Сергей Есенин
Анна Снегина
А. Воронскому
1
“Село, значит, наше — Радово, Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал, Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью, Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя.
Мы в важные очень не лезем, Но все же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом, У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни, По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник Любил погостить у нас.
Оброки платили мы к сроку, Но — грозный судья — старшина Всегда прибавлял к оброку По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти, Излишек нам был без тягот.
Раз — власти, на то они власти, А мы лишь простой народ.
Но люди — все грешные души.
У многих глаза — что клыки.
С соседней деревни Криуши Косились на нас мужики.
Житье у них было плохое — Почти вся деревня вскачь Пахала одной сохою На паре заезженных кляч.
Каких уж тут ждать обилий, — Была бы душа жива.
Украдкой они рубили Из нашего леса дрова.
Однажды мы их застали…
Они в топоры, мы тож.
От звона и скрежета стали По телу катилась дрожь.
В скандале убийством пахнет.
И в нашу и в их вину Вдруг кто-то из них как ахнет! — И сразу убил старшину.
На нашей быдластой сходке Мы делу условили ширь.
Судили. Забили в колодки И десять услали в Сибирь.
С тех пор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья вожжа.
Почти что три года кряду У нас то падеж, то пожар”.
*
Такие печальные вести Возница мне пел весь путь.
Я в радовские предместья Ехал тогда отдохнуть.
Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес Стрелял я в мне близкое тело И грудью на брата лез.
Я понял, что я — игрушка, В тылу же купцы да знать, И, твердо простившись с пушками, Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку, Купил себе «липу» [1] , и вот С такою-то подготовкой Я встретил 17-ый год.
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне.
Война «до конца», «до победы».
И ту же сермяжную рать Прохвосты и дармоеды Сгоняли на фронт умирать.
Но все же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир Другую явил я отвагу — Был первый в стране дезертир.
*
Дорога довольно хорошая, Приятная хладная звень.
Луна золотою порошею Осыпала даль деревень.
“Ну, вот оно, наше Радово, — Промолвил возница, — Здесь!
Недаром я лошади вкладывал За норов ее и спесь.
Позволь, гражданин, на чаишко.
Вам к мельнику надо?
Так вон!..
Я требую с вас без излишка За дальний такой прогон”.
… … … … … .
Даю сороковку.
«Мало!»
Даю еще двадцать.
«Нет!»
Такой отвратительный малый.
А малому тридцать лет.
“Да что ж ты?
Имеешь ли душу?
За что ты с меня гребешь?”
И мне отвечает туша: “Сегодня плохая рожь.
Давайте еще незвонких Десяток иль штучек шесть — Я выпью в шинке самогонки За ваше здоровье и честь…”
*
И вот я на мельнице…
Ельник
Осыпан свечьми светляков.
От радости старый мельник Не может сказать двух слов: “Голубчик! Да ты ли?
Сергуха!
Озяб, чай? Поди продрог?
Да ставь ты скорее, старуха, На стол самовар и пирог!”
В апреле прозябнуть трудно, Особенно так в конце.
Был вечер задумчиво чудный, Как дружья улыбка в лице.
Объятья мельника круты, От них заревет и медведь, Но все же в плохие минуты Приятно друзей иметь.
«Откуда? Надолго ли?»
«На год».
“Ну, значит, дружище, гуляй!
Сим летом грибов и ягод У нас хоть в Москву отбавляй.
И дичи здесь, братец, до черта, Сама так под порох и прет.
Подумай ведь только…
Четвертый
Тебя не видали мы год…”
… … … … … .
… … … … … .
Беседа окончена…
Чинно
Мы выпили весь самовар.
По-старому с шубой овчинной Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом, Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам Состарившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки Мне было шестнадцать лет, И девушка в белой накидке Сказала мне ласково: «Нет!»
Далекие, милые были.
Тот образ во мне не угас…
Мы все в эти годы любили, Но мало любили нас.
2
“Ну что же! Вставай, Сергуша!
Еще и заря не текла, Старуха за милую душу Оладьев тебе напекла.
Я сам-то сейчас уеду К помещице Снегиной…
Ей
Вчера настрелял я к обеду Прекраснейших дупелей”.
Привет тебе, жизни денница!
Встаю, одеваюсь, иду.
Дымком отдает росяница На яблонях белых в саду.
Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
И сколько с войной несчастных Уродов теперь и калек!
И сколько зарыто в ямах!
И сколько зароют еще!
И чувствую в скулах упрямых Жестокую судоргу щек.
Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь Бросает солдату-калеке Пятак или гривенник в грязь.
“Ну, доброе утро, старуха!
Ты что-то немного сдала…”
И слышу сквозь кашель глухо: “Дела одолели, дела.
У нас здесь теперь неспокойно.
Испариной все зацвело.
Сплошные мужицкие войны — Дерутся селом на село.
Сама я своими ушами Слыхала от прихожан: То радовцев бьют криушане, То радовцы бьют криушан.
А все это, значит, безвластье.
Прогнали царя…
Так вот…
Посыпались все напасти На наш неразумный народ.
Открыли зачем-то остроги, Злодеев пустили лихих.
Теперь на большой дороге Покою не знай от них.
Вот тоже, допустим… C Криуши…
Их нужно б в тюрьму за тюрьмой, Они ж, воровские души, Вернулись опять домой.
У них там есть Прон Оглоблин, Булдыжник, драчун, грубиян.
Он вечно на всех озлоблен, С утра по неделям пьян.
И нагло в третьевом годе, Когда объявили войну, При всем честном народе Убил топором старшину.
Таких теперь тысячи стало Творить на свободе гнусь.
Пропала Расея, пропала…
Погибла кормилица Русь…”
Я вспомнил рассказ возницы И, взяв свою шляпу и трость, Пошел мужикам поклониться, Как старый знакомый и гость.
*
Иду голубою дорожкой И вижу — навстречу мне Несется мой мельник на дрожках По рыхлой еще целине.
“Сергуха! За милую душу!
Постой, я тебе расскажу!
Сейчас! Дай поправить вожжу, Потом и тебя оглоушу.
Чего ж ты мне утром ни слова?
Я Снегиным так и бряк: Приехал ко мне, мол, веселый Один молодой чудак.
(Они ко мне очень желанны, Я знаю их десять лет.) А дочь их замужняя Анна Спросила:
— Не тот ли, поэт?
— Ну, да, — говорю, — он самый.
— Блондин?
— Ну, конечно, блондин!
— С кудрявыми волосами?
— Забавный такой господин!
— Когда он приехал?
— Недавно.
— Ах, мамочка, это он!
Ты знаешь,
Он был забавно
Когда-то в меня влюблен.
Был скромный такой мальчишка, А нынче…
Поди ж ты…
Вот…
Писатель…
Известная шишка…
Без просьбы уж к нам не придет”.
И мельник, как будто с победы, Лукаво прищурил глаз: “Ну, ладно! Прощай до обеда!
Другое сдержу про запас”.
Я шел по дороге в Криушу И тростью сшибал зеленя.
Ничто не пробилось мне в душу, Ничто не смутило меня.
Струилися запахи сладко, И в мыслях был пьяный туман…
Теперь бы с красивой солдаткой Завесть хорошо роман.
*
Но вот и Криуша…
Три года
Не зрел я знакомых крыш.
Сиреневая погода
Сиренью обрызгала тишь.
Не слышно собачьего лая, Здесь нечего, видно, стеречь — У каждого хата гнилая, А в хате ухваты да печь.
Гляжу, на крыльце у Прона Горластый мужицкий галдеж.
Толкуют о новых законах, О ценах на скот и рожь.
«Здорово, друзья!»
“Э, охотник!
Здорово, здорово!
Садись!
Послушай-ка ты, беззаботник, Про нашу крестьянскую жисть.
