Литмир - Электронная Библиотека

Сергей Есенин

 

Анна Снегина

 

А. Воронскому

1

“Село, значит, наше — Радово, Дворов, почитай, два ста.

Тому, кто его оглядывал, Приятственны наши места.

Богаты мы лесом и водью, Есть пастбища, есть поля.

И по всему угодью

Рассажены тополя.

Мы в важные очень не лезем, Но все же нам счастье дано.

Дворы у нас крыты железом, У каждого сад и гумно.

У каждого крашены ставни, По праздникам мясо и квас.

Недаром когда-то исправник Любил погостить у нас.

Оброки платили мы к сроку, Но — грозный судья — старшина Всегда прибавлял к оброку По мере муки и пшена.

И чтоб избежать напасти, Излишек нам был без тягот.

Раз — власти, на то они власти, А мы лишь простой народ.

Но люди — все грешные души.

У многих глаза — что клыки.

С соседней деревни Криуши Косились на нас мужики.

Житье у них было плохое — Почти вся деревня вскачь Пахала одной сохою На паре заезженных кляч.

Каких уж тут ждать обилий, — Была бы душа жива.

Украдкой они рубили Из нашего леса дрова.

Однажды мы их застали…

Они в топоры, мы тож.

От звона и скрежета стали По телу катилась дрожь.

В скандале убийством пахнет.

И в нашу и в их вину Вдруг кто-то из них как ахнет! — И сразу убил старшину.

На нашей быдластой сходке Мы делу условили ширь.

Судили. Забили в колодки И десять услали в Сибирь.

С тех пор и у нас неуряды.

Скатилась со счастья вожжа.

Почти что три года кряду У нас то падеж, то пожар”.

*

Такие печальные вести Возница мне пел весь путь.

Я в радовские предместья Ехал тогда отдохнуть.

Война мне всю душу изъела.

За чей-то чужой интерес Стрелял я в мне близкое тело И грудью на брата лез.

Я понял, что я — игрушка, В тылу же купцы да знать, И, твердо простившись с пушками, Решил лишь в стихах воевать.

Я бросил мою винтовку, Купил себе «липу» [1] , и вот С такою-то подготовкой Я встретил 17-ый год.

Свобода взметнулась неистово.

И в розово-смрадном огне Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне.

Война «до конца», «до победы».

И ту же сермяжную рать Прохвосты и дармоеды Сгоняли на фронт умирать.

Но все же не взял я шпагу…

Под грохот и рев мортир Другую явил я отвагу — Был первый в стране дезертир.

*

Дорога довольно хорошая, Приятная хладная звень.

Луна золотою порошею Осыпала даль деревень.

“Ну, вот оно, наше Радово, — Промолвил возница, — Здесь!

Недаром я лошади вкладывал За норов ее и спесь.

Позволь, гражданин, на чаишко.

Вам к мельнику надо?

Так вон!..

Я требую с вас без излишка За дальний такой прогон”.

… … … … … .

Даю сороковку.

«Мало!»

Даю еще двадцать.

«Нет!»

Такой отвратительный малый.

А малому тридцать лет.

“Да что ж ты?

Имеешь ли душу?

За что ты с меня гребешь?”

И мне отвечает туша: “Сегодня плохая рожь.

Давайте еще незвонких Десяток иль штучек шесть — Я выпью в шинке самогонки За ваше здоровье и честь…”

*

И вот я на мельнице…

Ельник

Осыпан свечьми светляков.

От радости старый мельник Не может сказать двух слов: “Голубчик! Да ты ли?

Сергуха!

Озяб, чай? Поди продрог?

Да ставь ты скорее, старуха, На стол самовар и пирог!”

В апреле прозябнуть трудно, Особенно так в конце.

Был вечер задумчиво чудный, Как дружья улыбка в лице.

Объятья мельника круты, От них заревет и медведь, Но все же в плохие минуты Приятно друзей иметь.

«Откуда? Надолго ли?»

«На год».

“Ну, значит, дружище, гуляй!

Сим летом грибов и ягод У нас хоть в Москву отбавляй.

И дичи здесь, братец, до черта, Сама так под порох и прет.

Подумай ведь только…

Четвертый

Тебя не видали мы год…”

… … … … … .

… … … … … .

Беседа окончена…

Чинно

Мы выпили весь самовар.

По-старому с шубой овчинной Иду я на свой сеновал.

Иду я разросшимся садом, Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам Состарившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки Мне было шестнадцать лет, И девушка в белой накидке Сказала мне ласково: «Нет!»

Далекие, милые были.

Тот образ во мне не угас…

Мы все в эти годы любили, Но мало любили нас.

2

“Ну что же! Вставай, Сергуша!

Еще и заря не текла, Старуха за милую душу Оладьев тебе напекла.

Я сам-то сейчас уеду К помещице Снегиной…

Ей

Вчера настрелял я к обеду Прекраснейших дупелей”.

Привет тебе, жизни денница!

Встаю, одеваюсь, иду.

Дымком отдает росяница На яблонях белых в саду.

Я думаю:

Как прекрасна

Земля

И на ней человек.

И сколько с войной несчастных Уродов теперь и калек!

И сколько зарыто в ямах!

И сколько зароют еще!

И чувствую в скулах упрямых Жестокую судоргу щек.

Нет, нет!

Не пойду навеки!

За то, что какая-то мразь Бросает солдату-калеке Пятак или гривенник в грязь.

“Ну, доброе утро, старуха!

Ты что-то немного сдала…”

И слышу сквозь кашель глухо: “Дела одолели, дела.

У нас здесь теперь неспокойно.

Испариной все зацвело.

Сплошные мужицкие войны — Дерутся селом на село.

Сама я своими ушами Слыхала от прихожан: То радовцев бьют криушане, То радовцы бьют криушан.

А все это, значит, безвластье.

Прогнали царя…

Так вот…

Посыпались все напасти На наш неразумный народ.

Открыли зачем-то остроги, Злодеев пустили лихих.

Теперь на большой дороге Покою не знай от них.

Вот тоже, допустим… C Криуши…

Их нужно б в тюрьму за тюрьмой, Они ж, воровские души, Вернулись опять домой.

У них там есть Прон Оглоблин, Булдыжник, драчун, грубиян.

Он вечно на всех озлоблен, С утра по неделям пьян.

И нагло в третьевом годе, Когда объявили войну, При всем честном народе Убил топором старшину.

Таких теперь тысячи стало Творить на свободе гнусь.

Пропала Расея, пропала…

Погибла кормилица Русь…”

Я вспомнил рассказ возницы И, взяв свою шляпу и трость, Пошел мужикам поклониться, Как старый знакомый и гость.

*

Иду голубою дорожкой И вижу — навстречу мне Несется мой мельник на дрожках По рыхлой еще целине.

“Сергуха! За милую душу!

Постой, я тебе расскажу!

Сейчас! Дай поправить вожжу, Потом и тебя оглоушу.

Чего ж ты мне утром ни слова?

Я Снегиным так и бряк: Приехал ко мне, мол, веселый Один молодой чудак.

(Они ко мне очень желанны, Я знаю их десять лет.) А дочь их замужняя Анна Спросила:

— Не тот ли, поэт?

— Ну, да, — говорю, — он самый.

— Блондин?

— Ну, конечно, блондин!

— С кудрявыми волосами?

— Забавный такой господин!

— Когда он приехал?

— Недавно.

— Ах, мамочка, это он!

Ты знаешь,

Он был забавно

Когда-то в меня влюблен.

Был скромный такой мальчишка, А нынче…

Поди ж ты…

Вот…

Писатель…

Известная шишка…

Без просьбы уж к нам не придет”.

И мельник, как будто с победы, Лукаво прищурил глаз: “Ну, ладно! Прощай до обеда!

Другое сдержу про запас”.

Я шел по дороге в Криушу И тростью сшибал зеленя.

Ничто не пробилось мне в душу, Ничто не смутило меня.

Струилися запахи сладко, И в мыслях был пьяный туман…

Теперь бы с красивой солдаткой Завесть хорошо роман.

*

Но вот и Криуша…

Три года

Не зрел я знакомых крыш.

Сиреневая погода

Сиренью обрызгала тишь.

Не слышно собачьего лая, Здесь нечего, видно, стеречь — У каждого хата гнилая, А в хате ухваты да печь.

Гляжу, на крыльце у Прона Горластый мужицкий галдеж.

Толкуют о новых законах, О ценах на скот и рожь.

«Здорово, друзья!»

“Э, охотник!

Здорово, здорово!

Садись!

Послушай-ка ты, беззаботник, Про нашу крестьянскую жисть.

1
{"b":"8449","o":1}