На обратном пути я пыталась сесть вместе с Юркой. Я запомнила, в каком кресле он сидел раньше, и заняла соседнее. Но Толстоухов устроился в другом ряду. Это меня жутко обидело. Я начала думать, по какой причине он не хочет со мной общаться, и настроение вконец испортилось.

Прилетели мы, когда еще было светло. Собственно, на этой стороне планеты тьмы вообще не бывает. Мы поужинали в столовой в автобусе, а потом я все же решила пойти на море, но не говорить об этом Гольдману. Дело в том, что я не собиралась купаться ночью. Хотелось просто посидеть на берегу, посмотреть на море и подумать о жизни в одиночестве.

Чего я добиваюсь? Наша совместная учеба закончилась двадцать лет назад. Юрка давно мог забыть меня. Он мог десять раз жениться и родить кучу детей. Хотя нет. Для кучи нужно особое разрешение, но один – два ребенка у него могут и быть. Я для него – чужой человек. Это он для меня много значил. Оба моих романа закончились ничем, потому что я всех сравнивала с Юркой. При этой мысли я чуть не заревела, но меня остановило чужое присутствие. Чтобы поплакать в одиночестве, я и пошла на пляж. Черный вулканический песок делал окружающую картину нереальной.

Я сидела за большим валуном, и меня не было видно с тропинки, а по ней как раз спускались Пятакова с Антоном. Пилот ласково обнимал Летку за талию.

– Тошенька, ты такой сильный, – ворковала Виолетта.

– Да, со мной женщина может ничего не бояться! – самодовольно подтвердил Антон.

– У тебя такие мускулы, – продолжала петь дифирамбы Пятакова, – ты, наверно, как сожмешь в объятиях, то сердце зайдется.

– Хочешь попробовать? – спросил пилот, и не дожидаясь ответа, повернул Летку к себе лицом и впился в ее губы.

Смотреть на это мне было почему-то немного противно. Возможно, я хорошо относилась к Вовке Корсарову, и мне не хотелось, чтобы его обманывали. И в этом было все дело. Встать и уйти я не могла – парочка сразу поняла бы, что за ними подсматривают. Поэтому я затихла и старалась дышать через раз.

Вдруг Летка вырвалась из объятий Антона и побежала вдоль берега. Он кинулся за ней вдогонку. Немного пробежав, Пятакова остановилась, ойкнула и села на гальку.

– Ты что, – спросил пилот, – ногу подвернула?

– Нет. Антоша, смотри какие камушки красивые! – воскликнула Летка.

Камни на берегу были и вправду очень красивые – разноцветные и блестящие. Антон стал собирать их, сняв майку и сделав на ней узел. Получился своеобразный мешок, куда он складывал добычу. Я видела все это уже издалека, но акустика была настолько хороша, что разговор я слышала прекрасно.

– Тошенька, ты сделаешь мне из них бусы? – просительно заголосила Пятакова.

– Сделаю, когда вернемся в свой мир, – пообещал ей Антон, – тут у меня нужных инструментов нет.

– Тогда давай возьмем их с собой в автобус, – попросила Летка.

– Ладно, хоть и не положено нам что-то из чужих миров брать. Вернее, сувениры из магазинов провозить можно, а вот предметы живой природы нельзя, – с сомнением произнес Антон.

– Ну Тошенька, ты же такой хороший, – заскулила Пятакова.

– Я же сказал, что сделаю тебе бусы, – ответил Антон.

Купаться они, видимо, передумали. Пятакова хотела побыстрее донести камни до автобуса и спрятать там, пока никто не увидел. Вечером, когда все устали после экскурсии и пошли спать, сделать это было проще всего.

Я подождала, пока Пятакова с Антоном уйдут, и медленно побрела к автобусу. Думать о Юрке было бессмысленно, и я решила просто получать удовольствие от интересного отпуска.

Смотреть Париж я не полетел. В конце концов, я сюда не отдыхать приехал. Пришлось сказать, что от непривычной пищи у меня расстроился живот. Все уехали, и я получил некоторую свободу передвижения. Жаль только, в рубке торчал Иван.

Мне надо было проверить автобус, выяснить, нет ли у кого-нибудь из моих одноклассников или у персонала оружия, средств спецсвязи или других вещей, выдающих в них работников секретной службы. Или преступников. Поэтому следовало осмотреть все каюты.

Начал я с Корсаровых. Они вызывали наименьшие подозрения. Конечно, глупость Виолетты могла быть прикрытием, но я знал ее со школы, так что не сомневался, что она и в самом деле умом не блещет.

Я, кажется, уже упоминал, что перед началом экскурсии получил полную информацию о каждом из одноклассников. Вовка стал известным продюсером и режиссером, добившись всего своим трудом. Я читал информацию о нем и даже немного завидовал. Начинал он с малого.

До сих пор помню, как в школьном спектакле он играл Карабаса-Барабаса. Он тогда был тощий и невысокого росточка, но поражал такой грозной силой, что даже Буратино, на голову выше, терялся на его фоне. Тогда-то его и заметил отец Игната Кольцова из параллельного класса.

Старший Кольцов работал режиссером на телевидении, известным так и не стал, но имел некоторые знакомства. С этого у Вовки и началось.

После института он снимал короткометражки, а потом начал приглашать ребят с улицы и из кружков художественной самодеятельности. У него обнаружился прямо нюх на таланты. Все его непрофессиональные артисты со временем вышли на большой экран.

Уже получив признание, Вовка продолжал мотаться по городам и весям в поисках неизвестных талантов. В его фильмах появлялись новые лица, а это всегда приятно – смотреть на героя, а не видеть одних и тех же артистов во всех картинах. Так что свою славу и деньги Корсаров заслужил, вот только с Виолеттой ему не повезло…

К двери Корсаровых подошел универсальный ключ, полученный мной еще дома. Сдвоенная каюта представляла собой комнату площадью метров тридцать, перегороженную раздвижной стеной. Это позволяло гостям обеспечить себе уединение, если вдруг возникнет такая потребность. Вспомнив, как Леточка общалась с мужем, я решил, что Вовке стенка не поможет. Наша красавица всегда отличалась завидной настойчивостью, можно даже сказать, упертостью, и спастись от нее было делом непростым.

Не знаю, как «Зори Земли» планировали организовать обслуживание клиентов. Горничные в автобусе не запланированы, а ждать, что богатеи сами будут поддерживать порядок в каютах, я бы не стал. У Корсаровых так и оказалось. Большая кровать в правой половине комнаты застелена не была. Из-под нее торчал огромный чемодан, застегнутый лишь до половины. Я выдвинул его и быстро просмотрел содержимое.

Очевидно, он принадлежал Леточке. Плотно утрамбованные платья и костюмы следовало бы развесить в шкафу, но руки у нее до этого не дошли. Ничего подозрительного в чемодане не оказалось, однако меня насторожило отсутствие драгоценностей. Сразу пришла мысль, что в каюте должен быть сейф.

В левой половине помещения также стояла двуспальная кровать, которой, похоже, еще не пользовались. Вообще, в этой половине порядка было больше. Вовкин чемодан оказался в шкафу. Его я тоже проверил, и тоже безрезультатно. Одежду он развесил, а из личных вещей обнаружился только начатый сценарий, который он почему-то писал от руки.

Поскольку отделка половин сдвоенной каюты различалась, я начал искать сейф в той, что выглядела более строгой, без рюшечек на покрывале и эротических картин в плафонах потолка. Сейф нашелся легко, его скрывала портьера, драпирующая ту стену, где в настоящей комнате было бы окно.

Открыть железный шкафчик было делом двух минут. И потом вряд ли кто заметит, что его открывали без ключа. Но внутри обнаружились лишь карточки и немного наличности в разных валютах – тех миров, что мы собирались посетить. Все это меня не интересовало. Закрыв сейф, я перешел в другую половину каюты.

Леточкин сейф я вскрыл просто для очистки совести. В нем лежали ее драгоценности, среди которых было несколько по-настоящему ценных, и какая-то косметика. Возможно, составы были дорогие, из других миров, поэтому наша модница и хранила их с такими предосторожностями.

Я закрыл и этот сейф, проверил, не оставил ли каких следов в Леточкином беспорядке, и тихо покинул супружеские покои. В коридоре никого не было, видно, Иван дремал в рубке в ожидании экскурсантов.