Хвилла улыбнулась сквозь слёзы, заранее испытывая к нему благодарность за те слова, которые он скажет.

– Зачем ты это делаешь? – спросит она, когда Талис в очередной раз принесёт ей еду. – Если в посёлке узнают, тебя побьют.

– Всё равно! Ты столько хорошего сделала кидронцам, и если один раз ошиблась – что же, тебя сразу и прогонять? Это неправильно!

Светлая душа… Ему суждено рыдать над обожжёнными телами родителей, которых толкнут в огонь, но он всё равно не обозлится.

Ещё с Хорсой будет Карнайя, его младшая сестра. Сломленная, двигающаяся медленно, как во сне, с пустыми глазами. Сколько мерзавцев её изнасилуют? Но хотя бы за неё Хвилла не будет чувствовать себя виноватой. Будут кидронцы сопротивляться или нет, всех женщин ждёт одна судьба.

Наверное, Хорса это поймёт.

– Идём со мной, – скажет он. – Я теперь живу в Мигенской долине. Там хорошо, тихо – на день пути вокруг ни одного человека. Только пообещай никогда ничего не предсказывать.

Нужно будет собрать все силы и отказаться. Зачем ей в Мигены? Она ведь уже знает всё, что там произойдёт. Однако Хвилла догадывалась, что решимости не хватит.

– Обещай не спрашивать о будущем, – потребует она.

– Обещаю! – скажет Хорса.

И Хвилла пойдёт за ним.

Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо!

Ницше. Так говорил Заратустра. О прохождении мимо.

Поединок под Южной стеной

Алайя умирала в страшных муках. Острые камни секли её тело, рвали плоть под лохмотьями, в которые превратилась одежда. Сперва она бежала – но её оттеснили к стене, огромной холодной стене, сложенной из шершавых гранитных плит, взяли в полукольцо и принялись неспешно забивать.

Алайя сжалась в комок, закрывая связанными руками лицо. Смерти не избежать – но хоть лицо её, молодое и чистое, пусть останется нетронутым! Только лицо…

Левую грудь пронзила дикая боль. Алайя взвыла, вскинула голову – и тут же скулу как огнём обожгло. Послышался хруст – то ли кость треснула, то ли лопнула кожа. Плечо, живот, бедро… Она потеряла счёт ударам, потеряла счёт мгновениям. Жгучая боль сыпалась отовсюду.

Вдруг Алайя увидела сквозь пульсирующий багряный туман, что между нею и толпой появилась чья-то фигура. Рёв толпы раздробился на отдельные голоса, неразборчивые и глухо стучавшие в ушах. Мучительно сглатывая тягучую слюну, Алайя заметила, что смертельный град прекратился, и осознала: этот человек, кем бы он ни был, остановил страшную казнь.

Она долго не могла расслышать, о чём он говорит, а может, ей только казалось, что долго: время растворилось в круговороте страдания. Каждый удар сердца и каждый вдох отдавались вспышками боли по всему телу.

Зачем он вмешался? Сколько ещё будет длиться мука? И… кто он?

Широкая спина под меховой безрукавкой, сильные жилистые руки с плетёным браслетом на левой кисти, кожаные штаны и мягкие постолы; у ног лежит мешок. Вернее всего, охотник, а может, бродяга из бывших военных…

Ну что же ему надо? Пусть бы всё скорее закончилось.

Шум в ушах утих, и Алайя стала слышать.

– Ведьма должна умереть!

***

Хорса поймал летящий ему в лицо обломок гранита и небрежно швырнул себе под ноги. Его поза казалась расслабленной, лицо равнодушным, и, быть может, только поэтому в него не бросили второго камня, а за ним ещё и ещё.

– Кто назвал её ведьмой? – спросил Хорса, обводя взглядом толпу и стараясь заглянуть в глаза каждому.

Толпа… Не больше двадцати человек, из них только две женщины и ни одного ребёнка, а уж те, известное дело, казней не пропускают. И зевак вроде бы нет – на настоящую же казнь собираются сотни.

– Ведьма она! Все это знают! – крикнул пожилой мужчина в тунике из грубой ткани.

– Верно! – поддержали его. – Эта шлюха погубила Клита и сделала много зла Ликенам!

– Кто осудил её? – громко спросил Хорса, перекрывая голоса. – Среди вас нет жрецов, значит, никто не благословил казнь. Не было суда, не было приговора, – заключил Хорса. – То, что вы делаете – не казнь, а убийство. С вами даже стражника нет…

– Есть! – раздался голос, и из-за спин вышли двое в доспехах. У старшего шлем был с гребнем, у второго – круглый. – Я – копьеносец Эриной, а это мой помощник Карис. Мы городские стражи Ликен, и у нас есть право разбирать любые дела.

– Но не выносить приговоры, – возразил Хорса. – Так-то вы храните покой Ликен – позволяя убивать женщину без суда?

– Не нужен нам царский суд! – рявкнул рослый детина, бросивший последний камень – тот самый, что поймал Хорса. – Это наше дело, народное.

– Тебе-то что, чужеземец? – донеслось из толпы.

Хорса не разглядел, кто это крикнул.

– Я не хочу, чтобы ваши предки стыдились вас в царстве теней, – ответил он.

– Она убила Клита, моего сына, – выступив вперёд, сказал пожилой ремесленник. – И я отправлю к праотцам любого шелудивого пса, который попробует удержать мою руку.

– То есть пойдёшь против закона? – спросил Хорса, кивнув на стражников. – Месть запрещена, этим доблестным стражам следовало бы арестовать тебя за такие слова.

С пожилым ликеянином говорить бесполезно, но Хорса уже видел, что горячие головы начали остывать. Для тёмного дела здесь слишком много людей. Слухи возникнут непременно, и достаточно одному назвать имена…

О том же, видимо, подумал и Эриной. Шагнув вперёд, он положил руку на плечо клитова отца. Тот руку сбросил, но перебивать, когда стражник заговорил, не решился.

– Спокойно, почтенный Энкилон, – сказал копьеносец. – Этот человек – добрый гражданин, пекущийся о законе. Он только забыл, что властью царя Эттерина городской страже дано право не только разбирать любые дела и споры, но и проводить судебные поединки, не прибегая к помощи жрецов. Так что, если кто-то из вас, почтенные граждане, готов выступить с обвинением, мы можем доказать его правоту прямо сейчас. Например, ты, Белайха, – обернулся он к детине. – Клит был твоим другом, ты точно знаешь, что Алайя ведьма. Готов ли ты отстаивать своё обвинение в священном кругу?

Белайха смерил Хорсу взглядом. Охотник был крепок, и всё же заметно уступал ему и в росте, и в ширине плеч. Белайха был кожемякой, и, как все люди его профессии, обладал немалой силой. Во время праздников он выступал борцом от своей улицы и неизменно уносил с состязаний главные призы.

– Я готов, – сказал он.

– А ты, незнакомец? – спросил Эриной у Хорсы. – Готов прозакладывать жизнь за свои слова?

Хорса помедлил с ответом. Он тоже рассмотрел Белайху, а потом так же внимательно – копьеносца и его помощника. Усмехнулся.

– Вообще-то, я не говорил о том, виновна она или нет – только о том, что её пытаются убить без суда. Но пусть будет так – я от своих слов не отступаюсь. Да, готов. Я, Хорса, сын Рекши, заявляю, что эта женщина – Алайей ты назвал её, верно? – заявляю, что Алайя невиновна. И готов отстаивать её невиновность ценой жизни в священном кругу.

Эриной не подал виду, но согласие охотника удивило его. Он был уверен, что мимохожий человек испугается, и тогда можно было бы спокойно объявить, что обвинение справедливо.

Что ж, бой так бой. Навряд ли пришельцу удастся сладить с этаким быком. Копьеносец выжидающе посмотрел на Белайху. Тот молчал, и стражник поторопил его:

– Ну, давай же.

– Чего?

– Ты должен произнести формулу.

– Чего?

Эриной сдержал вздох.

– Повторяй: «Я, Белайха, сын – назови имя отца – заявляю, что Алайя виновна в злокозненном чародействе и смерти моего друга Клита, сына Энкилона, и готов отстаивать своё обвинение ценой жизни в священном кругу, да сбудется воля Солнца Благословенного».

Кожемяка послушно повторил за стражником и спросил:

– Как драться? Кулаками, или чем?

Святая простота!

– Кулаками, – терпеливо пояснил Эриной. – Горожанам запрещено применять оружие.

– Драться, значит. По правилам, или по-всякому?

– По-всякому, – ответил Эриной и поудобнее перехватил копьё. – Сейчас вам обоим надлежит вознести молитвы своим богам. Потом я укажу, где встать, и заключу вас в круг. Как только закончу чертить – бой начинается, и никто не смеет вмешаться в него. Проиграет тот, кто погибнет или заступит за черту, по своей воле или принуждаемый силой противника. Как только я объявлю, что бой окончен, нужно остановиться. Всё ясно? – спросил он, глядя на Хорсу, хотя вопрос адресовался в первую очередь Белайхе.