– Спасибо, что предупредил. Подскажи, когда она обратно пойдёт, тогда я и встану. Знаешь же, как передо мной все двери нараспашку сами открываются. – И голова его опять в глубине купе скрылась.

– Балабол ты, Витька! Когда-нибудь твои чары не подействуют. Что тогда делать будешь?

Эти слова Вадим громко сказал, чтобы Виктор услышать мог, а затем ко мне обернулся и тихонько так закончил:

– И ведь откроет она ему туалет, даже сопротивляться не будет. Умеет Витька баб на что хочешь уговорить, а уж туалет открыть – это просто плёвое дело.

Проводница дверь в дальний туалет заперла и в нашу сторону направилась, а по дороге в каждое купе заглядывала да что-то на листочке записывала. Когда до нашего купе всего два оставалось, Вадим Виктора окликнул, и тот моментально в дверях возник. У меня даже подозрение закралось, что он не с верхней полки спрыгнул. Через секунду он преградил проводнице дорогу, что-то буквально прошептал, она засмеялась и пошла вперёд, уже никуда не заглядывая, а Виктору только рукой махнула, чтобы за ней шёл.

– Ну вот, – с завистью в голосе произнёс Вадим, – сам увидишь, что он какую-нибудь красивую и, что обязательно, замужнюю даму снимет, и весь круиз они как влюблённая парочка ворковать будут.

– Ну, ты-то уже успел, – вставил я в его речь свою шпильку.

– Это ты Наташку, что ли, имеешь в виду? – и, заметив мой кивок, продолжил: – Не знаю, не знаю, не понял я её пока. Может, она просто дешёвка, тогда я пас. Ну а если нормальная, без всяческих выкрутасов, как моя, может, и получится у нас с ней любовь, но это только время покажет.

Тут к нам Дима подошёл. Он ехал в седьмом купе, и вид у него был не очень довольный.

– Ребята, сейчас будет Узловая, там местные картошкой варёной очень вкусной торгуют и рыбкой жареной или отварной, кому что нравится. Цены божеские. Я здесь уже не единожды покупал, всегда доволен был. Нет, если рыбу не хотите, то, конечно, курицу можно взять, – поспешно добавил он, увидев, что Вадим поморщился.

– Честно? – спросил тот. – Не люблю я эту привокзальную торговлю. Побаиваюсь я её, мало ли что там подсунут. Я уж в ресторан намылился, но ты так это сказал и вид у тебя такой был, как у кота нашкодившего, который у хозяев со стола что-то вкусное слямзил, что давай уж пойдём к твоим бабкам.

– Ребята, давайте я один на закупку провианта схожу, а затем к вам вернусь, и мы все вместе позавтракаем, а то в моём купе парень какой-то, не вполне нормальный по-видимому, строить нас принялся. Говорит, что он Пушкин, а зовут его Владимир Ильич, и он нас заставит родину любить.

Я аж встрепенулся:

– Что? У вас в купе Вовка Пушкин едет? Это же мой приятель, – и ринулся к седьмому купе.

Но, пока шёл, темп понемногу сбавлял, лихорадочно размышляя. Весь вагон занимает наша группа, значит, я должен был его увидеть ещё на инструктаже. Но там не было никого даже отдалённо похожего на Вовку Пушкина. Это с одной стороны, а с другой – мы с ним столкнулись совсем недавно в райкоме, постояли, поболтали на какие-то общие темы, и он ни словом не обмолвился, что идёт в тот же круиз, когда я рассказал о своих ближайших планах. Значит, это двойник, или, вернее, полный тёзка и однофамилец? Наверное, так оно и есть, но удостовериться в этом всё равно необходимо. Вот с такой мыслью я и заглянул в приоткрытое седьмое купе.

Ничего общего с моим приятелем мужик в тельняшке, конечно, не имел. Я успокоился и, развернувшись, поспешил мимо нашего купе на выход. Поезд замедлил ход, почти остановился, дёрнулся, продвинулся ещё на полметра, не больше, и окончательно замер. Около двери уже стояла плотная группа, среди которой я заметил и нашу троицу: Вадима, Виктора и Диму. Проводница только успела дверь приоткрыть, как послышались призывные голоса десятка торговок:

– А вот кому картошечка разваристая, да маслицем коровьим сдобренная, да с рыбкой жареной, а кому не нравится, то с курочкой, в печке запечённой.

Рядом женщина, в платок цветастый укутанная, вторит:

– Пирожки печёные с картошкой, мясом, рыбой, капустой. Кому пирожки печёные?

Спустились по ступенькам, а к нам уже бегут со всех сторон. Дима быстро куда-то в направлении локомотива рванул, а Вадим к проводнице повернулся:

– Подскажите, сколько мы здесь стоять будем?

Она даже ответить не успела, как заговорило привокзальное радио:

– На первый перрон прибыл скорый поезд номер двадцать три сообщением Москва – Одесса. Стоянка поезда – двадцать пять минут.

– Спасибо, – сказал в пространство Вадим, а проводница засмеялась:

– Видите, как оперативно мы работаем.

Толпа на нас вначале навалилась, но почти сразу же и отхлынула. Никто никакой заинтересованности к товарам не проявил, чего около нас толкаться? Вон у других вагонов пассажиры по карманам шарят, денежки достают. Все туда переметнулись, а прямо передо мной старушка одна, небольшая такая, осталась. Стоит, на меня просительно смотрит, одной рукой на клюку опирается, а в другой маленькую вязаночку сушёных грибов держит. Грибы белые, шляпки прямо вместе с ножками засушены, вроде чистые, не червивые. Взял я эту вязаночку, смотрю, парочку подберёзовиков бабка туда вразнобой добавила. Жалко её стало. Спрашиваю:

– Бабуля, что ты за грибочки спрашиваешь?

– Да сколько, сынок, не жалко, за столько и спасибо скажу.

Я в карман залез, десятку достал и ей подаю. Но не как милостыню, её, как мне показалось, бабка не взяла бы, а именно как плату за грибы. Бабушка мне спасибо сказала, здоровья долгого пожелала, денежку перекрестила да дальше пошла, на палочку опираясь.

Подошёл я поближе к нашей группе, смотрю, к ней Наталья присоединилась, что-то они активно обсуждают. Переспрашивать не стал, решил – потом разберусь. Стоял, о бабке думал. Одинокая, небось, много ли она грибов-то насушить может, а пенсия совсем, наверное, никакая. Решил я её найти да ещё денег добавить. Может, возьмёт, если поймёт, что от чистого сердца? Да подумал, что ушла, наверное – что ей на платформе делать, грибы-то я у неё купил. Не успел и пару шагов сделать, смотрю, вон она, бабуля, у соседнего вагона женщине какой-то точно такую же вязаночку грибов передаёт. Далее тот же ритуал последовал: и спасибо с пожеланием долгого здоровья, и перекрещивание денежки, на этот раз трёхрублёвой купюры, – и бабка дальше заковыляла. Откуда-то сбоку к ней девчушка малолетняя подскочила с сумкой в руке. Из сумки вязаночка в бабкину руку перекочевала, а та, на палочку опираясь и грибами потрясая, к очередной группе пассажиров пошла.

Обидно мне стало чуть ли не до слёз. Надо же, бабка хитрюгой какой оказалась. И жалость тоже, откуда ни возьмись, скрестись начала. Не червонец я пожалел, хотя он считаным у меня был и без него мне когда-то потом, возможно, туго придётся, но более всего жалко было вот эту мою доверчивость и сочувствие к чужим бедам и болям, сильно уменьшившиеся после той встречи на вокзальном перроне. А тут ещё Дима, откуда-то возвращаясь с полной сумкой, связку с грибами в моей руке увидел и свою толику к моей жалости добавил:

– Ну что, Ваня, и ты купился при виде убогой этой. Постоянные пассажиры её все хорошо знают, а местные так очень даже не любят. Да и есть за что. Она у всей округи грибы по дешёвке скупает, люди зубами скрипят от злости, а всё же ей продают – куда их ещё деть-то. Ну а она этим пользуется и затем таким жалостливым, как ты, их втюхивает. Говорят, такой домище отгрохала – закачаешься. Её долго прокуратура пасла. Всё пытались за незаконное предпринимательство привлечь, но она адвокатов хороших нашла, которые от доводов прокурора камня на камне не оставили. Тот утверждал, что она торгует в особо крупных размерах, а все свидетели, которых с половины страны сюда на суд привезли, говорили как заученное: «Ничего она нам не продавала, мы сами ей деньги в качестве пожертвования давали, а она нам в благодарность за это грибы сушёные, ей самой собранные, подарила». Ей прокурор пытался инкриминировать незаконное приобретение стройматериалов, а она кучу кассовых чеков и накладных на стол судейский вывалила. Так и отстали от неё. А знаешь, почему мне всё это так хорошо известно? Как-то раз застрял я здесь почти на неделю, делегацию одну ждал, а она всё не ехала да не ехала. Я потом только, когда в Москву вернулся, узнал, что они уже на второй день моего ожидания из Союза свалили, просто про меня все в суматохе забыли. Честно говоря, я и сам так подумал, но не стал о себе напоминать – решил немного передохнуть. Места здесь красивые, рыбалка отменная, а я это дело люблю. Вот с раннего утра, пока поездов ещё нет, я и сидел на берегу речки, а затем шёл на вокзал – единственную здесь развлекуху. Всегда любил я за народом наблюдать, когда он этого не видит. Такие типы встречаются – и обхохочешься, и всплакнуть можно. Вот тут я на бабку эту и налюбовался всласть, да мне всё про неё и рассказали.