– Кто там? – голос из домофона принадлежал зрелой женщине. Для мамы он звучал слишком старо, для бабушки слишком молодо.

– Это Максим Логинов, одноклассник Ксении. Пришел ее проведать.

После некоторой паузы она открыла дверь.

– Входи, Максим.

На первом этаже я увидел консьержку, строго проводившую меня сердитым взглядом поверх очков. Кисть бананов и поздний арбуз в моей авоське сразу показались какими-то смешными и нелепыми. Хотя бананы и обошлись мне в кругленькую сумму, мы с мамой обычно себе такого не позволяли. Я подумал, что бидон с черной икрой был бы здесь куда уместнее. Если бы в лифте был швейцар, я бы уже не удивился. К счастью, его не было.

Дверь открыла улыбчивая женщина среднего возраста.

– Добрый день, Максим, проходи. Я Инна Андреевна, помогаю Ксюше. Ты разувайся, вот тапки. Подожди меня, я пока отнесу фрукты. Спасибо тебе.

Сиделка, значит. Логично с медицинской точки зрения, учитывая положение Ксении, и логично с финансовой, учитывая положение ее семьи.

Пока я переобувался, обратил внимание на обстановку. В моих глазах все выглядело роскошно, но со вкусом, не вульгарно. Дорогой паркет, грамотно подобранная мебель. Ничего лишнего, чувствовался простор.

Вернувшись, Инна Андреевна проводила меня в комнату Ксении – одну из пяти в квартире .

Теперь, когда мы стояли у двери, я чувствовал, как краснеют мои уши. Отступать было уже поздно. Инна Андреевна постучала.

– Ксюшенька, мы можем войти?

– Да, Инна Андреевна.

В интонации Ксении чувствовалось, что она уважает эту женщину. Я последовал в комнату за ней.

Только не смотри на ее руки, только не смотри – уговаривал я себя. Куда там! Это было просто невозможно. Ксения сидела на кровати в белой домашней футболке с бабочкой и белых шортиках. Ее руки… их не было. Вместо них были какие-то два неуклюжих и коротких обрубка. Культи уже зажили и затянулись кожей с уродливыми розовыми рубцами. Я все никак не мог оторвать от них взгляд, и сказать хоть что-то.

– Максим, ты любишь чай? – нарушила тишину Инна Андреевна и вывела меня из ступора.

– Да, очень, – поспешно кивнул я.

– Тогда я приготовлю и принесу вам, оставлю вас наедине.

Она вышла, а я остался стоять у двери. Ксения тяжело вздохнула.

– Не парься, все пялятся, я уже привыкла. Ты зачем пришел?

– Хотел навестить. Я только вчера узнал, что с тобой произошло.

– Вот как? – она удивленно вскинула бровь.

– Ну, я пропустил последнее полугодие прошлого года, и когда не увидел тебя в классе, не придал этому большого значения.

– А теперь что изменилось? – устало спросила она. – По поручении старосты пришел?

Я замялся, стараясь справиться со смущением. Я всегда стеснялся красивых девушек, а Ксения была очень красива. У нее были необычные черты лица – выделявшиеся скулы и едва выраженный прищур глаз сочетались с типично украинскими круглыми щечками и аккуратным вздернутым носиком. Натуральные ярко-пшеничные волосы спадали ей на плечи.

– Нет, я сам решил. Не возражаешь, я присяду?

Она пожала плечами и взглядом указала мне на стул, который я сразу поставил напротив кровати. Ксения смотрела мимо меня, не проявляя большого интереса или делая вид, что не проявляет.

Лучше выпалю сразу, как есть и будь что будет, решил я.

– Я совсем тебя не знаю, но хочу быть честным. Я пришел по совету друга. Он считал, что мне это будет полезно, потому что считает меня сломленным. Так что я здесь как бы ради себя. У меня есть пара подготовленных фраз, честных, но стереотипных. То, что случилось с тобой – ужасная, чудовищная несправедливость. И мне очень жаль, что так произошло. Я не знаю, что еще сказать. Прости, если обидел.

Я выдохнул. Сейчас она меня выгонит, подумал я.

Ксения… улыбнулась. У нее была очень красивая, широкая улыбка.

– Нет, я не обижаюсь. Ты странный. И друг у тебя странный, если он считает нормальным навещать инвалида ради мотивации к жизни.

– Это Лиза Рудницкая.

– Вот как? Ого. Впрочем, ничего удивительного, это в ее стиле. И давно вы дружите? – она сделала сильный акцент на слове «дружите».

– Со вчерашнего дня.

– И она сразу рассказала обо мне?

– Сказала, что мне стоит увидеть тебя, чтобы меньше обращать внимания на собственные трудности.

– А какие у тебя трудности?

Я недоуменно посмотрел на нее. Думал, все знают.

– Максим, давай я тоже буду честной. Когда ты перестал посещать школу в конце прошлого года, мне было на это наплевать, как и тебе – на мое отсутствие после каникул. Мы с тобой совершенно не знакомы, у нас разный круг общения, и мы абсолютно чужды друг другу. Так и будет, пока мы не поговорим. Так что давай, рассказывай, что у тебя. Что у меня – ты и так видишь.

– Да рассказывать нечего. Хотел сделать трюк на скейте и упал, ударившись головой. Сильно ее повредил, что-то восстановилось, но не все. Иногда трудно формулировать мысли. Порой говорю короткими предложениями. Но самое плохое, у меня теперь редкий дефект головного мозга – приобретенная дискалькулия. Грубо говоря, я не умею считать.

– А как же ты учишься?

– Алгебре, геометрии, физике с химией – никак. Ставят тройки с закрытыми глазами. Мне литература и история всегда больше нравились. Хотя с датами по истории тоже непросто. Я справляюсь механическим заучиванием.

– Мне жаль, – сказала Ксюша. – С тобой случилась чудовищная несправедливость.

Все относительно, подумал я, но вслух, разумеется, не сказал.

В дверь постучала Инна Андреевна и внесла на подносе чай с печеньем. В Ксениной чашке торчала соломинка.

– У вас все хорошо, молодые люди? Спасибо, что Ксюшу навестил, Максим. Почаще бы друзья заходили…

– Инна Андреевна! – Ксения умоляюще посмотрела на сиделку.

– Все, все, ухожу.

Она поставила поднос на тумбочку у кровати и вышла. Мы устроились у тумбочки. Ксения наклонилась к соломинке, и ей на лицо упал неуложенный локон ее растрепанных волос. Она тщетно попыталась сдуть его обратно.

Я, не задумываясь, машинально заправил ее непослушный локон за ухо.

– Спасибо, – поблагодарила она и стала пить.

В этот момент я понял, что печенье положили для меня, и она его взять не сможет.

– Будешь печенье? – спросил я.

Она кивнула. Я разломил печенье на несколько небольших кусков и, жутко стесняясь, скормил ей. Было видно, что ей это так же неловко, как и мне.

– Тебе пока не давали протезы?

– С этим есть трудности. Большая проблема, что локтевые суставы не сохранились, и к тому же нет обоих рук, так что от простых протезов толку немного. Папа ищет сейчас какие-нибудь специальные, а пока обхожусь без них. Пробую тренировать ноги, но пока получается немного. Зато научилась включать магнитофон носом.

Я попробовал представить, как она это делает. Ксения, видимо, прочитала мои чувства по выражению лица.

– Мне не нужна твоя жалость, – жестко сказала она.

– Извини… Это просто естественно.

– Я понимаю. И все же не надо меня жалеть. Иначе я тебя выгоню.

Я понял, что она серьезно. Мы молча допили чай, я отнес поднос и вернулся к Ксюше. Она сидела на кровати и отрешенно смотрела в окно. Я обратил внимание на большой книжный шкаф у стены. Интересно, что она читает?

– Я могу взглянуть? – я показал в сторону книг.

– Пожалуйста.

Я открыл стеклянные створки… Хорошо, что я стоял к ней спиной и она не видела мою отвалившуюся от удивления челюсть. Батюшки светы… Плотные ряды книг, корочка к корочке, аккуратно отсортированные толстые тома. Русская классика, Толстой, Достоевский, естественно, Пушкин с Лермонтовым, Тургенев. Зарубежную литературу представляли Шекспир, Манн, Маркес, Воннегут, Ремарк, Хэмингуэй и Кафка. Это было далеко не все, конечно. Скользнув по книгам Оруэлла и Хаксли, мой взгляд уцепился за целую «философскую» полку – скромные тома «Капитала» подпирал весьма внушительный винегрет из трудов Платона, Декарта, Гоббса, Августина и Маккиавелли… разумеется, венчал этот ряд Ницше. После всего этого учебная литература по истории религии и философии смотрелись чем-то самим собой разумеющимся.