– Вы не знаете Орака? – спросил он первого встречного младшего офицера. Тот улыбнулся:
– Это я.
Перед Оразом стоял молодой, энергичный по виду казах среднего роста. Еще раз с удивлением подумав о его странной фамилии, юноша пристально оглядел офицера и передал ему просьбу Капи Мырзагалиева.
– В доме портного Жарке, говоришь? Сейчас, сейчас! – оживился вдруг офицер.
3
В эту ночь Мендигерей не сомкнул глаз. Неожиданное свидание с Жаханшой, его странное поведение, двусмысленные слова, окрики ненавистного Халела, его злобный вид – все это взволновало изможденного узника. Его лишило покоя непонятное распоряжение главы валаята: «Отправьте его завтра в путь!» Как ни старался Мендигерей отвлечься от неприятных догадок, предположений, мрачные мысли не отставали.
До самой зари проворочался он на тюремной лежанке, и только когда заиграли первые лучи солнца, измученный арестант заснул. Но сон был птичьим. Чуткий, привыкший к тревожной жизни Мендигерей открыл глаза, едва услышал за дверью топот солдатских сапог.
Мендигерея отправили.
По большой торной дороге, по которой сейчас, рано утром, гнали скот на выпас, катился одинокий тарантас. Дорога шла через Булдырты в сторону Кара-Тобе. На козлах арбы сидел возница, по бокам верхами следовали два солдата. Сегодня они смягчились, не покрикивали без причины на пленника. Долгая дорога располагала к неторопливой беседе и размышлениям. Лениво трусили кони, о чем-то разговаривали солдаты. В задке телеги лежит большой хурджун, к седлу молодого солдата привязан второй. «В Уил, видать, везут, – подумал Мендигерей со вздохом и оглянулся. – А позади…»
А позади остался знакомый и родной городок Кзыл-Уй, где собирались его друзья и строили планы на будущее. А еще дальше, за городком, остались Кен-Алкап, Жайлы-Тубек, Яик, родственники и родной дом. Позади остались тревожные, полные опасностей дни, горечь потерь и радость борьбы… Все уходило, уплывало. Грусть, щемящая тоска разлилась по сердцу.
Доберется ли Амир до своих бесстрашных друзей? Сможет ли верно передать положение в этом краю? Смогут ли они правдивым горячим словом, решительными действиями поднять народ? Или эти смелые, вольные джигиты так и погибнут от руки жестокого врага, не сумев, не успев сплотиться?!
Когда вернется Амир? Кульшан… смелая, благородная женщина. Встретится ли она со своим мужем?
Хотя конвоиры и не говорили, куда везут, но Мендигерей догадался – в Уил. «Красные подошли к Уральску и тем самым беспокоят Джамбейтинский валаят. Главари валаята решили вовремя смыться, податься ближе к белому генералу Толстову, укрепившемуся в Гурьеве. В Уиле у них – кадетская школа и часть административных учреждений. Значит, я первым въезжаю в будущую столицу!» – невесело усмехнулся пленник, уставившись на тощий круп гнедой клячи, потрухивающей мелкой рысцой.
Арестант сидел в большом пустом тарантасе, впереди погонял гнедуху незнакомый шаруа[114], сзади рысили верхом два солдата. Солдаты были уверены, что пленник, раненный в плечо, изможденный и бессильный, и не думает о побеге. Отъехав верст двадцать от города, они развязали Мендигерею руки.
Впереди лежала долгая унылая дорога.
Глава восьмая
1
Утром полковник Арун доложил Жаханше о бунте среди солдат. Полковник во всем обвинял военное начальство.
– Ваше превосходительство, господин Жаханша! Узнав о разнузданном поведении некоторых солдат, я строго-настрого предупредил командиров. Но безволие, малодушие, халатность полковника Белоуса и подполковника Кириллова привели к разложению войска. Да, да, к настоящему бунту. Вместо того чтобы немедленно посадить на гауптвахту онбасы – десятника, отказавшегося выполнить приказ офицера, его несколько дней оставляли на свободе. Солдаты распустились до такой степени, что связали моего офицера, пришедшего в казарму арестовать преступника онбасы. Такое безобразие терпеть дальше немыслимо. Надо принять срочные меры, иначе войско превратится в сборище бунтовщиков. Виновных следует немедленно предать военно-полевому суду. Зачинщика онбасы необходимо изолировать. Я думаю, что создавшееся положение требует вашего личного вмешательства. Вашего строжайшего приказа.
В эти дни глава валаята почему-то старательно избегал решительных мер, за которые так рьяно ратовал полковник Арун. Он с явной неприязнью выслушал полковника, а про себя подумал: «Интересно, когда же перестанет этот служака-полицмейстер совать свой нос куда не следует? Он, наверное, не прочь засадить в тюрьму всех!»
– Я прошу вас, султан, посоветоваться по этому вопросу с самим полковником Белоусом. За солдат и за всех онбасы в первую очередь отвечает он, – холодно ответил Жаханша.
Но вскоре примчался сам подполковник Кириллов.
– В казарме бунт, солдаты митингуют, читают воззвание. Большевистское воззвание! – оторопело сообщил он.
Жаханша задумался: «Что творится на белом свете?»
В последнее время он мало сидел, даже с людьми разговаривал стоя. Оставшись наедине, скрестив руки и прислонившись к окну, глава валаята подолгу думал. И сейчас он остановился у окна, взвешивая прошедшее, пытаясь заглянуть в будущее.
«…Неужели все делается зря? Неужели несчастные казахи так и останутся одинокими, разобщенными, точно верблюды, бредущие по солончакам? Неужели народ и дальше будет влачить жалкое существование: на каждом холмике – по юрте, вдоль каждой балки – по аулу? Неужели не объединятся казахи всей степи, не станут самостоятельным народом, передовым, культурным, со своими школами, искусством, экономикой? Мечтали о национальной свободе – созвали курултай, Учредительное собрание. Но не договорились, размежевались. Многие учителя отказались служить. С трудом создали автономию, но тут же со всех сторон поднялись смутьяны, отказались отдать своих джигитов на защиту автономии, своих коней, даже сборы, налоги оказались многим не по душе. Пошли жалобы, угрозы в уезд, в волость, в город. Бандиты стали грабить еще не оперившийся валаят; джигиты не захотели служить по доброй воле. Теперь вот солдаты, надежда и опора нации, бунтуют в открытую. О аллах, что творится на свете?! Где наше национальное самолюбие, чего стоят все разговоры о самостоятельности народа, если его образованные сыны не способны объединиться, если молодежь отказывается от воинской службы, а аульная знать самовольничает и избивает старшин и волостных управителей?»
– Объявите об экстренном совещании штаба… Нет, не надо, времени мало. Постройте солдат на площади. Я приеду, буду выступать, – отрывисто распорядился Жаханша.
Кириллов поскакал в штаб.
2
А бунт, о котором сообщал подполковник Кириллов, начался так.
Начальник штаба Кириллов и командир полка Белоус собрали сотников и объявили им приказ командования. Первый пункт приказа гласил: «За неумелое командование снять с должности сотника Жоламанова, лишить его воинского звания и перевести в рядовые». Во втором пункте говорилось: «За нарушение воинской дисциплины, за отказ от выполнения приказа командира предать онбасы Жолмукана Баракова военно-полевому суду». Начальник штаба лично сорвал погоны с Жоламанова и отправил бывшего сотника в распоряжение онбасы Жунусова. Остальным сотникам было приказано немедленно выстроить солдат на площади.
В то же самое время перед казармой проходил митинг дружинников.
– От имени Совета дружинников чрезвычайное собрание всех солдат и младших офицеров объявляю открытым. Есть предложение: для ведения собрания избрать дружинника Жамантаева, онбасы Баракова и младшего офицера Орака. Кто «за» – прошу поднять руки! – громко говорил Батырбек, стоя на огромной арбе.
– Пусть будет так! – кричали со всех сторон дружинники.
Одни подняли руки, другие нетерпеливо спрашивали:
