Из зала заседаний Курчатов прошел прямо в лабораторию, где уже дожидались его Русинов и Флеров. Усевшись рядом, они прилежно читали ЖЭТФ^[2], в котором над одной из статей рукой Иоффе было написано: «Курчатову». Так уж издавна было заведено, что Абрам Федорович, получая очередной номер, размечал, кому из сотрудников что читать. И упаси господь было не прочесть утром в библиотеке указанную статью! Иоффе не кричал, не ругался, но, если верить песенке «капустника», в инфракрасных лучах его сарказма провинившийся чувствовал себя как карась на сковородке. Лучше бы уж «Папа» ругался. По неписаной традиции после завлаба отчеркнутые статьи читали все сотрудники.

На сей раз в ЖЭТФ было отмечено первое сообщение Я. И. Френкеля об электрокапиллярном делении тяжелых ядер. Иоффе счел необходимым, чтоб экспериментаторы-ядерщики познакомились с чисто теоретической работой. И они знакомились с ней.

— Хорошо, что вы здесь! — сказал, входя, Курчатов. — Надо уточнить кое-какие детали. — Он сел за рабочий стол и достал из ящика очередную ученическую тетрадь в клетку. — Чем будем замедлять? Водой или парафином?

— Аквариумом с золотыми рыбками, как Ферми, — пошутил Русинов.

— Ферми и с парафином работал, — напомнил Флеров.

— Мне кажется, что парафин все же лучше. — Курчатов сцепил пальцы и с хрустом размял плечи. — Проходя через воду, нейтроны испытывают время от времени столкновения с протонами, и, ввиду того, что масса обеих частиц примерно равна, энергия нейтронов при каждом столкновении уменьшается. То же, собственно, происходит и в парафине, но с ним, мне кажется, проще работать. Нейтроны достигают тепловых скоростей порядка всего двух километров в секунду уже при толщине парафина в десять сантиметров. Это же очень немного! К тому же с той поры, как Ферми показал, что замедленные нейтроны наводят искусственную радиоактивность в значительно большей степени, чем быстрые, он чаще работал именно с парафином. Не с водой. Это, конечно, не решающий довод, но учесть его следует. Вот, собственно, и все мои соображения. А вы как думаете?

— Можно с парафином, — согласился Русинов.

— Ладно, — откликнулся Флеров.

— Да будет так! — торжественно подытожил Курчатов. — Значит, возьмем ампулу с источником, — он раскрыл тетрадь, — урановую мишень и счетчик. Все как обычно. С той лишь разницей, что ампулу поместим в парафин и направим замедленные нейтроны на уран. Ионизационную камеру — это ваша забота, Юра, — отрегулируем так, чтобы она срабатывала только на медленных нейтронах. Понимаете?

— Ясно, — кивнул Флеров.

— Подсчет числа импульсов в камере, — продолжал Курчатов, делая отметки на схеме установки, — будем вести, поочередно экранируя камеру бором и кадмием и без всякого экрана. Если в обоих случаях число импульсов будет одинаковое — эффекта нет. А ежели присутствие экрана вызовет дополнительные щелчки, то, значит, эффект наблюдается… Почему?

— Да потому, что, кроме как из урана, нейтронам и взяться неоткуда! — Флеров развел руками и даже ногой притопнул.

— Верно, — подпер кулаком подбородок Русинов. — Это будут испущенные ураном и замедленные в боре и кадмии вторичные нейтроны.

— Если будут! — Курчатов поднял палец.

— Обязательно будут! — заверил Флеров. — Весь вопрос в том, сколько…

— Если число вторичных нейтронов хоть в два раза превысит излучение источника, то… — Русинов поцокал языком.

— Не будем гадать, ребята, а будем посмотреть, как говорят в Одессе. Юлий Харитон и Яша Зельдович совершенно правильно сегодня отметили, что механизм ядерной реакции может приближаться к цепному. Недаром они у себя в химфизике занимались фотохимическими процессами. Число нейтронов непрерывно удваивается. Это лавина, могучий энергетический вихрь.

— Как в сказке про изобретателя шахмат, который вместо награды попросил царя положить на первую клетку только одно зерно, — сказал Русинов.

— Совершенно верно, — одобрил Курчатов, — типичное удвоение зерен с каждой новой клеткой, с каждым новым делением.

— А если нейтронов выделяется не два, а больше, — Флеров пододвинул журнал Курчатову, давая понять, что прочел статью, — тогда получится еще более страшная прогрессия: 1, 3, 9, 27… А может, даже: 1, 4, 16, 64…

— Посмотрим, — сказал Русинов.

— Ну давайте, ребята, — Курчатов припечатал ладони к столу. — Все, как говорится, учтено могучим ураганом. Если эффект наблюдается, то логичнее будет назвать реакцию деления цепной. Цепная реакция! И в самом деле неплохо звучит. А еще проще — цепь!

ГОНКА

Юра Флеров входил теперь в институтскую библиотеку с замиранием сердца и сразу же кидался к стенду новых поступлений. Нет ли последней тетради «Натурвиссеншафтен», американского «Физикл ревью», английского «Нейчур». Лихорадочно перелистывая очередной журнал, он впивался в содержание. Пробегая глазами заголовки статей, он водил пальцем по строчкам, как школьник по букварю. При этом он даже не замечал, на каком языке читает. Благо, интересующие его статьи были буквально напичканы интернациональными терминами. Уран везде уран, и нейтроны повсюду зовутся нейтронами.

Вот уж действительно гонка! Открытия первостепенной важности сыпались как из рога изобилия. Судьбу научного приоритета решали считанные дни. Сообщения о работах с ураном посылались теперь в ведущие журналы мира по телеграфу. Ничего подобного наука раньше не знала. Этот будоражащий душу темп приносил беспокойство и радость. Чертовски хотелось работать еще быстрее. Они с Русиновым не успевали даже толком обработать результаты. Кое-как наносили на миллиметровку точки и на глазок, по интуиции проводили кривые. Не было времени на строгие математические методы построения графиков… Природа и впрямь словно очнулась от спячки. Она раскрывала свои секреты по первой же просьбе. Щедрость ее была необыкновенной. Успевай только записывать!

Задуманный Курчатовым эксперимент блестяще подтвердился. Число замедленных нейтронов в три раза превысило излучение источника. Это казалось невероятным, хотя никакой неожиданности здесь не было. Все они почему-то заранее знали, что нейтроны пойдут. Здесь было и настроение неповторимых лихорадочных дней, и отзвуки грозовой, напряженной атмосферы, царившей в крупнейших лабораториях мира, и, конечно, свой собственный, хотя и небольшой, опыт.

Мысль о высвобождении нейтронов в реакции ядерного деления родилась не на пустом месте. Она явилась не только закономерным итогом поисков и находок последних лет, но и единственной надеждой на будущее. Неудивительно поэтому, что нейтронная идея властительно подчинила себе лучшие умы. Она была из тех, о которых говорят, что они «носятся в воздухе».

На Вашингтонской конференции по теоретической физике, состоявшейся в конце января, ее всерьез обсуждали Нильс Бор и Энрико Ферми. Итальянский физик не сомневался, что нейтронный эффект существует. Иначе трудно будет объяснить превращение массы в энергию. Это было в январе. А в марте стало известно, что несколькими днями раньше к подобному же выводу пришли в лаборатории Хана. Его со Штрассманом статья появилась в «Натурвиссеншафтен» с приоритетом от 25 января. Но высказать идею еще недостаточно! Тем более если она «носится в воздухе». Слово, как всегда, было за экспериментом. Все затаив дыхание ждали, кто же здесь окажется первым.

Десятого апреля Юра Флеров доложил на очередном семинаре, что им с Русиновым удалось измерить нейтронное отношение. Тогда казалось, что первыми были они. Но уже в мае выяснилось, что первенство принадлежит французам. Счет шел на дни, может быть, даже на часы.

Письмо Жолио-Кюри, Хальбана и Коварски появилось в «Нейчур» 22 апреля с приоритетом от 7-го числа.

Обидно было до слез. Первые минуты…

— Ничего, — успокоил Курчатов. — Главное, что мы стоим на верном пути и не отстаем от прославленных научных школ мира. Это сейчас для нас самое главное.

— Ноздря в ноздрю идем, — хмуро заметил Русинов.