Складывается впечатление, что средневековые авторы совершенно пессимистически относились к вероятности обнаружить в своём окружении добропорядочных людей. Автор «Чудесного ожерелья» в качестве «очень верных» приводит слова одного из мудрецов. «Ты стараешься изо всех сил сохранить друга – проявляешь терпимость, верность и преданность, но проходит время, и ты ничего не сможешь поделать, если друг отвернется при удаче, родич станет злорадствовать, когда ты попадёшь в беду, сосед позавидует удаче, помощник окажется недругом, жена – сварливой, служанка – нерадивой, раб возненавидит тебя, а сын опозорит. Ищи же заранее, куда бежать» [41].

Самая страшная вещь – человеческая зависть. Она-то прежде всего и превращает людей во враждебных друг другу. И это относится ко всем – родственникам, друзьям, соседям, посторонним людям. Псевдо-Аристотель в «Тайне тайн» поучает Александра Македонского относительно родственников: «Берегись родственников, как берёгся бы ты индийских василисков, кои убивают взглядом». Дело в том, что родственники переполнены завистью в отношении властелина. «Только твоя смерть примирит их с тобой», – заявляет автор «Тайны тайн». Такова, увы, человеческая природа. Ведь в самом начале существования человечества проявилась зависть одного из сыновей Адама – Каина к своему брату Авелю, и зависть эта привела к смертоубийству [42].

В «Греческих заветах» визирь, обращаясь к своему сыну, предупреждает его, что занявший министерское место неизбежно приобретает врагов-завистников. Они, будучи родственниками властелина или его фаворитами, считают, что именно они, а не ты, достойны того, чтобы занимать этот высокий пост. Себя они считают обделёнными и обиженными и готовы строить любые козни против визиря, как и против любого другого, занявшего какой-то пост в государственном аппарате [43].

Люди готовы завидовать чему угодно и ненавидеть всякого.

Один басриец был грубым и злым, постоянно обижал своих соседей и поносил их. Некий достойный человек, придя к нему, стал увещевать его:

– Ты ведёшь себя так постыдно, что соседи постоянно жалуются на тебя.

– Они просто завидуют мне, – ответил тот человек.

Когда пришедший спросил, чему они завидуют, грубый басриец ответил, что соседи готовы завидовать чему угодно. И заявил, что они позавидуют ему, даже если узнают о его скорой казни. Гость удивился:

– Этого не может быть!

Тогда басриец предложил:

– Пойдем со мной, и я тебе докажу.

Они вместе отправились на площадь перед домом, где обычно собирались все его соседи.

Басриец уселся на скамью и прикинулся крайне опечаленным.

Соседи спросили его:

– Что с тобой?

– Нынче ночью пришёл в Басру приказ халифа Муавии, чтобы меня казнили вместе с Маликом Ибн-аль-Мунзиром и всей прочей басрийской знатью.

Соседи вскочили со своих мест и набросились на него с криком:

– Ах ты нечестивец, тебя казнят вместе с этими людьми, хотя ты не отличаешься ни знатностью, ни благородством?!

Тогда басриец, повернувшись к своему посетителю, сказал:

– Видишь, они завидуют, что меня казнят! Как же они повели бы себя, если б узнали обо мне что-нибудь хорошее? [44].

Что же делать? Как себя вести с такими людьми – а все они одинаковы? Абу-Хурайра, которому и принадлежит выражение «люди – злюди», говорил по этому поводу: «Общение с ними – болезнь и печаль. Лекарство и исцеление – в том, чтобы их избегать» [45].

Но, пожалуй, такая позиция неконструктивна. Она полностью исключает то сотрудничество, без которого каждому человеку и всем людям не обойтись – ни в повседневной жизни, ни в политике. Поэтому мне представляется более взвешенной и соответственно более практичной та рекомендация, которая дается в «Греческих заветах»: «Остерегайся людей больше, чем надейся на них, берегись их больше, чем доверяй им» [46].

Без армии властелину не обойтись. Это было аксиомой для авторов «зерцал» и для правителей. «Посредством войска властелин осуществляет господство, чтобы проводить успешную политику» [47]. «Власть – здание, а войско – его фундамент» [48]. Войско – опора власти [49].

Однако армия амбивалентна. Вот одна сторона дела, о которой говорит султан Абу-Хамму. «Знай, сын мой, – обращается он к наследнику престола, – что властелин без армии подобен бесплодной земле, похож на птицу без оперения. А птица без оперения обязательно будет когда-то поймана».

Но есть и другая сторона. «Однако тот, кто небрежно обходится с войском, – продолжает султан, прославившийся своими завоеваниями на севере Африки в XIV веке, – падёт со своего трона, поможет врагам во вред самому себе» [50].

Лапидарно эту двойственность армии выразил автор «Тайны тайн», которого повторяли многие. «Враги, коими врагов посрамляешь», – вот что такое армия [51]. Разъяснение этой максиме дал, например, аль-Маварди. «Воины – враги властелина, если постигла их порча. Ими, если они в порядке, властелин воздаёт врагам по заслугам» [52].

Главная причина опасности армии для властелина заключалась в том, что она была наёмной, вернее, платной и инонациональной по отношению к основной массе населения, и часто – к самому властелину. При этом платный и инонациональный характер армии реализовался в том, что на службу призывались, точнее – приглашались, целые войсковые формирования, состоявшие из представителей одного этноса (народа, племени, родоплеменной группировки).

Примечательный в этом отношении эпизод приводится в «Сокровище владык» Ибн-аль-Джавзи. Для защиты от притязаний на престол очередного претендента один из приближённых советует халифу аль-Мамуну прибегнуть к помощи тюрок. «Властелины всегда так поступают», – заявил этот придворный [53]. Это и неудивительно. Халифат, называвшийся Арабским, всё больше становился таковым только по имени. Администрация, судопроизводство, наконец, военное дело – все эти и другие государственные функции выполнялись во всевозраставшей степени неарабами.

Армия имела свои интересы, очень часто не совпадавшие ни с намерениями правителей, ни с нуждами подданных. Чем это было чревато для правителей, может показать пример дайламитов (выходцев из горной части Южного побережья Каспийского моря).

Дайламиты были призваны для наведения порядка в столице и оказания поддержки аббасидскому халифу аль-Мустакфи (944–946). За короткое время их предводитель Ахмад, ставший называться Муизз-ад-Давля (Укрепляющий державу), прибрал к рукам всю реальную власть и стал основателем целой династии (Бувейхидов), которой конец положили в 1055 году новые захватчики – сельджуки.

Историки описывают эпизод, который в полной мере иллюстрирует зависимость этого и других поздних аббасидских халифов («жалких фигур, всё более и более скатывавшихся к полному упадку», по характеристике Адама Меца) от воинских начальников. В один из дней 945 года аль-Мустакфи давал торжественную аудиенцию. Вокруг него, расположившись по рангу, сидели приближённые. Вошёл Муизз-ад-Давля, поцеловал землю у ног халифа, а затем его руку. Тут вдруг вошли два воина-дайламита и что-то прокричали по-персидски. Халиф подумал, что они хотят облобызать его руку, и протянул её им. Они же схватили его, бросили наземь и поволокли прочь, обмотав ему шею его же собственной распущенной чалмой. После этого халифа ослепили[7].

Подобные случаи не были единичными. Ибн-ат-Тиктаки сокрушается о том, скольких правителей воины свергли с трона, ослепили, а то и убили [54]. Аль-Газали напоминает, что солдатня убила многих визирей [55].

Поэтому армия, являясь инструментом осуществления политики, – от этого мы сейчас отвлекаемся, – представляет собой смертельную опасность для властелина, да и для всего общества. Согласно аль-Маварди, эта опасность троякая.