— Ха, голому разбой не страшен, — в этом месте искренне веселюсь. — Нищему ставку налогообложения не повышают. Ноль могут делить на что угодно.

— Ну. Но это только к нам относится: мы из основателей единственные, кто и пришёл нищим — в сравнении с остальными — и с тех пор не приумножал, а всё проигрывался и проигрывался.

— Получается, разделив с Шу статус Изначального, я всё своё имущество в Метрополии в казну подарил?

— Ага. Бывшее и будущее. Только вот бывшего у нас не было, у единственных, — кивает дед. — Однако есть и тонкость.

— Что?

— Норимацу — очень серьёзная фамилия. В узких кругах очень широко известна.

— Среди военных?

— Ага. Тоже веками были небогаты, как и мы. Никогда не претендовали на политическую власть, даже внутри клана высоко не поднимались, но когда та война случилась…

— Помню. Последний Самурай Островов.

— Ага. Единственный, у кого звезда Героя Японского Народа двойная.

— Это как⁈

— По старому уставу, по которому он в армию пошёл, и по-новому — по которому его через тридцать лет из неё выставить не могли, — дед что-то припоминает и веселится. — Он ничего иного не умел, учиться новому за пятьдесят уже поздно было. Несколько лет требовал, чтоб ему дали задачу в интересах государства для одного квалифицированного камикадзе. Напирал, что имеет право.

— Получается, наш союз с Шу — очень серьёзный знак в глазах абстрактных военных? — с благодарностью смотрю на деда.

А ведь я и не знал. Точнее, не оценил по достоинству. Возраст есть возраст, чё.

— Именно. И что интересно, союз ваш более чем символичен: твой и её рода никогда на войне не проигрывали. НИКОМУ.

— Япония ж, говорит учебник, ту войну слила?

— Япония — да, а Хироо Норимацу в ней победил, — не соглашается дед. — Не понимаешь?

— Да понимаю, чего уж…

Сохранить внутреннюю систему ценностей и не сломаться, причём когда империя и смыслы жизни рухнули — это тоже победа. Пожалуй, не менее ценная.

— Так что в рамках Соты ты этим договором с правильной японкой свои акции в глазах общества очень высоко поднял, — родственник подчёркивает слово «правильной». — Я тебе больше скажу, слухи поползли.

— Какие?

— Маго-запись, как ты на участке отстреливался. Народ шепчет, что внутри семейства Ржевских — свой родовой дар. Передаётся по наследству, у других не встречается от слова совсем.

— Какой дар⁈

— Огнестрел же. А сейчас, когда твою пальбу по людям Воронцова в магосети добавили, народ и вовсе в экстазе забился: получается, Ржевские из любых стволов с закрытыми глазами куда хотят попадают.

М-да уж. Веселюсь, но сдержанно: истинную подоплёку таких достижений вслух не расскажешь. Если не хочешь у коллег Наджиб до конца своих дней наблюдаться (хорошо, если не в стационаре, откуда по своему желанию не выйдешь — дверь снаружи заперта).

— Идём дальше, — продолжаю. — Аль-Футаим. Далия хочет такой же договор, как и Шу. От себя лично и от Фамилии, не от Престола, но…

— Но это одно и то же! — энергично перебивает дед. — Во всяком случае, пока она на Престоле! А лет ей как тебе, так что на твой век хватит. Ничего себе, Эмират есть Эмират…

— А у них что хорошего?

— А они экономических войн никогда не проигрывали. Но об этом ты лучше у своей подопечной сам спроси — она живее расскажет.

— Запущен рабочий портал с ювелирным домом Самбура. Ремонт в одном доме сделал. Школу Шу в Японии предложила, там мне аттестат автоматом дадут… — какое-то время перечисляю свои достижения за сутки. — Деда, вот теперь ты мне скажи, как взрослый. Если я столько за день успел, как думаешь, за месяц чего ещё наваяю?

— Не верится, — признаётся старик. — Прав ты, дурака учить — только портить.

— Эй! Сейчас было обидно!

— Имею ввиду, везёт тебе, как утопленнику! В хорошем смысле этого слова! И правда, как бог ворожит.

— Возвращаемся к началу беседы, — предлагаю. — Как близкому родственнику говорю: не вибрируй. Всё будет хорошо. Из финансовой трясины уже выбираться начали, как первый миллион зашибу, Род совсем на другую орбиту выйдет. Честно.

— У тебя рожа изменилась — глаза умные стали. Мне вот интересно, это у тебя сейчас фамильное шапкозакидательство или высокий моральный дух?

— Второе плюс мозги.

Дед скептически кривится.

— Просто я в кое-каких биржевых процессах лучше тебя понимаю, — равнодушно поясняю.

Не хочет — пусть не верит.

— Ага, биржи у нас нет, почитай, в стране — а ты в её процессах насобачился?

— Да. Тебе коротко, как дилетанту: если есть ценности, в том числе НЕматериальные, возможна их конвертация.

— Да ну⁈

— Ну да. Пример: наше честное имя в деньги, покажу чуть позже. Причём без ущерба для честного имени.

В любой бирже главный актив, один из — доверие игроков основателю.

Трофим Барсуков красноречиво и недоверчиво двигает бровями.

— Деда, кристально чистое родовое имя далеко не у всех есть. — Хотя, пожалуй, быстро по конвертациям старику всего не расскажешь.

— Так-то да, но кто это ценит. Кто понимает.

— Мы с тобой отлично понимаем, а больше и не надо. И вторая ценность: честное слово. Ржевские не врали никогда.

— Эх-х.

— Зря, деда, — флегматично пожимаю плечами. — Ценности бывают материальными и нематериальными. Материальных в этом мире хватает и без нас, согласен?

— Да. — Старик где-то заинтересовался, но верить боится.

— А нематериальные, такие как у нас, есть далеко не у всех. Я бы даже сказал, навскидку кроме нас ни у кого не вижу.

— И что?

— Монополия! Деда, у любых ценностей есть одно свойство. — Последняя попытка ликбеза. — Люди об этом не очень хорошо знают, но я понимаю великолепно: там, где появляются ценности, становится возможной обмен и торговля ими же.

Уж как фору в виде монополии на Слово Ржевского разыгрывать, меня учить не надо. Тем более, аналогов на рынке отношений Соты нет и не предвидится — даже Цари слово нарушали.

А мы — нет.

— Не понял⁈ Ты кому-то решил-таки фамилию загнать⁈ Или жениться на деньгах⁈

— Тьху ты. До чего бедная у тебя фантазия. Нет! Есть такая операция, конвертация! Ценности и активы ещё очень хорошо конвертируются, если знать и уметь, как! Нематериальное тоже бывает товаром, только обращается по иным законам! Гарантии те же!

— Ценности? Товаром? Нематериальные?

— Забей, — машу рукой. — Возраст, не тянешь уже. Ещё они бывают исчисляемыми и неисчисляемыми. Если что-то неисчисляемое, как наше доброе имя и честное слово, то это всё равно что бесконечность. А от бесконечности хоть сколько отщипни, конвертируй ну пусть в пару миллионов — уже хлеб. — Изо сил, как могу, пытаюсь преподать теорию. Вероятно, напрасно. — Всё равно от бесконечности не убудет, наши достоинства с нами и останутся. За доброе имя можешь не переживать, короче!

Вон, тот же Микадо под гарантии Ржевского наверняка много чего разместить может. Но об этом рассказывать не время — оперативная информация ещё горячая.

Мало ли, как утечки тому же Ониси повредить могут.

— Дурень.

— Нет, деда. Это просто ты в математике и в экономике не силён. Ну ничего, у тебя есть я, — делаю движение, как будто обнимаю. — Даст бог, поглядишь ещё в моих руках, как оно делается. Успокоил я тебя хоть чуток?

— А с Барсуковыми в моём лице такой же договор подпишешь? Как с Норимацу и аль-Футаим?

— Конечно, — киваю серьёзно. — Мог и не спрашивать, родная кровь. Сейчас в преддверии следующего месяца все в союзы и коалиции сбиваться начинают. Уж двум таким родам, как Норимацу и Ржевские, сам бог велел свою команду сколотить.

— Боязно, — откровенно признаётся родич. — Тебя как подменили за день. Умный больно, не живут такие долго в наших краях.

— Отчего?

— В лучшем случае спиваются…

— Землю от Эмирата удержал, — загибаю пальцы. — Наджиб, аль-Футаим, Норимацу — все рядом. Вы с божьей помощью отбились, а ты вообще трон того маразматика занимаешь в скором времени. Который от меня пинком под жопу улетел.