Литмир - Электронная Библиотека

Марина Парре

Иерогамос Луны и Солнца

«Трудно познавать самого себя, однако написать самого себя не легче»

                                                Винсент Ван Гог

Пролог

«Но говорю вам, что здесь тот, кто больше Храма»

Евангелие от Матфея

Храм – Хлам – Срам.

В суровый рождественский вечер исходит паром, отравляя все вокруг, огромная чаша позора – бассейн «Москва». Над гигантской лужей посреди города звучит «Марш энтузиастов». Мощные прожекторы освещают «светлый путь» в преисподнюю коллективного подсознания, в водах которого народные массы homus soveticus, под примитивные там-тамы Дунаевского, варятся в адском котле.

Вечный праздник разрушения тщетно пытается затмить красоту надвременья. Адские пары супа из обращенных в новую религию, вздымаясь над своими ингредиентами, возрождают память, превращенную в пыль террором – единственным средством убеждения диктатуры.

Достаточно перевести взгляд на небо, чтобы заметить в конденсате, нависшем над бассейном, очертания Храма верности и любви к Отечеству в момент его уничтожения. Летят на землю крылья ангелов – скульптур Храма Христа Спасителя – от трехкратного оглушительного взрыва, раскаты которого растворяются в молитве Великой Княгини Елизаветы Федоровны: «…вдохни нечеловеческие силы молиться кротко за врагов…».

***

Двадцать пятого декабря тысяча восемьсот двенадцатого года, в день Рождества Христова, Александр Первый провозглашает Манифест о возведении в Москве Храма Христа Спасителя в честь доблести русского оружия и стойкости духа. А в декабре тысяча девятьсот тридцать первого года Советы приведут в исполнение резолюцию комитета по делам культа – на месте Храма оставят хлам.

Часть первая:

Глава 1. Сон – послание из будущего.

Ритуал в Цистерцианском монастыре – Письмо-зов – Предупреждение – Homos Spiritus – Загадка послания.

«В который раз иду по лабиринту одного и того же сна. Как странно чувствовать себя во власти чарующей магии, быть очевидцем другой версии себя». Эти мысли – свидетели невидимого во сне моего присутствия.

Не впервые я сопровождаю возникший в моем сне образ благородной дамы в одеждах с гобелена «Дама с единорогом» во время совершения некоего завораживающего ритуала в стенах часовни Цистерцианского монастыря.

Ее грациозная фигура в волевом покое устремлена к алтарю – медленно плывет в глубоком сосредоточении.

Средневековые праздничные одежды на гибком стане в еле уловимых соприкосновениях с каменным полом рождают григорианский мотив.

Спиралевидные, уходящие под купол музыкальные вибрации пронизывают духовный дом романской эпохи. Силуэт жрицы обозначает свое сакральное местоположение точно по центру гармонично сложенного свода единственного нефа базилики в момент растворяющегося эха последней ноты соль-минорного песнопения. Тем самым синхронно завершается путь восхождения души в духе. Но гармония звучания музыкального ряда мелодии продолжает свое развитие в тишине, пронизывая воздух и структурируя окружающую материю далеко за пределами толщи каменных стен.

Дама «с гобелена», стоя у алтаря, задумчива… Держит письмо в своих руках и молча читает его на понятном мне французском языке девятнадцатого века:

«Моя Голубка, хочу поведать Вам размышления о волнующем мою душу явлении из мира грез и загадок. Есть некая притягательная сила во вновь и вновь повторяющихся снах-воспоминаниях. Это сила зовется зовом, предназначением или миссией, если хотите. И лишь некоторые способны совершить головокружительный прыжок в бездну на пути собственного самопознания, раз доверившись этой чарующей и одновременно пугающей тяге к осознанию своей целостности.

Абсолютно каждый из нас видит такой сон, иногда на протяжении целой жизни. Но, проснувшись утром, далеко не каждый помнит его, а лишь ощущает щемящее чувство – шлейф послевкусия. И порой, осознание его повторяемости мы теряем в телесных ощущениях утреннего пробуждения».

Изящные тонкие пальцы женской руки зумом приближают рукописный лист бумаги к моим глазам. Вдруг письмо принимает вид зыбкой водной глади, становясь живым вибрирующим экраном. Сквозь каллиграфический почерк проступают очертания современной фотографии в золотой рамке – мужского портрета.

Улыбка умиротворения на неподвижном лице мужчины магнитом притягивает мое внимание. Незримый голос ниоткуда, мягкий тембр которого мне родной до сладко-щемящей боли в сердце, произносит фразу на французском языке, придавая ей объемное звучание: «Зачем вы поспешили, я ждал вас всю свою жизнь…».

Инстинктивно дама оборачивается, как бы ища источник этого голоса. На каменном полу пролит солнечный силуэт, очертания которого близки к Homos Spiritus. Этот свет, проникающий сквозь характерное для архитектуры цистерцианских храмов одно из окон в толще каменной стены, с поразительной точностью знатока анатомии, оставляет «на груди» силуэта – слева – роспись божественного художника, по форме напоминающую человеческое сердце.

…Тогда я еще не знала, что это было послание из будущего. Я просто не смогла его распознать.

Глава 2. Москва 2001 год. Нераспутанная нить судьбы.

Тонкая грань двух миров – Привычная реальность – Послевкусие сна – Собор Парижской Богоматери – Сердце сувенирной чашки – Виртуальные письма-виртуальные мужчины – «Штурвал» Судьбы на пороге чудесного.

Москва 2001 год. Серый смог «Трубки Мира» – привычный пейзаж раннего столичного утра.

Ворона каркнула в открытое окно, пролетая мимо панельной московской девятиэтажки. А книга кельтских сказаний, уютно примостившаяся на кровати у ног хозяйки, с глухим эхом плюхается на пол однокомнатной квартиры Марины на восьмом этаже. Она, упорно не желающая расставаться с чарующим сном, окончательно прячет свою голову под одеялом, пытаясь сохранить зыбкую границу миров.

«Какой странный сон мне приснился сегодня: этот образ мужчины с улыбкой внутренней радости и просветленности передал мне одновременно состояние счастья, обретения и утраты… «Зачем вы поспешили, я ждал вас всю свою жизнь».

Привыкшая за многие годы относиться внимательно к ночным проявлениям своего подсознания, Марина отмечает след, оставленный сном где-то на одной из многочисленных извилистых тропинок, ведущих в самые затерянные уголки ее души.

Со стороны кухни вот уже в третий раз доносится электронная мелодия – «Вальс цветов» Чайковского – ее запрограммированное пробуждение на все пять рабочих дней. На кнопочном телефоне, лежащем возле компьютера на кухне, ровно 7 часов 33 минуты, когда Марина вылавливает левой ступней второй тапочек, надежно спрятанный под кроватью ее пятилетнем сыном, и одновременно натягивает поверх пижамы теплый белый полиэстеровый халат. Вместо тапочка выужен клубок нераспутанных синих шерстяных нитей для ее любимого занятия- медитации.

– Дима! Вставай! Уже давно пора, давай же… В садик опоздаем.

Так, окончательно вырвавшись из объятий мира всевозможностей, она вскакивает в свое бытие ограничений. Начинает собираться на работу в глубинном созерцании послевкусия сна, выполняя привычные действия повседневности.

Ее пятилетний сын Дима, мальчик с тонкими чертами лица – точь-в-точь, как на иллюстрации к «Маленькому принцу», что-то брякает на черном немецком старинном инструменте, вывезенном из Германии одним из участников освобождения на стыке географического раздела мира. За это время она успевает приготовить завтрак и собрать раскиданные по всей кухне рисунки сына – изображения всевозможных моделей самолетов, по которым вполне можно изучать историю развития авиации.

– Дима! – кричит она сыну из кухни. – Опоздаем, иди завтракать, скорей же!

В ее голосе звучат уже более настойчивые нотки.

На уютном маленьком раскладном столе в шестиметровой кухне стоит большая чашка с надписью «PARIS». Изображения достопримечательностей Парижа для среднестатистического туриста пестрят на ее ренуаровской форме. Однако картинка с Собором Парижской Божьей Матери в объятиях красного сердца, на треть крупнее изображения самого Собора, явно является центром туристической констелляции.

1
{"b":"844595","o":1}