— И что же произошла в итоге? — спросил папу Эдвард, чуть подавшись вперед.

Брата, похоже, распирало от любопытства.

— Моя мать умерла родами. Отец был искренне к ней привязан, и горевал, однако он не понимал, что беда нашей семьи многолика. Когда умерла Лачи, ее мать просто обезумела от гнева, ведь ее драгоценное дитя не просто покинуло свой народ, но еще и погибло, давая жизнь гаджо. Старая шувани прокляла меня, своего внука, обрекая на смерть бездетным. Эта злобная коварная ведьма не желала, чтобы род Дарроу продолжился, и все мои жены гибли. Все до единой, кроме вашей матери.

Я похолодела, осознав, насколько велика была жажда мщения моей прабабки, решившей поквитаться за дочь. Отец говорил все с торжественностью и скорбью, для него эта история была личной и чрезвычайно болезненной.

— Но почему мама… Почему на маму не подействовало проклятье? — с растерянностью спросила я у отца.

Уж кому как не мне, шувани, знать, как сильны цыганские проклятья и как тяжело их обороть. Впрочем, о чем это я? Тяжело? Практически невозможно. Подчас даже сама наложившая чары шувани не в состоянии обратить их вспять, а для гаджо снять цыганское проклятие так и вовсе непосильно, каким бы могущественным он ни был колдуном. Так как так вышло, что мама уцелела?

И не в этом ли таится причина того, что бедная провинциалка стала женой могущественнейшего лорда страны? Так дело вовсе не во внезапно вспыхнувшей любви, а в том, что более никто кроме моей матери не выжил бы, будучи леди Дарроу?

— О, случайное сочетание казалось бы невозможных факторов, — усмехнулся с мрачным торжеством отец. — То, чего не могла предугадать даже ваша прабабка, но то, что оказалось открыто Лачи, моей матери. Как бы то ни было, ваша мать стала моей женой, и прабабка ваша, осознав, что все ее старания оказались напрасны, попыталась вмешаться и убить Кэтрин. Тогда нам удалось справиться со старой ведьмой, и я был уверен, что она мертва раз и навсегда, и ее дух покинул наш мир.

И кажется, в этом мои родители горько ошибались, иначе бы и этого разговора не было. Похоже, я уже догадывалась, к чему именно клонит отец. И Второй, подозреваю, тоже.

— Боюсь, Ева, девочка моя, с тобой говорила именно она, твоя прабабка. Она все эти годы оставалась в этом мире бесплотной тенью, выжидала, а теперь вдруг пожелала говорить с тобой. И я боюсь, ее намерения далеки от мирных. Старая ведьма люто ненавидела весь наш род. Вероятно, теперь она желает отомстить через тебя.

А ведь папа действительно боялся уже давно умершей шувани, если ни разу не назвал ее по имени. Впрочем, это как раз было вполне объяснимо, ведь сильная ведьма не слабеет после смерти физического тела, напротив, без оков плоти она подчас получает куда больше возможностей, чем при жизни.

И теперь эта шувани, мстительная гадина, пытается добраться до меня. Возможно, чтобы захватить для себя новое тело… Прямо как демоны, о которых предупреждают верующих святые книги. Сперва предлагает силу и исполнение всех желаний, а после требует законную плату за оказанные услуги. А что может понадобиться мертвой шувани кроме мести и нового вместилища? Пожалуй, что и ничего. И наше кровное родство не станет для почившей родственницы препятствием для осуществления замысла, легче всего завладеть телом своего потомка, таковы законы цыганского колдовства, которые нерушимы как смена дня и ночи.

Меня пробирал озноб от предчувствия той ужасной участи, что уготовила мне прабабка.

— Тетя Шанта дала мне амулет, — тихо сказала я. — Велела не снимать его и держать так, чтобы он всегда касался к коже.

Папа кивнул.

— Так и делай, дочь, — произнес отец, и как будто немного успокоился, узнав, что тетя Шанта озаботилась вопросом моей защиты. — А ты, Эдвард, приглядывай за сестрой. Сейчас она нуждается в твоей заботе и защите.

Вот в чем я точно не была уверена, так это в способности брата оберечь меня от нашей общей с ним родственницы-цыганки. Все же он гаджо, и некоторые вещи для него недоступны.

— Я сделаю все возможное и невозможное, отец, это же моя Первая, моя драгоценная старшая сестра.

Следующая неделя прошла для меня в мире и покое, который казался драгоценным подарком после дней, заполненных переживаниями за себя и за других. Я все-таки поехала с матерью в приют, что делала прежде исключительно редко, объездила дома всех знакомых, наслаждаясь музыкой и приятной беседой. Единственно, избегала Де Ла Серта всеми возможными способами. Для этого я использовала и чары тоже, не гнушаясь пользоваться своими силами для собственного блага. Обычно я старалась не делать подобного.

Голос ни разу не обращался ко мне, и даже казалось, будто все мои страхи были полнейшей чушью, которая по нелепой случайности возникла в голове излишне впечатлительной молодой барышни. Легко поверить в собственную безопасность, если так ее желаешь.

Однако если я пыталась забыть о мертвой шувани, что следовала за мной по пятам, то сама она вовсе не собиралась оставлять в покое свою правнучку. Если бы я была чуть прозорливей, чуть умней, могла бы отметить признаки ее присутствия или хотя бы почувствовать духа.

Когда неделя минула, случилось то, что выбило меня из равновесия, в том числе и потому, что было, кажется, совершенно невозможным. Мануэль Де Ла Серта прорвался ко мне через все те препоны, которые я создала на его пути. И следящие чары, что я наложила на молодого человека, спали.

Ибериец с видом победителя появился в саду, где я прогуливалась после обеда, наслаждаясь краткими мгновениями одиночества. Нет, я нисколько не жалела, что делю свою жизнь пополам с братом-близнецом, ведь никого ближе него у меня нет, да и Эмму я люблю сверх всякой разумной меры, однако каждому человеку требуется хотя бы изредка уединение.

В первые несколько секунд я могла только смотреть на неожиданного гостя и хлопать глазами. Как только он вообще сумел найти меня? Я оплела себя таким количеством отводящих чар, что меня и домашние-то замечали лишь тогда, когда сама их окликала. Но каким-то чудом Мануэль Де Ла Серта лишь пожелал меня найти — и нашел.

— Леди Ева, как я рад видеть вас. Эти дни без вашего общества казались мне невыносимой пыткой, — буквально пропел молодой человек с такой довольной улыбкой, что даже стало не по себе. Обычно так ухмыляется человек, замысливший какую-то феерическую пакость.

Ну и какую пакость мог придумать простой смертный, выступая против сильной ведьмы? Даже любопытно стало.

— К сожалению, не могу сказать того же вам, — предельно честно ответила я, прямо посмотрев в глаза того, кого все-таки любила. Но предпочитала лелеять свои чувства вдали от их предмета. Так уж вышло, что реальный Мануэль Де Ла Серта оскорблял мою любовь и безнадежно опошлял ее.

— Как всегда суровы, — как будто расстроенно покачал головой молодой человек и подошел ко мне настолько близко, что еще немного, и нарушил бы все правила приличия. — Ваша матушка говорит, вы были чрезвычайно заняты последние дни.

Прозвучало как будто… иронично? Де Ла Серта надо мной издевался?

— Да, так и есть, — спокойно произнесла, я пытаясь понять, куда же клонит этот невыносимый человек. Неужели я настолько поглупела, что теперь Мануэль внезапно стал для меня загадкой? Очевидно, любовь калечит людей, лишая их в том числе и разума…

— Так странно… — начал с откровенной насмешкой и торжеством ибериец, однако вдруг замолчал на полуслове.

Теперь уже я начала волноваться, что же такое решил утаить человек, у которого, что на уме, то и на языке. Этот наглец осмелился попросить моей руки, после того, как я дала понять, что знаю о его попытках склонить к прелюбодеянию цыганку. Другой бы после подобного постыдился показывать мне на глаза, но, видимо, чувство стыда Мануэлю Де Ла Серта было неведомо.

— Что же вас так сильно удивило, сэр? — спросила я, не сумев сдержать недоумения.

Улыбка Де Ла Серта теперь все больше походила на злодейскую, и мне даже в какой-то момент подумалось, что этот человек попросту одержим призраком или фэйри… Уж слишком непохожа была гримаса иберийца на те, что он демонстрировал все время, которые я его знала.