В этот час, когда выли метели, когда всё живое спешило спрягаться, укрыться, на дорогу вышли шестеро.

Впереди — огромный, широкоплечий дорожный мастер Хура́м. За ним — его сын Бегали, такой же статный и рослый, как отец. Далее на равном расстоянии друг от друга движутся четверо друзей Бегали: дорожные ремонтники — бригада Хурама.

Словно шестеро сказочных богатырей, они всегда выходят в бурю, чтобы посмотреть, не застряла ли где-нибудь машина, послушать, не раздастся ли из-под сугроба человеческий стон.

Вот и в тот вечер, когда случилась беда, шестеро богатырей с шахтёрскими фонарями и верёвками на плечах осторожно ощупывали заснежённую дорогу.

— Она была здесь, — сказал Хурам.

И на какую-то секунду шесть фонарей, уткнувшись в одно и то же место, осветили след шин, почти занесённый снегом…

Хурам шёл первым, и ноги его бесшумно скользили по ледяному насту. Внезапно он остановился так стремительно, что пятеро юношей, шедшие за ним следом, покачнулись, едва не потеряв равновесие. И снова фонари упёрлись в одно и то же место. Вот и еле заметный след двух колёс, которые скатились туда, в бездну.

Несколько минут все молча стояли на краю дороги. Машина сорвалась вниз… И что могут сделать они, шестеро?

Надо вбить кол здесь, на дороге, и идти за помощью. Стихнет буря, и только тогда можно будет тракторами вытащить машину.

А люди? Разве есть смысл искать их, рискуя собственной жизнью? Ведь в таких случаях только мертвецов можно обнаружить в глубоком ущелье.

Но хозяин гор Хурам не привык так рассуждать. Он повернулся к сыну и сказал:

— Быстрее!

Бегали привычно снял с плеча длинную верёвку и принялся обвязывать отца.

Молодые ремонтники стали на краю дороги и, когда Хурам подал сигнал, медленно начали опускать его вниз.

Минуты казались вечностью.

Всё ниже и ниже спускался Хурам, и верёвка, сдерживаемая сильными руками, натянулась. Вдруг она, дрогнув, ослабла, и все молча насторожились, надеясь, что сквозь вой ветра донесётся снизу какой-нибудь звук.

Потом верёвку нетерпеливо задёргали, и Бегали с друзьями начали быстро тянуть её вверх. Им показалось, что груз почему-то тяжелее, чем тогда, когда они опускали Хурама.

«Отец, наверное, без сознания, — мелькнуло в голове сына. — Наверное, ударился там внизу».

Вот уже касается края дороги верёвка, вот уже появляется силуэт человека…

— Отец! — восклицает Бегали и отступает.

Но в тёплой куртке отца, в его меховом шлеме — другой. При свете фонарей лицо его мертвенно-бледно, и дыхание с хрипом вырывается изо рта. Двое ремонтников торопливо отвязывают верёвку, наклоняются над незнакомцем, вливают ему в рот спирт из фляги, растирают быстрыми ловкими движениями. А трое остальных снова опускают вниз верёвку. Она приносит второго незнакомца.

Первый в это время уже стоит, опираясь на плечи Бегали, и шепчет:

— Это как в сказке. Откуда вы, друзья?

Вот и в третий раз спущена верёвка, и Хурам в одной байковой куртке, без шапки появляется на краю дороги.

— Быстрее вниз! — командует он.

И оба спасённых им человека в недоумении глядят, как ветер треплет волосы хозяина гор.

Обратный путь легче. Пусть обледенели дороги, пусть свирепствует ветер, но уже недалеко внизу знакомый домик. Шофёр идёт сам, бормоча слова благодарности. Ослабевшего грузчика почти несут на руках двое.

Широко распахнуты двери перед гостями. Уже разостлан дастархан — узбекская скатерть с угощениями, дымится ароматный суп.

— Я никогда не ел такого вкусного мяса, — говорит шофёр. — Скажите, что это такое?

Хурам кивает на стену, где на ковре висят охотничьи ружья.

— Мы бьём здесь кабанов, — говорит он, — и куропаток. У нас всегда должно быть в запасе мясо. Мы живём на дороге. Каждый час к нам могут нагрянуть такие гости, как вы…

Утром приходит машина с дорожной станции. Грузовик, чудом застрявший на горной площадке, вытаскивают, ремонтируют, и он уходит. А ночью снова разыгрывается буран, и снова выходят шестеро богатырей навстречу стихии, чтобы побороть ветры, отнять у них жертвы…

Коля замолчал.

Ребята сидели притихшие.

— Какая замечательная сказка! — вздохнула Зина. — Откуда ты её знаешь?

— Это не сказка! — отрывисто сказал Коля. — Подождите.

Он побежал к подъезду и исчез. Ребята молча ждали.

Через несколько минут Коля прибежал обратно. В руках он держал конверт. Он вытащил оттуда фотографию, и все увидели горы, упирающиеся в самое небо, а на узенькой тропинке на краю ущелья шестерых богатырей.

— Это они, — сказал Коля. — Они с Ак-Рабата. — Потом, помолчав, он добавил: — А в машине в тот раз был мой папа.

Мишка

Прямо в небо упираются дагестанские горы. А внизу, у самого моря, простираются степи, поросшие высокой сочной травой, — кутаны, как зовут их местные жители. Словно два мира здесь — наверху и внизу. Зимой, когда в горах бушуют метели и снежные глыбы с глухими вздохами падают в ущелье, на кутанах нет снега: всё так же зеленеет трава, кое-где посыпанная мелкой снежной пудрой. И с горных, занесённых бураном пастбищ чабаны и пастухи сгоняют вниз бесчисленные стада коров, отары овец.

Но вот выдалась особая зима, такая, какой не было очень давно. Завертела метель, завыл на тысячу голосов буран, и сугробы снега обрушились на кутаны. Всё живое бежало вниз. Откуда-то появились испуганные лёгкие сайгаки — самые пугливые животные на свете, похожие на маленьких оленей с мордочкой ослика. Спустились из пещер худые волки с поджарыми боками и длинной вытянутой мордой. Все искали еду. А еды не было.

И в эти трудные дни Вовка встретился с Мишкой.

Вовка помогал отцу крепить моторки на берегу. Мёл буран, и лёгкие суда дрожали от его напора. Вовка, морщась от слепящего снега, вглядывался в ту сторону, где находилась земля, как звали ребятишки рыбачьего острова Чечень, заброшенного в море, далёкий большой берег. Он был скрыт пеленой мокрого свистящего снега.

И вдруг незаметно, как это бывает на Каспии, рассеялся снег, прекратилась пурга, и скупое зимнее солнце глянуло на секунду с хмурого неба.

Вовка вдруг закричал:

— Папка, гляди! Кто это к нам идёт?

Рыбаки бросили работу и с интересом вглядывались вперёд, туда, куда указывал Вовка.

В этом году впервые замёрз двадцатикилометровый кусок моря, разделяющий остров с берегом. И по льду, как по мосту, к рыбакам двигалось какое-то большое тёмное пятно с неровными очертаниями. А сзади шевелилось второе пятно, поменьше.

— Овцы идут, — первым нарушил молчание Вовка.

Старый рыбак качнул головой:

— Откуда взяться тут овцам?

Прошло минут десять. Странное пятно стало приобретать какие-то очертания.

И снова Вовка закричал возбуждённо:

— Папа, да это же сайгаки!

— Сайгаки к людям не могут подойти, — неуверенно сказал кто-то. — Сайгаки от человека убегают. Их машиной и то не догнать.

— А я говорю — сайгаки! — настаивал Вовка, весь дрожа.

Ушастая шапчонка съехала на один бок, и казалось, даже веснушки на Вовкином лице прыгают от нетерпения.

Вовкин отец смотрел на приближающееся пятно, приставив козырьком руку к глазам. Наконец он отнял её и сказал негромко, обращаясь к товарищам:

— А ведь прав мой-то! Это сайгаки!

Стадо приближалось. Легко ступая тонкими ножками по льду, прижимаясь друг к другу, сайгаки медленно двигались к рыбакам.

— А кто же сзади-то? — спросил, как бы не веря собственным глазам, Вовкин отец и вдруг крикнул изумлённо: — Братцы, да это же волки за сайгаками гонятся!

Не сговариваясь, рыбаки кинулись к моторкам. Они доставали охотничьи ружья, заряжали их, весело переговаривались.

— Пропустить сайгаков, — командовал Вовкин отец, в его голосе звучали уверенные нотки опытного охотничьего бригадира, — а потом огонь по волкам! Они нам на острове не нужны. Весь скот передушат.