Часть работы тёмного витализма состоит в тошнотворном осознании негостеприимной Вселенной, вынуждающей констатировать, что возникновение жизни — это случайное событие во времени, которое затем искажается и искривляется банальностью пространства и случайностью геометрии нашего мира с ее претензией на универсальность, а далее разоряется случаем, ситуацией, обратной связью и разрушением, износом, старением.

Таким образом, тьма тёмного витализма трояка:

Большей частью этот текст будет направлен на доказательство третьего пункта, прежде всего фокусируя внимание на биологических науках и примерах из них, рассматриваемых через призму массовой культуры с ее обширной коллекцией зловещих артефактов.

В первой главе книги мы постараемся овладеть интернальностью[35] тёмного витализма посредством описания невидимой, беспорядочной и внутренней продуктивности жизни, для чего привлечем в качестве примеров орды митохондрий, болезнетворных бактерий и вирусов. Я рассмотрю такие фильмы, как «Эпидемия» (Outbreak), игры в жанре survival horror (Space, Resident Evil, Parasite Eve)[36] и реальные примеры вирусов, чтобы проиллюстрировать ужасающую интериорность микроскопической склизкости человеческих существ. А также, следуя книге Коэна и Стюарта «Коллапс хаоса» и биофилософии Кита Анселла-Пирсона, я рассмотрю то, как эта тема соотносится с проблематикой имманентности и эмерджентности.

Затем, во второй главе, я перейду от интерьера к экстерьеру, рассмотрев пространственную ползучесть грибовидной жизни и обсудив различные тексты в жанре «странной литературы» (weird fiction), написанные Томасом Лиготти, Уильямом Хоупом Ходжсоном и Стенли Вейнбаумом, с целью продемонстрировать тревожащую пространственность плесени и грибка. Я рассмотрю рассуждения Резы Негарестани о разложении и гниении, а также выступлю против признания феноменологического и человеческого преимущества при концептуализации жизни.

В третьей главе я приведу аргументы против теорий Земли, вдохновленных гипотезой панспермии[37], а также против ограничения порождающих функций жизни со стороны антропоморфизма. Я рассмотрю неограниченный органицизм монстров из научной фантастики (зергов, вида 8472, тиранидов и йуужань-вонгов), а также расу Древних из рассказов Г. Ф. Лавкрафта, чтобы продемонстрировать межпространственный ужас органического. Здесь нам вновь придется обратиться к проблематике витализма, в связи с чем я остановлюсь на рассмотрении философии Шеллинга и на работах Иэна Гранта об этом философе.

В заключении мы попробуем разобраться в природе ужаса посредством обсуждения пузырька Зигмунда Фрейда, ламеллы Жака Лакана, «склизкой» натурфилософии Лоренца Окена, а также небольшой работы Иэна Гамильтона Гранта «Бытие и слизь», описывающей отношения слизи и мышления. Завершим же все это призывом к распространению ктулхоидной этики Резы Негарестани, а также выводов из «Разнузданного ничто» — книги Рэя Брассье, в которой тот призывает к космологическому расширению фрейдовского влечения к смерти.

Данная работа призвана рассказать скорее о склизкости жизни, чем о слизи как таковой, и о неизбежных биологических и физических ограничениях живого в мире, которое всегда так или иначе характеризуется бытием-к-вымиранию. Сама слизь, как мы уже видели, неизменно являет собой «отбросы», — ту часть жизни, которая должна быть оставлена позади. Попытки облечь жижу, слизь, ил во внешнюю им форму предпринимались всегда, однако эти попытки не могли ни ухватить, ни отменить склизкость слизи как чего-то внутреннего самой жизни. Вопреки этим бесплодным попыткам, наш проект лишает силы любую концепцию жизни, полагающуюся на порядок; он — торжество и высвобождение слизи во всех ее отвратительных проявлениях и истечениях.

В своем эссе «Эволюция жизни на Земле» Стивен Джей Гулд оспаривает распространенное заблуждение, что жизнь продвигается от одной господствующей формы к другой — от бактерий к беспозвоночным, затем к рептилиям и далее, — в итоге «обрываясь» или выдыхаясь в человеческом организме[40]. Гулд указывает, что мы никогда не покинем эры бактерий, что мы только случайный нарост, сформировавшийся в результате эпизодических и бессмысленных дополнений[41].

Он продолжает: «Наше представление о жизни, восходящей ко все большей сложности, вероятно, является предрассудком, инспирированным нашим ограничивающим сосредоточением на самих себе и, как следствие, переизбытком внимания к усложняющимся существам, в то время как мы игнорируем столь много эволюционных линий, представители которых так же хорошо приспосабливаются посредством упрощения»[42]. Тезис Гулда сводится к тому, что сложность не влечет успеха на пути эволюции. Несмотря на наши интеллектуальные преимущества, биологическое господство над Землей принадлежит малому; не только экстериоризированной микроорганической природе — миру вне нас, но и тому, что образует наши человеческие интерьеры, то есть молекулярному, клеточному, нашему микро-органическому. В данной главе я собираюсь исследовать мельчайшие формы жизни и то, как их поведение, по отдельности и внутри сетей[43], биологических и не-биологических, опровергает философски позитивное определение жизни.

Начнем с часто называемых «блоками питания клеток» митохондрий. Это маленькие органеллы, части клетки, которые генерируют химическое топливо необходимое для ее активности. У митохондрий много общего с прокариотами, организмами вроде бактерий, в чьих клетках нет ядер и чьими потомками они, возможно, являются. Такая отчасти инородная природа митохондрий привела к развитию эндосимбиотической теории, утверждающей, что их предки когда-то были отдельными организмами, которые затем инкорпорировались в клетки и стали симбионтами последних. Тем самым отдельные организмы совершили постепенный переход от сети-кооперации к объединенной клетке.