– Надо спешить, – нетерпеливо заметил Нур.

Рихтер ещё раз осмотрел агента.

– Выживет сильнейший, – сказал Эрик на прощание, после чего преступники покинули разрушенный зал, оставляя Мамата с пауком наедине.

Серхан дёрнулся было за преступником, но в волосах что-то закопошилось с новой силой, к тому же Мамату показалось, что теперь он чувствует тонкие лапки ещё и на шее, и где-то под одеждой. Всё тело начало зудеть, словно по нему маршировали десятки пауков. Он нервно сглотнул, ещё раз облизал губы, лихорадочно соображая, что же делать. Но не оставалось ничего другого, как попробовать просто аккуратно снять с себя восьмилапое существо и надеяться, что другие пауки ему только почудились.

Руки дрожали, но каракурт, кажется, был абсолютно спокоен. Медленно, борясь с каждой начинавшей болеть мышцей в руке, Серхан двумя пальцами нащупал крошечное тельце и медленно убрал с собственной макушки чёрно-красного паука. Когда арахнид оказался на полу, агент брезгливо отполз от него как можно дальше.

С облегчением он поднялся на ноги и только тогда осознал, что провалил задание. Удивительно, что его не пристрелили. Хотя, по-видимому, Эрик рассчитывал на мучительную смерть агента от укуса ядовитой твари.

Раздражённый, Серхан набрал номер Стефана и рассказал боссу о случившемся, но в ответ получил упрёки и вопрос, где сейчас его напарник.

– Я ему что, нянька? – Выкрикнул Мамат и отключился.

– Ты что, тоже облажался? – Обратился он уже к подошедшему агенту. Тот уныло кивнул. – Странно. Я слышал выстрел. Думал, ты его прикончил прямо там. С предателями иначе нельзя.

Агенты направились к выходу из злосчастного инсектария.

– А у тебя что случилось? – Устало спросил Киллиан. Серхан видел, что Фишеру было практически всё равно, что он ответит, но он предпочёл перевести стрелки на чужую неудачу, чем ковырять собственную.

– Этот псих толкнул меня к паукам! Ядовитые твари ползали по мне, а этот просто взял и ушёл!

– А ты уверен, что это были ядовитые пауки? – Отвлечённо поинтересовался Фишер.

Мамат чуть не задохнулся от негодования:

– Стефан спросил то же самое! И ещё сказал, что я не должен был отпускать тебя одного. Что-то я не припомню, чтобы мне доплачивали за это.

Киллиан развёл руками и не отвечал Серхану до самого приземления в Лондоне.

Вернувшись в Великобританию, Киллиан осознал, что сил ехать в офис у него нет. Он набрал Стефана и наговорил что-то про необходимость выходного, но Шнайдер сразу перебил его, избавив от нужды выпрашивать:

– Конечно, я дам тебе выходной. Отпуск. Столько дней, сколько понадобится. Только возвращайся, Фишер. Ты нам очень нужен.

Киллиан одними губами обрисовал слово в воздухе и даже не понял, что Стефан его благодарности не услышал. Спросили бы его, как он добрался до своей квартиры, он не смог бы описать. Не запомнил даже холодный проливной дождь, под которым он брёл не меньше пятисот метров безо всякого зонта до такси. Когда он ввалился в свой дом, который обставлял долго и со свойственным ему вкусом, его поприветствовали лишь тишина и сизые сумерки, скопившиеся к концу дня по углам за мебелью. Киллиан захлопнул дверь и в последующие дни он не переступал порог.

Чем он занимался, он не помнил. Первое время – спал. Пробовал, по крайней мере, но во снах его вдруг начала преследовать каждая жертва из прошлого, которую он не успел спасти. И каждый, кого пришлось убить, даже если это был совсем уж отъявленный злодей. Не самые приятные воспоминания в разбитом разуме Киллиана подло переплетались с сомнениями, поселившимся после предательства Вика. Они хаотично роились, рвались наружу через судорожные всхлипы и стенания, чиня бессонницу чаще, чем Киллиан был готов признать вслух. Поэтому вскоре со сном он завязал, предпочитая поверхностную дрёму; он словно имитировал сон, делал вид, что спит, играл спящего, как сыграл бы роль в кино.

Помимо игры в сон он иногда вставал с дивана, ходил в туалет и даже что-то жевал, предварительно покопавшись в холодильнике. Каким образом там всегда оказывалась еда, он как-то не задумывался – сам он не готовил точно, сил не было, равно как и душевных позывов. Видимо, кто-то приносил – вряд ли Стефан, а вот сердобольная Эйлса вполне могла: она и в офисе всегда угощала коллег печеньем к чаю. Возможно, что Киллиан даже на автомате здоровался с ней, дежурно улыбался; а может, опять-таки притворялся спящим на диване.

Не то чтобы ему было всё равно. Просто мозг не фиксировал посторонние шумы и звуки, не до того было. Большую часть бодрствующего времени в мозгу пульсировало одно слово, произнесённое не им даже, а Стефаном. «Предатель». Эти простые девять букв отдавались запредельной болью, царапали осколками череп Киллиана из глубины, изводили его, отнимали все ресурсы организма на то, чтобы уложить новое обстоятельство в его картину мира. Это действительно изматывало, и сил его поврежденному пережитым шоком разуму едва хватало на обеспечение базовых физиологических потребностей.

Одно Киллиан помнил точно – он не плакал. Опять же, не хватало сил, но ещё и не было желания. Вообще желаний не было никаких – даже таких простых, как переодеться, принять полноценную ванну, включить телевизор, взяться за книжку; о чём-то более сложном и думать не стоило. Один раз глаза зацепились за ярко-рыжий шар баскетбольного мяча возле входной двери, и притупившаяся было боль разлилась новым потоком лавы по всему телу.

Его разум никак не мог смириться с тем, что первый и единственный друг Киллиана оказался предателем. Ещё больнее было осознавать, что он сам назначил Вика на эту должность без каких-либо на то оснований: спасение жизни не обязательно означает дружбу до гроба, а значок Интерпола не гарантирует, что каждый здесь честный и порядочный. Юношеские иллюзии Фишера рассыпались как карточный домик.

Серое существование прервалось наглым звонком в дверь, а затем и барабанной дробью. Раньше Киллиан такого не замечал. Наверное, у Эйлсы откуда-то были ключи. Пришлось вставать и открывать дверь самому. Увидев Стефана, он не стал дожидаться каких-то слов, а сразу уполз обратно в гостиную на диван.

– У меня для тебя кое-что есть, – как ни в чём не бывало заявил Стефан, подойдя к дивану.

– Оставь на кухне, – безжизненным голосом человека, который заговорил вслух впервые за несколько дней, ответил Киллиан; звуки, которые издала его гортань, были похожи скорее на скрип пенопласта по стеклу.

– Боюсь, это не блюдо, и ждать он не будет, – Стефан сбросил худые босые ноги Киллиана с дивана и уселся на освободившееся пространство. – Давай, топай.

Кряхтя как старый дед, Киллиан смиренно поковылял в прихожую. Там его ожидала трясущаяся картонная коробка. Когда он её открыл, на него прыгнул мохнатый зверь.

– Это мне? – Замирающим от волнения голосом спросил Киллиан, аккуратно держа в руках щенка хаски, чьи бирюзово-ледяные глаза блестели не меньше собственных глаз Фишера. Они вдвоём вернулись в гостиную.

– Тебе, разумеется. Только учти, разбаловать его не позволю. Завтра явишься к нашим кинологам, я договорился.

Киллиан не сводил взгляда с мехового чуда. Он мечтал о собаке с самого детства, как тот Малыш из детской сказки, но завести всё не получалось – то родители были против, то слишком много времени уходило на учёбу и работу… Сейчас, конечно, мало что поменялось, но Фишер не хотел об этом задумываться.

– Я назову его Шерлок, – проговорил Киллиан, стойко терпя язык щенка на своих небритых щеках.

София не помнит, когда в последний раз ей было так паршиво. Физически она чувствует пол под ногами, но опору из-под неё вышибло ещё в момент выстрела, и всё, что удерживает её у земли сейчас, – это проклятая цепочка наручников, тонкой нитью напоминающая, что есть какая-то реальность помимо окружившей её пустоты.

Появление Стефана для Софии как внезапно включившаяся гравитация. Силуэт его невысокой фигуры является грозным напоминанием о суровой действительности. Всё, что могло ей показаться дурным сном, оказывается ещё более гадкой явью.