Свет. Свет жег, бил, кололся, слепил. Свет причинял боль. Илья не противился. Наоборот, раскрыл глаза как можно шире и жадно вглядывался в свет. По щекам текли слезы, но на губах застыла блаженная улыбка.

Время растянулось в приятных муках. Он проживал свою жизнь снова и снова. На этот раз все происходило одновременно — прошлое и будущее в едином настоящем. И он был способен чувствовать — он сопереживал, боялся, любил, ненавидел, но ничего не мог изменить.

Через боль, через страх, через отчаяние, через ненависть к себе, через любовь к близким — он ощущал всю полноту жизни. От боли всю суть выворачивало наизнанку, он крутился, как червяк в свете радиоактивных лучей. Это было, как раскаленным железом до мяса, как выдирание ногтей, как оргазм. Он кричал, стонал, плакал, смеялся. Он не хотел кончаться и вместе с тем хотел кончиться.

Илью тряхнуло, и он вырвался из себя. Отвлекся на внешнее. Его куда-то тащили, ухватив за голеностоп. Израненное о камни тело жгло, саднило. Физическая боль отвлекла от душевной.

Он стал примечать сквозь марево предгорную каменистую местность, только цвет почвы золотой с алмазными вкраплениями, и небо, сотканное из сияющих крупинок света. Красиво, аж, дух замирает, а раньше он и не заметил бы. Волок его какой-то странный парень, рядом шли другие странные парни. А чем странные? Этого Илье никак разглядеть не удавалось.

Он хотел уже попросить, чтобы ему, как вип клиенту, предоставили более комфортабельные условия передвижения, но на очередном выступе его подбросило и с силой ударило о камни. Он приложился головой и упал в темноту.

Очнулся и со всего маху врезался в свет, аж, внутри зазвенело. Захрипел.

Совсем рядом невнятно бормотали эти странные, что тащили его за ноги. Смысл упорно ускользал от Ильи. Он напряг волю, перестав вслушиваться в свою боль и тонуть в жалости к себе, сосредоточился на разговоре.

— Ну, и что дальше, Михаил? — с какой-то птичьей интонацией испуганно поинтересовались над Ильей. — Что мы с этим будем делать?

— Тварь нужно уничтожить! — уверенно отрезал тот, кого звали Михаил.

Илья попытался рассмотреть говорившего парня, но свет не позволил.

Что под тварью подразумевают его, Илья ни секунды не сомневался. А вот в самой идее уничтожения — усомнился.

Почему-то от мысли, что его совсем не станет, сделалось неприятно. Раньше было пофигу, а сейчас, когда от боли дышать невозможно, когда внутри все рвется на части — стало не пофиг.

Но он и так, вроде как умер. Птичкин залепил ему пулю ровно в сердце.

Илья помнил, как ему прожгло грудь. Или это глюки? Может, он в больнице обколотый какой-нибудь наркотой валяется, а врачи — хотят его добить.

А врачам-то это зачем?

Однако Илья подозревал, что причин добить его у каждого человека на Земле нашлось бы в избытке.

— Это невозможно, Михаил, мы же в раю, — подхватил довод Ильи еще один голос.

Хотя про рай, конечно, взял лишка — Илью бы в рай никто не пустил. Тогда где он?

— У нас нет оружия, которое могло бы уничтожать, — добавил голос с птичьими интонациями.

— У меня есть копьё, Гавриил, — задумчиво отозвался Михаил.

— Копье судьбы может только изгонять из рая. Оно не способно уничтожать, — весомо возразил ему Гавриил.

Илье померещилось, что у этого Гавриила нос похож на клюв и глаза, как у воробья, а на башке растут перья. Сочетание вышло гаденьким, и этот трип его поднапряг. Он отогнал от себя искаженный образ недочеловека.

— Это прежде оно не могло уничтожать. Я изменил его природу, — через усилие признался Михаил, все молчали, и он, словно оправдываясь, с волнением продолжил: Я давно понял, что что-то идет! И благодаря этому мы сможем защитить себя!

Тишина. Напряженная сухая тишина. Илья уже подумал, что пора бы вклиниться в разговор — в конце концов, решалась его судьба и надо объяснить этим сомнительным личностям, что он не прочь еще пожить. Но все тело парализовало. Он не мог пошевелить даже пальцем, не говоря уже о том, чтобы выступить в защиту своих прав.

Тишина, наконец, лопнула робким вопросом:

— Михаил, брат, насколько это оправдано? Отче…

Голос Михаила яростно зазвенел, перебив робкое возражение.

— Отче здесь нет! Он бросил нас в самый трудный час! Рай умирает! С ангелами творится не пойми что! Вы видели, во что обратились наши братья?! Лишившись рассудка, они пожирают плоть друг друга! Мы совершенно беззащитны перед этими напастями. Чтобы защитить наш дом, я создал это оружие! Мы должны защищаться!

— Всякое оружие создается для защиты, но природа его такова, что оно неизбежно несет в себе силу разрушения, — заметил Гавриил. — Это зло, Михаил! А зло не может защитить добро.

— Именно поэтому добро давно вымерло. Остались только мы! И мне безразлично, какой ярлык на нас навесят! Братья, очнитесь — это война! Мы или погибнем, или научимся бороться!

До Ильи медленно стало доходить, что спор как будто ведется вовсе не от лица людей. Его трипы вытекали из библейских сказаний об ангелах. По крайне мере имена и ярко выраженный пацифизм были очевидны. И как только он осознал эту мысль — свет перестал слепить, и он смог разглядеть столпившихся вокруг него существ получше.

Надо сказать, он иначе представлял ангелов. Всего их было восемь. Внешне они были похожи на людей, разве что ростом выше. Однако в каждом присутствовала какая-то неправильная черта. И эта неправильность искажала человеческий облик настолько сильно, что их невозможно было спутать с людьми: птичий клюв и перья на голове, или глаза рыси в комплекте с кошачьими ушами, или плавники, жабры и чешуйчатые щеки, а у одного даже оленьи рога и шерсть на щеках росли.

Из них только Михаил выходил более или менее по канонам: белые кудри, золотой нимб над головой, голубые глаза с желтым ободком вокруг зрачка. Михаил кого-то смутно Илье напоминал, но кого — он никак не мог сообразить.

На счастье Ильи соглашаться с Михаилом никто из собеседников не спешил, но и особо возразить ему, по всей видимости, было нечего.

— Хорошо, пусть ты прав Михаил, пусть мы на войне, — по-кошачьи выступил вперед ангел с глазами рыси. — Но кто наш враг? Эта юная человеческая душа? Глядя на него, я не могу в это поверить!

— Рафаил, это не человеческая душа! — прогремел Михаил, нимб над его головой пыхнул светом. — Вы все видели, что именно он был источником ползущей по миру заразы.

Холодный наконечник копья коснулся груди. От него по телу поползло онемение. Илья впервые был так беспомощен. Все в нем рвалось сопротивляться, бороться, но эти естественные потуги не могли найти выхода, от чего хотелось выть. Как той ночью, когда они с Аней сидели у окна, и он подвывал её горестям, которым сам же и был причиной. Если бы вернуться туда, в ту ночь — увидеть её, обнять, вдохнуть запах и…

— Но то было прежде, на Земле. Сейчас же смрад исчез! — вертикальные зрачки Рафаила расширились, и глаза теперь угрожающе посверкивали, на пальцах показались когти, верхняя губа дернулась, обнажая клыки. — Почему ты отказываешься это видеть?! Эта душа отличается от остальных, но она чиста — иных рай не принял бы! Убери копье!

— Рай сломан, а это обман! — возразил Михаил, в ответ на угрозу лишь надавив на копье сильнее. — Я так долго искал того, кто повинен во всем этом, что не дам себя запутать!

— По всему раю неизвестной болезнью заражены тысячи наших братьев, — примирительно вступил в спор оленерогий. — В этой же душе нет больше бездны, мы не должны уничтожать её. Нужно узнать, как она излечилась от заразы.

Ангелы дружно закивали.

Михаил убрал копьё, всем своим видом выражая протест против воли большинства.

Это могло бы быть шансом Ильи, но он понятия не имел, о какой заразе идет речь, и как он сумел от нее излечиться. Ангелам же оказалось достаточно одного взгляда на него, чтобы понять это и разочарованно покивать на неудачу.

Спор возобновился.

Слово опять взял Михаил, хотя тактику на этот раз выбрал иную, решив подвести к своей правде с другой стороны.