...А если врачи заявят, что он, Петяша, полностью в здравом уме? Тогда ведь, по крайней мере, кое-что из случившегося обычными, естественными причинами не объяснить. Тогда выходит, Борис сначала умер, а потом воскрес, причем напрочь, похоже, не помнит, что умирал, а Димыч одновременно был и в Москве и здесь... Хотя - нет, это же мама его сказала, что он в Москве, он же ей просто соврать зачем-нибудь мог... А почему Катя, как и Борис, тоже о вчерашнем ничего не помнит? Э-э; опять-таки, кто сказал, что не помнит - возможно, просто не хочет говорить... Бред какой-то! Окончательно запутавшись, Петяша плюнул и переключил внимание на окружающий мир - так выходило легче всего. Пиво, вопреки ожиданиям, не помогло успокоиться и расслабиться настроение, наоборот, сделалось еще более безысходно-мрачным, словно улетучились, осели без следа остатки той эйфорической пены, что вскипела было под черепушкой при резком переходе от нищеты к изобилию. Люди вокруг - надо же, сколько... Явно злее стали, в сравнении с мирным-то временем, утомились, убегались, глаза едва ль не у всех тусклые... А вон - кришнаиты, похоже, шляются, да молодые совсем. Кажется, жажда знаний, присущая прежней молодежи из тех, что поразумнее, прочно сменилась жаждой веры. Вера - замечательный способ все понять, ничего не узнавая. Кришна - харе, и хар-рэ! Ну, и Рама - тем же порядком. Фиг ли нам, кабанам?

Вообще Петяша, нужно заметить, хоть и писал интересно закрученные романы со множеством вполне реальных людских характеров и хитрыми взаимодействиями промеж оных, мало задумывался о людях. Люди, окружавшие его, являлись лишь частью окружающего мира, еще одной природной стихией, и потому отдавленную, например, в метро ногу - или там шум под окном в неурочное время - он воспринимал отнюдь не как злоумышление против себя лично. Не заподозришь же в личной неприязни к себе холодный ветер, что дует в лицо, либо мокрую, чавкающую грязь под ногами! Конечно, некоторых очень даже можно уличить в совершенно обратном отношении к человечеству, однако это уж, согласитесь, - чистый эгоцентризм вперемежку с антропоцентризмом. А, быть может, такое отношение ко всему прочему человечеству и делало Петяшины писания столь необычными и интересными? Как знать... Кто это - Чехов, не Чехов? - утверждал, будто русский человек любит вспоминать, но не любит жить, продолжал размышлять под пивко Петяша. Да, кажись, доля правды в этом есть: вот он, Петяша, только недавно зажил днем сегодняшним, а так все - либо на воспоминаниях либо на надеждах держался. И знакомые все, похоже, таким же образом жили. Нет, неправильно "новыми русскими" называют капиталистов-бизнесменов. Новые русские -вот они, уставшие от дня сегодняшнего, и не имеющие оснований тешиться надеждами либо воспоминаниями: вспоминать им почти нечего, надеяться им почти не на что...Хорошо этак, плохо ли - лишь по определению всезнающий хер знает. Но скучно, наверное. Утомительно. Отсюда, наверное, и новая "религия" состоятельных - забота о собственном теле, о своей физической форме, в последнее время, судя по всему, едва ли не в культ превратилась. Береги тело, поклоняйся ему посредством разных специальных ритуалов типа "шейпинга", "бодибилдинга" (а - чудно, когда аглицкие слова русскими буквами пишут!) и других прочих. Дабы бренная, (она же - тленная) плоть снашивалась не шибко быстро и дольше служила нуждам дня сегодняшнего... Дойдя с такими вот мрачными мыслями до Сытного рынка, Петяша обрел, наконец, в киоске "Роспечати" толстую газету с объявлениями и устроился на ближайшей скамейке ее изучать. Частнопрактикующих врачей подходящего профиля в газете хватало. У всех лицензия номер такой-то, у всех - услуги по "евростандарту"... Тогда Петяша принялся смотреть по первым цифрам телефонных номеров, выбирая того, кто поближе... - Молодой человек! Голос звучал хрипловато, надтреснуто, и принадлежал, как оказалось, старушке лет под семьдесят, опрятно, но крайне бедно одетой. Сейчас денег попросит или бутылку пустую, решил Петяша, подняв на старушку вопросительный взгляд. - Молодой человек, вы мне не поможете? Холодильник передвинуть... Живу я одна, одной не справиться, а и в дом-то не всякого позовешь, времена теперь такие... А живу я совсем близко - вот дом, напротив... Тяжело вздохнув, Петяша поднялся со скамейки. Старушка, на ее счастье, не вызывала, подобно множеству нынешних ленинбургских стариков, естественной брезгливости. Опрятная, чистая, не пьет явно, не побирается, по мусорным урнам не шарит... Такая старушка, определенно, заслуживала некоторой помощи и поддержки. - Ладно, идемте, - сказал он, в два глотка допив пиво и опустив бутылку в стоявшую рядом со скамейкой урну.

29.

Управившись с передвижением пожилого, солидного, и вправду тяжелого "Полюса", Петяша намеревался было выслушать, как полагается, изъявления благодарности и отправиться по своим делам, но старушка, которую обычная перестановка холодильного агрегата из одного угла кухни в другой отчего-то привела в необычайно возбужденное, просто-таки эйфорическое состояние духа, чего-то захлопотала, попросила "еще всего минуточку обождать" и куда-то скрылась. Пожав плечами, Петяша от нечего делать принялся разглядывать обстановку. Кухня была просторной, с двумя довольно большими окнами, выходящими во двор, обставленной этак пятидесятилетней давности мебелью. Поражало обилие самой разной посуды, начиная от огромной, расписной фарфоровой супницы в буфете, окруженной для пущего впечатления фарфоровыми же статуэтками, и заканчивая батареей разнокалиберных бутылок под массивным круглым столом в углу. - Ну, чего смотришь? Шагнувший было к буфету, дабы вплотную приняться за изучение фарфоровых собак, гимнасток и конькобежцев, Петяша замер на месте и огляделся. Кухня была пуста. То есть, никого живого, помимо самого Петяши, в ней не было. Оглядевшись на всякий случай еще раз, Петяша тупо уставился на буфет. Звук никак не мог доноситься из прихожей или же из-за окна, а потому из квартиры следовало бы, памятуя о событиях последних дней и невнятно-угрожающем предупреждении Димыча, немедленно убираться. На трезвую-то голову он так бы и поступил, но - все же пол-литра темного пива, да на пустой желудок... - А - чего? - отвечал он вопросом на вопрос. - А - того! - поддержал диалог все тот же непонятно откуда исходящий голос, хрипатый и нахальный. - Ты жить - хочешь? Если хочешь, так выпусти меня и линяй отсюда; мух-хой! - Кого выпустить? Откуда? - спросил Петяша, безнадежно шаря взглядом по кухне. - Из бутылки, бля! - рявкнул голос. - В самом углу, под столом, из-под чернил "Три топорика"; пробкой заткнута! Телись шустр-рей!!! Петяша заглянул под стол. Там, в самом углу, и вправду стояла бутылка из-под портвейна-777, заткнутая темной от времени пробкой. Похоже, голос и вправду слышался откуда-то стой стороны. Нагнувшись, он добыл бутылку из-под стола. - Да - живей, бля! - зарычала бутылка. - Или - вовсе жив сейчас не будешь! В коридоре послышались увесистые шаги и воркование давешней старушки: - Внучек навестил, Андрюша, вот радость-то! А у меня и гость как раз, сейчас и выпьем за такую радость по маленькой... Петяша бегло осмотрел бутылку. На взгляд - там, внутри ничегошеньки не было, однако хриплый голос, без сомнения, звучал именно из нее. Пожав плечами, он потянулся было к пробке. - Не тр-ррожь!!! - зашлась криком бутылка. - Не трожь пробку, мудак! Петяша испуганно отдернул руку. - А - как?! - уже несколько раздраженно спросил он. Дверь в кухню отворилась, из прихожей, немилосердно скрипя паркетом, показался здоровый, пролетарского вида мужик с мятой, небритой физиономией. Позади маячила хозяйка квартиры с полулитром "Московской" в тонких, морщинистых лапках. - Бей, кретин! - взвизгнула бутылка. Не раздумывая, точно робот какой бессмысленный, Петяша перехватил бутылку за горлышко и хрястнул ею о ребро батареи. Бутылка лопнула с оглушительным звоном, и - не успели дрызги толстого, едко-зеленого стекла достигнуть пола - окружающий мир разом выключился.