачную воду было видно все ее тело, верткое, белое, как брюшко опрокинутой на спину рыбы; она поочередно то левой, то правой рукой хваталась за корму лодки и стремительно толкала ее вперед. Притворившись равнодушной, Шолпан между тем тоже с большим любопытством разглядывала Хакима. Когда до берега, где он стоял, осталось не больше двух саженей, она с силой толкнула лодку и тут же уплыла обратно. Хаким следил за ней до тех пор, пока она не вышла на песок и, одевшись, совсем не ушла с реки.

Долго выплескивал Хаким пригоршнями воду из лодки. Весел не было. Он сел в лодку и, подгребая ладонями, кое-как добрался до противоположного берега. Девушек здесь уже не было, они шли через луг к аулу. И хотя они успели уже отойти сравнительно далеко, Хаким заметил, как Шолпан и Загипа, перешептываясь, поминутно оглядываются назад.

Учитель Хален очень обрадовался, увидев своего бывшего ученика. Он любил Хакима – любознательного и восприимчивого мальчика. Казалось, он только вчера отправлял его с напутствиями в Уральск на учение, и вот – перед ним стройный красивый юноша, выпускник реального училища. Хален засуетился, стараясь как можно приветливее принять Хакима. Он надеялся узнать от него, какие события произошли в Уральске и вообще что сейчас творится на белом свете. Хаким – человек образованный, он-то наверняка знает все и сможет хорошо рассказать. Едва обменявшись приветствиями, Хален повел своего бывшего ученика в холодок за юрту. Ему хотелось поговорить с Хакимом наедине, пока еще никто не узнал о приезде его в аул и не пришел с визитом.

– Загипа, – окликнул сестру Хален, – расстели-ка нам кошму в холодке. Мы с Хакимом хотим побеседовать.

– Сейчас!.. – ответила Загипа. Она стояла в юрте за дверным пологом и украдкой разглядывала красивое лицо Хакима. Щеки ее покрывал стыдливый румянец, она чувствовала неловкость оттого, что не поздоровалась с Хакимом там, на реке, и обманула его, сказав, что лодки нет. С минуту помедлив, она прошла в глубь юрты, взяла свернутую в трубку кошму и вышла во двор. Расстелив ее в холодке, она снова вернулась в юрту и вынесла подушки. Проходя мимо Хакима, который внимательно слушал учителя, с улыбкой вспоминая школьные годы, Загипа опять искоса посмотрела на молодого стройного джигита. Когда учитель и ученик, удобна расположившись на кошме и подложив под локти подушки, начали беседу, Загипа скрылась в юрте. Притаившись у двери за пологом, она с замиранием продолжала разглядывать в узкую щель Хакима. Юноша сидел к ней лицом. Загипа с удовлетворением отмечала, как изменился и похорошел Хаким. «Как он вырос!.. Какие крутые у него плечи! А лоб – открытый, белый, как у Халена. На смуглом, чуть продолговатом лице – добрая улыбка. Как похорошел!.. Или я тогда просто не присматривалась к нему?»

Хаким ни разу не взглянул на Загипу, словно ее вовсе не было здесь. Он разговаривал с Халеном.

Но Загипа не желала мириться с тем, что ее не замечают. Хотя угли под казаном давно уже погасли, она прошла к очагу, пошуровала палочкой в золе и снова направилась в юрту. Стройная, гибкая, она шла медленно, гордо вскинув голову, черные косы змейкой спадали на спину. Но и на этот раз Хаким не повернул головы в ее сторону. Учитель Хален засыпал его вопросами. Хаким отвечал неохотно, вяло, и мало-помалу Хален стал убеждаться, что его бывший ученик почти ничего не знал о том, что именно произошло в городе, не знал ни имен, ни фамилий людей – руководителей Совдепа, которые были схвачены казаками во время переворота и теперь томились в тюрьме. Даже с известным всему народу большевиком Абдрахманом Айтиевым он познакомился только вчера в лавке Байеса. Недовольный ответами Хакима, учитель задумался: «Неужели вся молодежь нынче такая? Ничем не интересуется, ни во что не вникает? Когда мы учились, все было по-другому… С какой жадностью мы читали зажигательные статьи в газете «Единство», в журнале «Шора». Каждое политическое событие в стране мы встречали с большим интересом, спорили и обсуждали в кружках… Удивительно! Или только он один такой?» Хален испытующе разглядывал лицо Хакима. Только одно понравилось учителю в ответе Хакима – стремление продолжать учение.

– Это хорошо, – сказал он. – Лучшего тебе и пожелать нечего. А к Ихласу в Джамбейту нечего ездить, правильно решил. Да поездку к Ихласу, пожалуй, и отец твой тоже бы не одобрил…

Хаким повернулся и случайно взглянул на дверь юрты, возле которой стояли Загипа с Шолпан, и опять, как и несколько часов назад на реке, залюбовался красивой и стройной фигурой молодой женщины. Ее темные волосы были теперь заплетены в тугие косы… Они спадали на спину и, казалось, оттягивали голову. Обтянутая белым ситцевым платьем, поднималась высокая грудь. Хакиму показалось, что Шолпан смотрит поверх его головы куда-то в степь. Он тоже взглянул туда, стараясь узнать, что заинтересовало молодую женщину, но в степи ничего не было видно – зеленая даль убегала к горизонту и там, далеко-далеко, в белесой туманной дымке сливалась с небом. Когда Хаким снова повернулся к девушкам, они стояли все в той же позе. В глазах Загипы светились сердитые огоньки ревности. Встретившись взглядом с Хакимом, она быстро опустила глаза, на бледных щеках вспыхнул румянец. И девушка Загипа и молодая женщина Шолпан – обе были красивыми. Девушка была немного худа, отчего стан ее казался тонким и хрупким, как травинка в поле; округлившаяся с умеренной полнотой фигура молодой женщины привлекала гибкостью; у девушки – бледноватое лицо, большие карие глаза и прямой тонкий нос; на полных щеках Шолпан играет здоровый румянец. Она была более обаятельна, чем Загипа. Во всем облике молодой женщины – в ее фигуре, в движениях рук, в посадке головы и даже в манере смотреть – было что-то привлекательное и приятное, и Хаким невольно почувствовал к ней симпатию.

Застеснявшись учителя, Хаким опустил голову и сделал вид, будто разглядывает заползшего на узорчатую кошму кузнечика. Он стал медленно направлять его на край кошмы, к траве. Глядя со стороны на Хакима, можно было подумать, что все его внимание в эту минуту сосредоточено на кузнечике, но он думал о Загипе и Шолпан. «Обе хороши!.. Как же я раньше не видел их?..»

Тихи и безветренны летние вечера в безмятежной степи. Один за другим растворяются в сумерках бугорки и холмики, аулы погружаются в блаженную дремотную тишину. Тонкие линии туч окаймляют далекие края неба, тучи все ниже и ниже опускаются к горизонту и сливаются с темной землей, синее небо постепенно линяет, становится бледно-серым, затем иссиня-черным; то здесь, то там вспыхивают первые звездочки, их слабые мигающие огоньки кажутся робкими и далекими, но с каждой минутой они словно опускаются ниже и светят ярче, появляются новые звезды – и уже мириады огоньков на черном шатре ночи; силуэты дальних юрт, ясно выделяющиеся на закатном небе, неразличимы с землей. Стихает степь, и кажется, что все замирает в ней: люди забираются в юрты от ночной сырости, умолкает в загонах скот. Спит степь в объятиях летней ночи, только иногда шалун ветерок вдруг пробежит над цветущим джайляу, всколыхнув благоухающий разнотравьем воздух, и снова все тихо…

Хаким засиделся у Халена. Едва они успели поужинать, как на степь опустились сумерки, а вместе с ними пришла и ночь. Учитель оставил Хакима ночевать в своем ауле. Он лежал на кошме возле юрты, укрывшись ватным одеялом. Хотя дневная жара, ходьба и продолжительная беседа с учителем утомили его, спать все же не хотелось. Разные мысли приходили в голову. Ему казалось, что он находится накануне каких-то счастливых свершений, но каких – этого он никак не мог себе уяснить; ночные шорохи тревожно бередили душу, он до боли в глазах всматривался в темноту – там, возле соседней юрты, словно кто ходит в белом. Это была юрта вдовы Кумис, где жила Шолпан. «Почему у нее такой равнодушный взгляд? О чем она думала, когда стояла вместе с Загипой у двери юрты?.. Красивая она. И почему это на ее долю выпало такое несчастье – должна жить с девятилетним братом своего умершего мужа? Завянет она, пропадет, пока подрастет мальчик… А ведь она могла бы сейчас осчастливить любого джигита!..» – думал Хаким, жалея молодую женщину.