Он решил убить себя в исходе осени 1471-го года. Причиной послужила образовавшаяся тогда summa rerum [114]: победа Йорков над Ланкастерами у Тьюксбери, завоевание Португалией африканского Танжера, разъяснения между поляками и чехами, обозванные ими династической унией, и разграбление вятскими пиратами Сарая аль-Джедида. Обстоятельства сложились таким образом, что его тело не должен был найти никто из посвящённых, поскольку однажды такой вопрос встанет, он намеревался кое-что прихватить с собой, не мог с этим расстаться.

Сосновый ящик сбросили на дно, Э. стал собираться следом. Без сожаления, потому что знал много натур, оглядел доступную ему поверхность Земли, потом спрыгнул в могилу. Лёг, сперва устроил руки на груди, потом растянул по швам, потом, подумав, снова сложил на грудь, вспотел, губы задрожали. Один из могильщиков упал к нему, поскользнувшись на окопе, ударился затылком о ребро гроба и затих, выбив дыхание и у него. Сверху показалось грязное лицо второго, ни капли сочувствия на том, разве что тень озабоченности. Оправившись, он принял от него крышку, опёр о стену ямы и сел ждать, время от времени постукивая по ней. На поверхности он нервно прохаживался между крестов, раз в минуту заглядывая внутрь.

Он смотрел на небо, просто тёмное сегодня. А между тем за стратосферой всё бурлило, немного деревенели члены и у них, но это хорошо, такая связь с прошлой жизнью, то есть вообще с жизнью, отсюда прекрасно видно где, был бы пантеон не так отстранён, никто бы не отпустил их с Венеры на Нептун, с Нептуна на Меркурий, двадцать тысяч сто сорок шестой держал двадцать тысяч сто сорок седьмого, удобно вставив фалангу большого пальца под сухожилие на голени, у него в бедренной кости имелось два отверстия, через них проходила цепь, конец с узлом сжат челюстями двадцать тысяч сто сорок пятого, он держался за хорошо сохранившиеся тестикулы сто сорок четвёртого, из кулака торчали придавленные яички в мошонке, сто сорок третий цеплял его за шейный отдел, прямо под скулы, а того — сто сорок второй согнутыми коленями за согнутые колени, оба выгнулись назад, словно в экстазе, космический ветер трепал обноски, мусор мог пролететь на радиусе каждого, и потому хоть одну руку старались оставлять свободной, двадцать тысяч сто сорок второй одной цеплялся за шиворот сто сорок первого в дырявой кольчуге, другой — за рот сто сорокового, а он был максимально нацелен, отдав двадцать тысяч сто тридцать девятому обе щиколотки, чтобы на нём точно не порвалось, Аякс с Грифоном держались мизинцами, хотя едва ли помнили свои имена; слишком крупный осколок солнечной батареи, словленный серединой, поведёт всю цепь к брюху первого неба, такое сложно просчитывалось, взаимоисключающие траектории ряда объектов почти уничтожали доставку, но они сейчас сделались едины как никогда, сутки-другие держались за ржавые румбы корабля, смотрели на всё ближе подвигавшееся к краю общество и один за другим улетали, из них уже создалась определённая бахрома по кромке, колыхавшаяся силовым полем.

Эмеринциан услышал, как верный человек выбрался наверх, сел в гроб и, закрываясь, лёг. По крышке сразу ударила земля. Удар, шуршание, удар, шуршание.

Пять плотно сбитых между собой каменных крышек VI-го века отошли с тихим шуршанием о пыль, карлик за руки ввёл двух мужчин в рединготах в высокую залу, куда свет поступал из четырёх узких бойниц близко к калотте, от чего помещение казалось ещё более серым. Кравшийся за ними человек замер подле приставленного к стене открытого гроба, малость подумав, вытянулся в катакомбу, оставшись подслушивать у проёма, при этом и не зажмуриваясь. В дальнем от входа приделе, не сразу заметный во тьме, стоял некто зловещий, с чёрным сгустком летучих мышей до середины груди. Он также попадал в поле зрения соглядатая, тот видел, как в полумраке поблёскивали его радужки. Карлик настоял, чтобы они достигли середины, после, обведя зал рукой, сказал, что господа могут начинать, а один из них, с бакенбардами, ответил, что тут и начинать нечего. Мелко переступая, он сделал полный оборот, уставил взгляд в левую ладонь, поднесённую к лицу.

— Wir warden das Lesungen [115], — сказал Собакевич из интерпретаций.

— Das ist nicht dasselbe [116], — возразил карлик.

Тогда этот человек, которого, кажется, лучше было не выводить из себя, разразился самозабвенным спичем, он обличал и выдавал информацию, тыкал пальцем, брызгал слюной, он знал всё лучше всех, это очевидно; поведал, что «тот с бородой» привык жить под чужими именами и в целом занимается сомнительной деятельностью, а именно устройством стачек по всей Европе, кроме того, состоит в длительной связи с рецидивистом, которого Л.К. очень бы хотел обезвредить, но хлеб под коробкой на палке пока не тронут, хотя, говоря откровенно, до сих пор он им плотно не занимался.

— Wen möchte der Detektiv ergreifen? Wir können ihm dabei helfen, im Austausch für seine Hilfe [117].

— Das bezweifle ich, denn ihr Motto ist Verlust [118].

— Wieso denn? Unsere Möglichkeiten sind enorm [119].

— Ты знаешь кто мы? Видишь, ручка из виска торчит? А знаешь, почему? Потому что она слишком быстро вертится.

— Wird es erlaubt sein, den Namen herauszufinden [120]?

— Ach, er will Jeremiah, was ist hier denn nicht klar [121]? — бросил сдувшийся доигрывать забастовщик.

Обеими руками он переместил ниже полы островерхой шляпы с пряжкой, попытался абстрагироваться, в то же время прокручивая в голове сказанное, что-то там о втором пути, параллельной деятельности ремесленников, на какую всегда есть указание, что шея то и дело затекает ansieht [122]. В доках у реки туман висит слоями, что ниже семи футов — дыхание, в нём движения нет, но когда ветер сносит часть, а часть вздёргивается сетью, на привязи у стрелки крана, полки´ профсоюза стоят лепестками. Та-да-да-дам. На причалы вылезают активисты с того берега, только бодрые от баттерфляя, каждый следующий отрывает крайнюю доску, опоздавшие ползут по илу и лепят из него комья. Раскуроченный локомотив валяется на боку. У кого впереди простор, слушая объяснения, складывают руки на груди, поглаживают опалённые усы. Машины в продуваемых всеми ветрами коробках тут и там холодны, и плацы кругом фабрик — это только места сбора. Вскоре их понесёт, и в этой неизвестности многие находят смысл жизни, непросчитанность следующего дня, которая иным так необходима. Где-то далеко строятся ряды полиции, в пальто и касках, со штурмовыми ружьями — будут заламывать руки и волочь по два агента на брата. По тому, с транспарантами они или без оных, опытные могут определить, какого рода дело и что на уме у нанимателей горлопанов, ими управляющих. Почти всегда это оказание давления, но отстающее от интересов рабочих на поприща, а им без разницы уже давно, чеканить пяткой, погибать за бессмыслицу, перед этим за неё же делаться warrior, вынужденным перекидываться в семьянина; группа в козырьках идёт навстречу орде в клетчатых бриджах, рукава белых, с пятнами пота сорочек закатаны чуть ниже локтя, стены из красного кирпича по обеим сторонам сдавливают их в колонну, у 20 % фронтальные выкидные, у 40 % — свинчатки и кастеты, у представителей масонства картофелины с бритвами, половине с обеих сторон сказали, что это стачка, в схватке они разыщут друг друга и победят систему.

— В 31-м и 34-м годах он подбил на восстание ткачей в Лионе, в 35-м устроил забастовку на суконной фабрике Осокина в Казани, в 63-м — в Дареме шахтёрскую.

— Вы ещё скажите, во Флоренции в 1345-м тоже я всех взбаламутил.

— В 1885-м стачку на фабрике Морозова в Орехово-Зуево, демонстрацию бастующих рабочих в Чикаго в 1886-м, в 1893-м в Бельгии всеобщую политическую забастовку.

— То есть мне сейчас под восемьдесят?

— Wir haben euch nicht aus diesem Zweck hierher gebracht [123].

— Was den Rest betrifft, sagte ich bereits, dass wir mit der vorgeschlagenen Informationseinheit vertraut sind, es macht keinen Sinn, deren Inhalt aufzuklären [124].