Старик, о котором говорил Гамбс, пришёл вечером, и впрямь веля называть себя Честь имею. Это показалось мне странным, но после войны странностей хватало, люди получили много контузий и велели называть себя так, как стукнет им в голову. Он был не из НКВД и ладно. Гамбс, рассказывая о нём, умолчал, чего тот хотел от него и чего захочет от меня. Раз уж Гамбс картограф и я картограф, то что за ужасную вещь он может от меня желать? Рассказать ему мои тайны? Что карта Герарда Кремера — это, на самом деле, космологический комикс?
Карта Фра Муаро: две девки сцепились волосами и удирают в разные стороны.
Ильдефонс Серда, «План Барселоны»: ячейки, энергозависимые части системы памяти, на которой поставлен крест.
Пейтингерова таблица: французский поцелуй рептилий.
Его же «Ихнография Марсова поля античного города»: аэрофотосъёмка города колонизированной планеты.
Карта Аль-Идриси: одно полушарие мозга иссушено другим.
Бонавентура ван Овербек, «Античный Рим»: улыбка убийцы, а поверх его лицо, стиснутое чулком.
Контуры карты на глобусе Бекхайма: исхлёстанной задницей сели на газету.
Планисфера Джакомо Гастальди: боги герметических символов пытаются успеть на битву в Тевтобургском лесу.
Джованни Ноли, «Переработанный план Рима 1551 года работы Леонардо Буфалини»: тьма наползает на локацию, которая, если приглядеться, вся оставшаяся цивилизация и есть.
Херефордская карта: трагически упущенный вниз трон Господа.
Карта мира Жана Ковена и Корнеля Мортье: раздутые великим деланием шестерни.
Пирро Лигорио, «Изображение античного города»: первый кадр мультипликационного фильма по мотивам Джанни Родари.
Карта мира Абрахама Ортелиуса: предположений ещё больше, чем в калибровочной инвариантности.
Карта мира из атласа «Всего земного шара таблицы» Василия Киприянова: Пётр Первый и его горячечные думы.
Карта островов Сент-Китс и Невис Томаса Джеффриса: оплодотворение в системе рептилоида.
Адмиральская карта Вест-Индий: библиотечные полки сквозь завесу из пепла.
Карта Европы Герарда Меркатора: экспансия тверди на восток.
Фабио Кальво, «Вид античного Рима и окрестностей»: сквозь скобы в пушечном ядре пропущен канат, но на нём имеются и объекты, метафорически представляющие армагеддон, начинающийся с того, что женщину тащат за волосы.
Карта Фёдора Годунова, изданная Герритсом: эффектно обставленное пренебрежение центром мира.
Эбсторфская карта: план побега из тюрьмы.
Антонио Бордино, «Карта Рима»: святоши на полях «Монополии», не продаваться уже не в их власти.
Армянская карта: план захвата Земли инопланетянами.
Карта мира Оронция Финеуса: гномон, определяющий угловую высоту добра.
Джованни Ноли, «Новая карта Рима»: гарпия из стратосферы одним глазом смотрит абстрактно, а вторым рывками приближает поверхность, и там оргии на всех углах.
Джованни Пиранези, «План Рима»: клочки газет вклеены в альбом, там пытаются всё подать с оптимизмом.
Пьер Патт, «Генеральный план Парижа»: спуск шлюпок с фрегата будущего.
План гавани Нью-Провиденс Джона Баркера: отпечаток раскалённого оружия, которому проиграл Гитлер.
Карта мира Мартина Вальдземюллера: его большое сердце на двенадцати досках.
Артигас Обресков, «Улица Ленина. Расщепляющая сила мегаполиса»: не автобан, не канал и не суперблок, почти «Древний цирк Марса» Пиранези, только там ещё и схемы отлетающих проулков и того, с чем перекрёстки.
Любые архитектурные иерархии растворяются в абсурде фигур, созданных при помощи света и тени. Я сажусь за стол в мастерской, включаю лампы и придвигаю к столешнице линейки и циркули на шарнирах, они образуют узнаваемые конечности автомата, прячущегося за столом в невидимой нише.
Что держит ангелов, отсюда не видно, они вцепились во взвешенные в атмосфере продукты конденсации за впаянные в них, позеленевшие бронзовые ручки, цельнолитые, с каким-никаким узором, дальше из облаков идут цепи, а к их концам приварены зеркала, направленные гладью к земле, в рамах пропасть, провал апофеоза, над которым они, свал знати в золочёных тканях, бордовых и синих, зонты в рюшах, лобзанья ног и персей, на плечах взятого за ролевую модель крестьянского восстания в Пуатье, на географии Крыма, от Перекопа Радищев уезжает в ссылку в Илимский острог, ниже этого крестьяне, вовсю задействованы их плечи, на лицах изумление, пытаются сыграть, что лучше их судьбы нет во всей Вселенной, Екатерина в развевающихся одеждах, у неё цветовая палитра куда шире, обильные телеса сокрыты, подле фавориты со щитами-каплями, а на тех свой мир, чуть другой, с упором на бестиарии, в добром расположении, при обязанностях, не манкируя и в миг триумфа, когда Россия крупна и сильна как никогда прежде, с сосредоточенным видом просматривает, не всем довольна, но даёт добро и подмахивает одним стремительным росчерком градостроительный план Солькурска.
От чего — то есть картины в целом — мы теперь и танцуем. Хотя тогда никто и знать не мог о такой вещи, как бомбардировка из небес, но и она бессильна перед Прожектом, проектом.
Он тяжело прибрёл к моей мастерской, в которой я, собственно, и проживаю, соседская половина дома разрушена, а на моей не упал даже балкон, разве что малость покосился. В половине девятого он здесь и терпеливо ждёт, пока я откроюсь. Я бы пустил его и раньше, но в социалистической стране должно соблюдать порядок, которого иной раз и не хватало в царской России. Не знаю, отчего бы я так насторожился, услышав его просьбу, быть может, в связи с этим странным происшествием в Краеведческом музее, однако меня как будто что-то толкало отказать ему, хоть я и не отказал.
С балкона видно, как вдалеке в руинах жилого некогда дома шныряет Сталин, а за ним по пятам ходит Калинин. Должно быть, это большой секрет, что Вождь инкогнито в Солькурске в это сложное для Союза время и что-то самолично в том отыскивает, но раз никто не запрещал мне выходить на балкон, а я не читал никакого подобного предписания, то и видеть, и осознавать всё увиденное я могу вполне, а ведь могли предписать видеть, но не осознавать или осознавать то, чего не видел, вроде, в НКВД заведено для этого отдельное «Управление метафизики», которое, разумеется, не может именоваться метафизическим, а называется как-то вроде «Управление работы с ненадёжным населением» или «Управление особой выемки». Мне кажется, что оба они ищут медаль «За победу над Германией», которую потерял Калинин, однако, разумеется, это лишь домыслы, и может статься, что фантазии. Конечно, всесоюзный староста никогда не мог потерять такую медаль, какие бы сложности ни настигли его здесь и сейчас, изнутри или снаружи.
Такими темпами скоро будут окручивать элеваторы цепями, ломать бульдозерами с бетонными рамами вкруг кабины и тащить так до самых границ Восточно-европейского блока на глазах у советских граждан. Лобанов не говорит Морозову, Морозов не говорит Бенедиктову, Бенедиктов — Тевосяну, Тевосян не говорит Микояну, тот не говорит Клименту Ворошилову, тот — Вознесенскому, тот — Булганину, тот — Берии, тот — Андрееву, тот — Швернику, тот держит в неведении Сталина. Большинство из них катаются в патерностере в Наркомземе, но от полной ясности открещиваются, выходят на улицу по одному, падают на задние сидения ЗИСов и, если чувствуют, что в животе бурлит, немедленно велят ехать в Кремль, там столовая круглосуточно.
У меня на обед борщ из крапивы, ммм… вкуснятина, а сколько энергии от него, больше, чем от лепёшек из цветов липы. Мы здесь, блядь, что вам, феи? была бы у меня снайперка, я б его снял, шмальнул бы прямо в усы, а потом Калинину в яйца. Вчера за стеной я слышал нехарактерные звуки, обдумав за ночь, сходил и запер входную дверь, это Машеров убил и разделал свою жену, Люду, сегодня на восстановление города оба не вышли, ему влетит, но на сытого так не подействует. Я фиксирую случай каннибализма в Черноземье, а даже рассказать некому, не хочу и думать, какие последствия может вызвать такая история, тот внизу не проникнется, ему вольно за рубеж когда угодно, двоица в руинах слушать не станет, среди всех действующих лиц — международный агент, пара анархокоммунистов и картограф — я один, кажется, болен дистрофией, ну как болен, она часть меня. Фигура — мне отчётливо видна строгая шинель, усы и фуражка — то появляется, то исчезает, Калинин держится сзади и готов выслушать новую версию. Как по мне, так их всего две: ограбление Краеведческого музея или причины голода.
