Во-первых, военачальники могут сделать многое для того, чтобы спровоцировать потенциального противника на начало военных действий. Такое возможно, потому что военные рассматривают мирные условия невыгодными для себя. Ни званий новых, ни трофеев… «Пропадает их прибыток, уменьшаются доходы, и тогда они находят причины, чтобы разорвать целое – поставить врага в неловкое положение, упразднить мир и покой, широко раскрыть двери, ведущие к тому, чего они вожделеют», – к чинам, славе, влиянию, власти, богатству. И их, естественно, не волнует, что они нарушают политические планы властелина.

Во-вторых, враг может привлечь войско властелина на свою сторону, соблазнив его своими щедротами. «Всегда бьют в цель стрелы, нацеленные в заветные желания». В-третьих, если войско упустить из-под контроля, то оно может восстать против властелина [56].

«Труднейшее из дел устроителя державы – управление войском», – сокрушенно констатирует (и предупреждает) аль-Маварди. Ключевая проблема – материальные условия воинов. Владыка должен полной, вернее, достаточной мерой обеспечивать войско всем необходимым, чтобы воины не знали ни в чём нужды. Если же он не сможет этого сделать, то произойдёт одно из трёх следствий, каждое из которых нежелательно. Либо воины станут посягать на имущество подданных, либо их склонит на свою сторону тот, кто сможет обеспечить их нужды, либо они займутся добыванием средств к существованию, что их обессилит, и они не смогут выполнить то, что от них требуется [57].

Здесь очень важно соблюсти меру. Если выплаты избыточны, то воины, поднакопив денег, могут покинуть воинскую службу. К тому же жизнь в условиях материального избытка может избаловать их и изнежить. Ко всему прочему они начнут дорожить собственным богатством и чаще станут задумываться о том, стоит ли рисковать жизнью [58].

Но опасно и недодавать войску.

Халиф аль-Мансур наставлял одного из своих военачальников:

– Мори голодом собаку – она пойдёт за тобой; раскорми её – она тебя же и сожрёт.

– Повелитель правоверных, если ты никогда не будешь кормить свою собаку досыта, – возразил тот, – найдётся кто-нибудь другой, кто поманит её костью, и она убежит за ним, бросив тебя [59].

Персидскому царю приписывается такое наставление своему сыну. «Не раскрывай свою ладонь широко перед воинами, не то они без тебя обойдутся. Не сжимай ладонь перед ними, не то они возмутятся против тебя» [60].

Однако не нужно думать, что деньги являются решающим фактором в господстве над войском[8].

Один визирь настоятельно рекомендовал царю копить деньги и заполнять сокровищницу золотом и драгоценными камнями. Когда царь высказал сомнение и предположил, что лучше всё-таки тратить деньги на соратников, то визирь заявил следующее:

– Пусть даже они от тебя сейчас и отвернутся, но когда у тебя появится в них нужда, ты предложишь им деньги, и соратники слетятся к тебе.

Царь засомневался.

– А можешь ли ты как-то это обосновать? – спросил он.

– Конечно, – с уверенностью сказал визирь и спросил: – Можешь ли ты собрать здесь множество мух?

– Нет, – ответил царь.

Тогда визирь велел принести плошку с мёдом. Прошло некоторое время, и рой мух налетел на сладость. Но царя, видно, это не убедило, и он обратился к одному из своих приближённых с вопросом, прав ли визирь.

– Конечно, не прав, – ответил тот и для доказательства предложил дождаться вечера. Когда стемнело, он велел принести мёда. И ни одна муха не появилась [61].

Идея ясна. Не во всякое время, не в любых условиях мёд-деньги являются гарантией мобилизации соратников. Ещё одна притча для закрепления принципа.

Один царь копил деньги, но не обращал внимания на то, чтобы собирать вокруг себя верных людей – соратников, воинов, советчиков. Приближённые предупреждали, что противник грозит ему нападением, и советовали готовить людей к будущей войне, делать то, что делает противник, – не жалеть усилий и денег на привлечение соратников. Но царь показал на сундуки с деньгами и сказал: «Вот мои соратники», намекая тем самым на то, что в любое время он сможет привлечь деньгами нужных людей. Но тут напал на него противник. И убил он царя, оказавшегося без соратников, и захватил его сундуки [62].

Не соратниками, а «ненадолго заглянувшими в гости» являются те, кого властелин призывает под свои знамёна в определённое время и для выполнения конкретной важной для него цели.

Тем самым императив «Берегись армии» дополняется другим: «Не надейся только на деньги, если хочешь иметь достойных соратников». Как их привлечь – об этом в разделе «Оснаститься».

Душа человека подобна оазису, где бьют прохладные родники, стоят зелёные деревья, лежит густая тень, веет прохладный ветерок. Но под сенью этого благодатного леса нашли себе прибежище дикие звери – лев гнева, тигры невежества, волки предательства, свиньи алчности, змеи несправедливости, скорпионы зависти [63][9]. Естественно, этих и других, здесь не перечисленных зверей-пороков надлежит опасаться. Особая их вредоносность – в том, что они поселились в душе каждого человека и хищно на него посягают.

Почему же душа человеческая похожа на бестиарий – собрание тварей, захвативших прекрасную страну? Ссылаясь на неизвестного мудреца, аль-Маварди пишет, что Бог создал ангелов полностью интеллигибельными – целиком из разума, не дав им ничего от животных страстей. В животных Всевышний вложил только страсти и обделил эти существа разумом. Что же касается сынов Адама, то даны им и разум, и страсти [64]. Иначе говоря, человек двойственен в соответствии с Божественным замыслом. Идея эта была достаточно популярна в «зерцалах». Правда, в отдельных случаях она реализовалась с некоторыми отличиями. Так, Ибн-Арабшах говорит о двух противоположных началах в человеке, но для него это – свойства ангелов и джиннов [65]. Несколько иная трактовка у Ибн-Аби-р-Раби в его «Пути владыки в устроении владений». В человека заложены две силы – разумная и животная, каждая из которых обладает волением и выбором, и человек как бы оказывается предметом постоянного спора между ними [66]. Есть ещё более усложнённая конструкция – из трёх элементов. Согласно неизвестному автору «Канона политики», душа человека состоит из трёх – ангельской (или разумной), которой противопоставлены зверская (или животная) и скотская (или растительная) [67].

При всех различиях в трактовке причин, по которым душа оказывается, хотя бы частично, звероподобной, прослеживается нечто общее. Мы видим, что в душе человека есть два начала. Первое – это разум. Он – источник добродетелей. Ему же в качестве источника пороков противостоят разные вещи – и животность, и схожесть с джиннами (мусульманскими чертями), и зверские и скотские начала в человеке.

Чаще всего эта противоположность выражалась в противопоставлении разума и его антипода, обозначавшегося арабским словом хава́.

Это понятие многозначно, как и некоторые другие, о которых мы говорим в этой книге. Чаще всего оно передаётся как «страсть». Сложности с этим понятием видели и авторы «зерцал». Например, аль-Маварди объясняет, констатирует, что есть некоторое сходство между хава и страстью, но страсть относится к чувствам («страстная женщина», «он оказался в плену страсти»), а хава́ – явление интеллектуального, умственного порядка [68]. Это противоположность разума. Но не глупость или невежество, а своего рода затмение разума. Это и страсть, и пристрастие, и подверженность страстям, эмоциям, аффектам.

Приведу разъясняющий пример, которого нет в «зерцалах», чтобы авторам и читателям было понятно, о чём идёт речь. Всем известно выражение «в состоянии аффекта», вошедшее в юриспруденцию и бытовую лексику. В таком состоянии, ставшем результатом неожиданного потрясения или возбуждения, человек не способен контролировать свои действия, отвечать за свои поступки; разум человека, когда тот пребывает в состоянии аффекта, как бы отключён; в этом состоянии человек может совершить поступки и действия, которые он никогда бы не совершил, если бы имел возможность поразмыслить, сдержать гнев, возмущение, обиду, зависть, злорадство и т. п. Так вот, хава