– Звоните, неистовые колокола, звоните диким небесам, звоните облаку летящему и ледяному свету бейте! Ведь этой ночью умирает год, – продекламировал Дил.

– Байрон?

– Теннисон.

– Пошли вниз, – предложила я, стараясь не позволить ему втянуть меня в разговор.

Мы виделись всего пару дней назад, но стоит нам остаться наедине, мы можем проболтать всю вечеринку напролет. Нам всегда есть что обсудить. Какое-нибудь новое откровение, которое требует анализа. Почти на телепатическом уровне мы понимали, куда каждый из нас ведет, могли одновременно развивать дискуссию в нескольких направлениях, проскакивая через неожиданные смены тем, только чтобы синхронно выйти на ко́ду разговора. Совместное молчание тоже было комфортным, правда, недолгим. И, боже мой, как он меня смешил!

– Пошли, Дил, – настаивала я. – Что ты здесь забыл, чудила?

– Подруга. Меня плющит. Перед выходом из дома втянул пару дорожек, и они оказались не в кассу.

– Ну, тогда давай выпьем. Надо тебя уравновесить.

– А Найл здесь?

– Да, мы вместе пришли.

– Хорошо.

Внизу долбила музыка.

– Давай пыхнем, – предложил Дил.

– Больше не хочу. Слегка мутит. Мила крутит слишком крепкие косяки для меня.

– У нее есть ТРАНС?

– Нет. У Джесс есть.

Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Тогда он подошел и обнял меня.

– Значит, все отлично, – сказал он, и мы стали спускаться вниз навстречу музыкальному гулу.

– Давай оторвемся, – вдруг выкрикнул Дил, задорно взъерошив пальцами волосы.

Мы уже почти спустились, когда Дил замер посередине последнего лестничного пролета. Я обернулась, чтобы посмотреть, что он там увидел, вернее – кого. В промежутке между балясинами я сразу же выхватила взглядом синевато-серую копну жестких волос, уложенных в эдвардианском стиле. На лице хозяйки прически сияло выражение крайнего самодовольства. Пышная грудь высвободилась из-под слишком узкой блузки, и на огромных бурых сосках виднелись капельки молока – Марла. Устроившись на диване, она доставала молокоотсос из сумки.

– Черт.

– Наверное, это крайне нетолерантно – думать, что она должна сейчас сидеть дома со своим малышом, да? – спросил Дил.

– Наверное, с моей стороны будет крайне мерзко предложить не подходить к ней, нет? – продолжила я.

Но было поздно.

– Джони! Дилан! Идите поздоровкаемся!

Марла Ташен числилась местной оторвой; мерилом, с которым мы соотносили нашу собственную распущенность. (По шкале от одного до Марлы: насколько я была пьяна?) Ее называли исчадием хаоса. Мы успокаивали себя тем, что нам до нее далеко. На отцовство ее ребенка претендовало сразу несколько кандидатов.

Я познакомилась с Марлой на подпольной рейв-тусовке на каком-то заброшенном складе. Мы столкнулись в туалете, обустроенном в одном из закоулков. Она была одна и закидывалась кокаином, попивая апельсиновый сок из коробочки. «Витамин С в соке уравновесит “Снежок”», – поведала она, тараща на меня глаза с расширенными зрачками, как у мультяшного персонажа.

– Знаешь моего брата? – неожиданно спросила тогда Марла, схватив меня за подбородок, и так близко придвинулась, что я подумала, она хочет меня поцеловать.

– Кого?

– Генри! – проорала Марла, явно не контролируя громкость своего голоса.

– А, да, конечно. Ну, немного.

Она прижала палец сначала к своим губам, затем к моим.

– Ш-ш-ш, не говори ему про Снежка, хорошо?

В ту ночь я стойко берегла ее тайну, а с годами узнала, что о наркотических пристрастиях Марлы был прекрасно осведомлен не только Генри, но и весь Лондон.

– Приветики! – пропела она, благоговейно глядя на нас, и взяла меня за руку. – Как делишки, детишки?

Марла была всего на пару лет старше нас, но с тех пор, как стала матерью, из нее полезло ханжество тупой училки. Мои губы невольно сжались. По-видимому, я стала уже достаточно взрослой, чтобы меня называли «детишкой», но еще не доросла до того, чтобы не обращать на это внимания.

Большой палец Марлы елозил по моей руке вперед-назад, словно ужасно медленный метроном, затягивающий время пребывания в ее компании. Я метнула Дилу многозначительный взгляд.

– Ох, знаешь, – заговорил Дил, – я сокрушен сознанием того, насколько мало преуспел в этом году. Что у тебя?

Марла захихикала.

– Умеешь ты рассмешить меня, Дилан, – сказала она, отцепляя молокоотсос от груди. – У меня все хорошо, пацан. Нравится быть мамашей, особенно когда Беар дает мне вздремнуть чуток.

– Уверен, тебе не привыкать бодрствовать ночи напролет под чмоканье юнцов, присосавшихся к твоим сиськам, – встрял Пэдди. – Так, вы двое, – обратился он к нам, – Ханна хочет, чтобы мы помогли ей подготовить танцпол.

Нас с Дилом дважды просить не пришлось. Втроем мы завальсировали между разодетых гостей, пробираясь в сад, где в специальной студии намечались танцы.

Студия представляла собой помещение высотой в два пролета с выбеленными кирпичными стенами. Повсюду стояли огромные горшки с высоченными растениями. Южная часть крыши была застекленной, поэтому создавалось двойственное ощущение – то ли это теплица, то ли цирковой шатер. К железной поперечной балке, украшенной гирляндами, были подвешены двухместные качели. Люди фотографировали друг друга, раскачиваясь на них, задирая ноги. Несколько стройных девиц спорили, какую пластинку поставить, но их опередил Фрэнк Форд, который уселся за старый рояль, что стоял в углу, и заиграл какой-то восьмитактовый блюз. Танцы еще не начались, но их приближение ощущалось по нарастанию звуков настраивающегося оркестра. По пути в студию мы потеряли Дила. Возможно, его перехватил кто-то из гостей. Мы с Пэдди плюхнулись на диван и принялись перемывать кости всем гостям на вечеринке.

– Она еще раньше спрашивала, есть ли у меня какие-нибудь колеса, – обронил Пэдди.

– Кто?

– Марла.

– Господи, – выдохнула я. – А разве это не попадет в молоко и не отравит ребенка или еще хуже?

– Да кто ж знает, но настроена она была крайне решительно.

Подражая вычурному говору девочки-подростка, Пэдди выпалил:

– «Пэдди, Пэдди, дорогуша, у тебя есть что-нибудь на кармане? Мамочка хочет праздника!»

– Черт, – передернуло меня. – А кто, думаешь, отец ребенка?

– Да, похоже, кто-то из ее братьев. Ташены слишком большие снобы, чтобы опускаться до размножения с кем-нибудь не из их семейства.

– Фу-у.

– Помяни черта, – сострил Пэдди.

А вот и Генри. Стоит, слегка ссутулившись, как это часто делают высокие люди. В руках бутылка пива, разговаривает с симпатичным рыжеволосым парнем, которого мы называем Ржавый. Генри не был похож на свою сестру, ну, кроме густых, практически черных волос и голубых глаз. Правда, у него они были не такие опустошенные, наверное, потому, что он не так плотно сидел на наркотиках. Он был красив какой-то детской красотой – чистой и почти противоестественной. Генри был одним из тех знаменитых щеголей из Моссхед – привилегированной школы для мальчиков, которыми мы с Милой были просто одержимы в детстве, а я конкретно была одержима Генри. Он практически не обращал на меня внимания вплоть до прошлого лета, когда мы переспали после карнавала в Ноттинг-Хилл. Мне просто не верилось в происходящее: когда он целовал меня, моя подростковая самооценка выписывала головокружительные сальто. Затем он пропал. Я была слегка уязвлена, но нисколько не удивилась. С тех пор мы не виделись. Ходили слухи, что теперь у него в подружках Имоджен – пугающе красивая контент-мейкерша, девушка его уровня.

– Знаешь, она его бортанула, – сказал Пэдди, проследив за моим взглядом.

– Что?

– Ну, эта коза Имоджен. Теперь встречается с австралийской моделью. Ударилась в здоровое питание, йогу и всякое такое дерьмо.

– Что, стала лесбиянкой?

– С мужчиной-моделью, дубина.

Вдруг возникла Джесс и плюхнулась прямо нам на колени. Своими возгласами и возней мы привлекли внимание нескольких человек. В том числе и Генри. Наши взгляды встретились, и… Неужели я нафантазировала? Искрометный всполох грядущего.